Бермудский Треугольник
Шрифт:
— Бррр! — мгновенно отреагировал его друг. — Рыба минтай столь же безвкусна, сколь пресна наша с тобою жизнь.
— Не скажи! К нашей реальности только хорошего гарнира не хватает… Да, кстати, — продолжил он, усаживаясь за столом, — ты слышал, нашего Балимукху хотят госпитализировать? — продолжил он общение уже сидя за столом.
— Заболел? — осведомился Поскотин, густо посыпая оранжевые желтки молотым перцем и яростно зевая.
— Хуже… Многочисленные бытовые травмы…
— Упал?
— Нет. Трусы наизнанку одел.
— С кем не бывает…
— Да, но трусы были женскими!
— Отомстила…
— Кто?
— Надежда его жене отомстила — своего любовника домой в заказном конверте отправила!
— Дьявол бы побрал этих баб с их чёрным юмором! — давясь смехом, заметил Дятлов. — У меня б на такое ума не хватило.
Вскоре к друзьям присоединилась жертва чёрного юмора. Мочалин был угрюм и серьёзен. Своим тяжёлым взглядом он безжалостно гасил бесовские искры, вспыхивающие в глазах компаньонов по «Бермудам», готовых забросать его каверзными вопросами. Наконец Герман не выдержал.
— Ты что такой печальный, будто у Лыковых в тайге гостил? — невинно поинтересовался он.
— Будто не знаешь?
— Опять кокотницей?
— Нет, — ответил Вениамин. — Эту я пионерам на металлолом сдал. Ходят, бездельники, по квартирам: «Дяденька у вас лишних железок не найдётся?..»
— Чем же тебя в таком случае огрели?
— Вафельницей…
— Ты посмотри! — притворно всполошился Поскотин, — а я перед самым отъездом своей такую же подарил.
Посудачив за чаем о скверностях женского характера и, выразив сочувствие раненому разведчику, слушатели разбрелись по комнатам готовиться к первому выходу на «боевой маршрут». Герман с отвращением облачался в шпионскую амуницию. В замызганный брезентовый чехол он аккуратно вложил портативный проволочный магнитофон, закрепив секретное устройство потрёпанными резиновыми лямками, пропустил через небрежно пришитые штрипки на рукаве пиджака провод с манипулятором, и, наконец, со вздохом облегчения прикрепил микрофон к галстуку. «Раз-два-три… Проверка!» — дважды повторил он, наблюдая за световым индикатором, после чего стал укреплять под мышкой не менее ветхий «щекотунчик» — радиосканер с вибрационным индикатором для обнаружения радиообмена сотрудников наружного наблюдения. В завершении процедуры брючные карманы были заполнены огрызками карандашей и двумя стопками малоформатных картонных листов. «Попробуем», — протянул Поскотин, пытаясь, засунув руку в карман, на ощупь написать ошмётком карандаша простейшую фразу — «Веник — дурак!». «Не каллиграфично, но — читаемо» — удовлетворённо резюмировал он, разглядывая написанное вслепую. Это был старый «школьный» приём: слушатели, не надеясь на память, скрытно фиксировали приметы выявленных сотрудников наружного наблюдения для дальнейшего использования записей в своих отчётах.
На маршруте
Солнце, словно набираясь сил перед летними выступлениями, ещё разминалось за сталинскими высотками, когда Герман уже стоял напротив Туполевской шарашки. Нервно поглядывая на часы, он с нетерпением ждал конца восхождения минутной стрелки. «Пора!» — прозвучал мысленный сигнал и в ту же секунду под мышкой застрекотал «щекотунчик». Разведчик нервно захихикал. «След взяли, канальи!». Стараясь не спешить, он расхлябанной походкой направился в сторону горбатого моста. «Мама, смотри, — опять белый араб спускается!» — радостно завопил знакомый мальчуган, прижимаясь к матери, которая с некоторым испугом уступала место на мосту насупившемуся разведчику. «И чем я ему так приглянулся?» — мелькнула мысль, но в этот момент вновь заработал «щекотунчик». «Хи-хи-хи!» — мелким бесом зашёлся «белый араб», обходя мамашу с ребёнком. Уже приближаясь к первому проверочному месту, Герман услышал дробный топот перепуганной семьи. Делая предусмотренный маршрутом разворот на сто восемьдесят градусов, он уже никого не увидел. «Странно, где же слежка?» — недоумевал разведчик, продолжая движение. Радиосканер молчал. В очередной раз «щекотунчик» порадовал Поскотина у самого входа в «Тишинский рынок». Стоически превозмогая приступы щекотки, Герман проследовал к «блошиным» рядам. Обойдя линию филателистов и примкнувших к ним нумизматов, он сделал «проверочный» поворот на линию коллекционеров спичечных этикеток и старинных открыток. Есть! Вот они! Со стороны входа между рядами суетливо пробирались спортивного телосложения граждане с вызывающе поднятыми воротниками и чекистским оскалом на незапоминающихся лицах. Загнанный разведчик решительно схватился за огрызок карандаша и, не вынимая руку из кармана, начал лихорадочно записывать. «Первый — куртка серая, брюки серые, ботинки чёрные, грязные… Второй — пальто серое, брюки серые, „луноходы“ серые… Третий — куртка серая, батник серый… Едрёна вошь! Да что это за приметы! Какие-то серые мыши, а не оперативники! Ах, да, у третьего — лыжная шапочка… серая» Между тем сканер непрерывно возбуждал вибратор, отчего разведчик был готов в любую минуту впасть в истерику.
Делая очередной разворот, Герман с ужасом обнаружил чуть ли не два десятка сотрудников наружного наблюдения, одновременно перемещавшихся по всем рядам. «Что так много? Со всей Москвы что ли наскребали? Неужели захват? Но это не предусмотрено планом! Проверяют на реакцию в экстремальной ситуации? Вполне возможно». Испытывая нечто, похожее на гордость, загнанный в угол слушатель развединститута, постарался максимально расслабиться. Вихляя бёдрами и насвистывая Триумфальный марш из оперы «Аида», он углубился в развалы фотографического хлама. В воздухе пахло напряжением, замешанном на терпком запахе коллективного испуга. Среди продавцов было заметно оживление. Одни часто наклонялись, пряча товар, другие — напротив — массово выставляя нечто, имеющее отрицательную стоимость. «Какая грубая работа! — воскликнул про себя Герман, — И это сотрудники КГБ!» Между тем один из преследователей приближался к нему. Не имея желания конфузить коллегу, Поскотин нарочито беззаботно повернулся к прилавку, уставленному гармошками павильонных камер и объективов в латунной оправе. «А скажи-ка милейший, — обратился он к хозяину раритетного великолепия, — сколько ты просишь за этот чудный цейсовский астигмат?» «Милейший» молчал. Покупатель поднял глаза. Напротив через прилавок стояло нечто настолько жалкое и вызывающе беззащитное, что Герман осёкся. «Нечто», теребя в побитых артритом руках женскую меховую муфту, потело и с безумным ужасом смотрело через его плечо. Поскотин обернулся. На него сверху вниз взирал оперативник в серой куртке и серой вязаной шапочке. «Быть скандалу!» — мелькнуло в голове и рука машинально нажала манипулятор магнитофона. — «Если на „Вилле“ будут разборки — предъявлю в качестве доказательства».
— Грубо работаешь, коллега! — с достоинством начал диалог смелый разведчик.
— А ты кто такой? — опешил верзила.
— Майор Поскотин!
Верзила молчал, не зная как ему поступить.
— Какого хрена ваша группа нарушила план и замысел операции?! — не унимался майор. — Кто дал вам санкцию на контакт с объектом?!
— Никто…, - сглотнув слюну, ответил оперативник.
— То-то! — торжествующе подытожил «объект». — Немедленно дай команду своим покинуть место проведения операции и перестроиться для продолжения работы за объектом.
Терзаемый сомнениями, оперативник попытался прояснить ситуацию.
— Простите, а вы с какого отдела?
— Я подчиняюсь непосредственно генералу Зайцеву! — перешёл в наступление суровый майор, — И если вы немедленно не вернётесь на исходные позиции, я направлю рапорт по инстанции!
После столь воинственных заявлений верзила счёл за лучшее расстаться с приближённым руководства. Уходя, он прильнул к рации и что-то заговорил. У Германа синхронно ожил «щекотунчик». Перемещающиеся между рядов сотрудники внезапно замерли на месте, прильнув к своим радиостанциям и спустя минуту потянулись к выходу.
— Так-то лучше! — удовлетворённо резюмировал разведчик и вновь обернулся к продавцу. — Так сколько просишь за объектив, любезный?
Ещё не пришедший в себя лоточник услужливо протянул медное великолепие с бликующими стёклами.
— Двойной! — произнёс он своё первое слово.
— Что двойной?
— Двойной анастигмат!
— Поня-а-а-атна… — стараясь сохранить достоинство профессионала, протянул обескураженный покупатель, вертя в руках бесполезный для него предмет. — А складные карданные камеры есть?
Продавец молча достал из-под прилавка чёрную дерматиновую коробочку, нажал на верхнюю кнопку, после чего на свет, блестя анодированными деталями, словно паровоз из туннеля, выкатилась великолепно сохранившаяся фотокамера с гофрированным мехом.
— Ух, ты! — не выдержал прилива восторга Герман. — Работает?
— Как часы Генри Мозера!
У молодого человека, ещё недавно обменявшего семейную реликвию на голую женщину, ёкнуло в груди.
— Сколько?
— Подарок!
— ?
— Мой папа тоже был чекистом… Знал Дзержинского, Яшу Агранова… И не надо, молодой человек, изображать недоумение. У всех чекистов на челе присутствует лёгкий налёт поруганного интеллекта — с грустью произнёс продавец, сдобрив влагой миндалины своих больших на выкате глаз. — Думаю, папенька был бы рад, узнав в чьи руки я передаю его «Фотокор». Вы смелый и благородный юноша, — продолжил он, прикасаясь батистовым кружевным платком к уголкам глаз. — Только настоящий чекист мог пресечь беспредел легавой своры… Чуть ли не каждую неделю шмонают…