Бермудский Треугольник
Шрифт:
В антикварном магазине у набережной Тараса Шевченко было сумрачно и тихо. Со стен в мозаичном беспорядке на посетителей через паутину кракелюра в упор смотрели скудоумные лики вельмож в мундирах и коротких расписных кафтанах, сдобные барышни с выщипанными бровями и глубокими складками на шее. К ним прижимались субтильные дети с гримасами арлекинов и пресыщенных ловеласов. «Бр-р-р!» — поёжился посетитель, продолжая осмотр антикварной живописи. Под стеклом пылились старинные гравюры с набором господ в смокингах и цилиндрах, на конях и без, с барышнями, похожими на перевёрнутые бокалы с зонтами и детишками в матросках. «Какой декаданс! — вползло в голову незнакомое слово, — то ли дело у нас в библиотеке плакат: „Папа, не пей!“… до слёз продирает!»
К Герману уже спешил продавец с буйной, как у физика Ландау шевелюрой и влажными губами.
— Интересуетесь?
— Вникаю…
— Что предпочитаете?.. Офорт, литографию, фототипию?.. Имеем оригинальные пластины от маэстро Даггера: Льеж, Версаль…
— Оригинальный Бердслей!.. Картон или ватман…
«Физик» от прилива счастья брызнул слюнкой и, колыхнув отвислым задом, скрылся в подсобке. Вскоре он вернулся, держа на вытянутых руках нечто, завёрнутое в пергамент.
— Али-Баба! Иллюстрация к обложке одноимённой книги… тушь, перо… 1897-й год. Единственный в Советском Союзе экземпляр! Авторская копия!
Из-под тонкого пергамента, откинутого пинцетом, на Германа смотрело то же довольное лицо прожигателя жизни, что и в коллекции смрадного заики с Тишинского рынка.
— В авторской у разбойника пупок прорисован, а здесь его нет! — с видом знатока высказал экспертное мнение молодой человек.
— Исправим, завтра же исправим! — затараторил антиквар. — Я вижу, вы тонкий ценитель графики.
— И не только!.. — с достоинством изрёк вошедший в роль разведчик.
— Русским авангардом интересуетесь? Малевич… суперматические наброски «Квадрата»; ранний Кандинский, зарисовки вятского периода.
— Я бы взглянул на пластические миниатюры…
— Двадцатых годов закончились… Не хотите взглянуть на послевоенные?
— Не откажусь…
Вскоре всклокоченная голова, завершив петлю в подсобку, вновь доверительно колыхалась у лица Поскотина.
— Извольте видеть Вадима Сидура… уменьшенная копия, так сказать, памятника погибшим от любви.
На Германа смотрело нечто чугунное, напоминающее дворового пса с раздавленной троллейбусом головой.
— Мда-а-а, — протянул обескураженный покупатель.
— Даже не беспокойтесь! — воскликнул вихрастый продавец, откидывая тряпицу со второй миниатюры, — любуйтесь: довоенная «Девушка с веслом». Иван Шадр. Бронза. Пробная отливка.
Герман застыл в изумлении: опершись на весло и откинув голову в сторону на прилавке стояла уменьшенная копия Ольги. Он сглотнул слюну и перевёл дыхание. Сомнений не оставалось. Перед ним, вызывающе демонстрируя всё то, чего ему в этот вечер не хватало, стояла его нагая возлюбленная. Молодой человек осторожно поднял бронзовую статуэтку на уровень глаз. Да, это она. Вот её характерная трапеция плеч, узкие подвижные бёдра, маленькая грудь и даже задорно выпирающие кудряшки женского лона…
— Это не Шадр… — тихо произнёс Герман, — это…
— Как вы догадались? — изумился продавец.
— Та… та была в трусах!
— А зохен вей! Что вы мне говорите! Настоящую женщину трусы оскорбляют! Эту только к самой войне успели одеть!
— Мерзавцы!
— И не говорите… Такая она, советская власть, готова лучшие части всякого мыслящего индивида сатином задрапировать!.. Так берёте или…
— Сегодня не могу… Издержался…
— Карты?
— Да… как бы…
— Преферанс, покер?
Герман, презиравший карточные игры, неопределённо кивнул, заворачивая бронзовую женщину в упаковочную тряпицу. Продавец заметно оживился.
— Не спешите… Есть возможность отыграться. Здесь недалеко есть квартирка, уголок, так сказать…
— Я уже там был.
— У Слонимов или у Дробышевских? — и, не дожидаясь ответа, продолжил антиквар, — Могу предложить кафе на «Трёх вокзалах». Лёгкая музыка, интим, интеллигентные барышни без комплексов. На раздаче мой шурин… Всё без обмана.
— А если на обмен? — и покупатель выразительно похлопал себя по карману.
Продавец оглянулся по сторонам и коротко кивнул, после чего долго рассматривал трофейный хронограф. Вооружившись лупой, он щёлкал головкой взвода, дважды просил продемонстрировать бой.
— Нет, не могу. Без эксперта не решаюсь… Вы не соблаговолите проехать пару остановок до гастронома, где трудится известный всей просвещённой Москве часовщик по имени дядя Изя?..
— Простите, нет времени. У меня свидание… А если сверху вот это?..
Посетитель вынул из холщёвой сумки бинокль в футляре и протянул его антиквару.
— Я, конечно, извиняюсь, — начал продавец, — им, часом, не орехи кололи?
— Нет, — ковали… Победу ковали! С ним мой сосед по даче в разведку под Краковом ходил.
— Убедили… Забирайте!
Герман замялся и, не выпуская из рук бронзовую Ольгу, невнятно забормотал.
— Сверху бы ещё… К даме, понимаете… Без шампанского и цветов нынче…
— Понимаю… — и продавец перевёл взгляд поверх его головы. — Понимаю, — ещё раз повторил он. — А вы не могли бы повернуться вправо?
Поскотин поспешно выполнил просьбу.
— Теперь другим боком…
Догадливый покупатель, принял исходное положение и, сняв «пирожок», передал её для досмотра антиквару.
— Афганский каракуль! Подарок боевого друга.
— Узбекский, в крайнем случае, таджикский… Каракульча?
— Что?
— Понятно… не каракульча… один залом…
— Что?
— Плешивость на сгибе… да и подкладка, сами понимаете…
— Сколько?
— «Палтус»!
— Чего?
— Полтинник, говорю.
Начинающий негоциант вышел к набережной Москвы-реки изрядно взмокшим. Подняв воротник и зябко поёживаясь, он отправился в гастроном, где работал просвещённый часовщик дядя Изя.