Бесконечная одержимость
Шрифт:
Но если я этого не сделаю, то буду гадать всю ночь. И я не хочу портить нашу годовщину своими глупыми переживаниями.
Я провожу большим пальцем по экрану, открывая сообщения. И несмотря на все мои споры с самой собой, у меня ужасное предчувствие того, что я там увижу.
2
ИВАН
— Ты должен пойти со мной, ублюдок.
— И тебе добрый день, брат. — Я не поднимаю глаз от мягкого кожаного сиденья, где сижу, прижавшись щекой к подголовнику. За спиной я слышу успокаивающее жужжание татуировочного пистолета и чувствую, как иглы пронзают кожу моего плеча.
Я с нетерпением ждал этой встречи несколько недель. Немного заботы о себе после месяца, который, откровенно говоря, казался мне годом. А теперь один из моих братьев пришел, чтобы прервать его.
Лев, судя по всему. Мой наименее любимый из братьев. Не то чтобы я с кем-то из них ладил.
— У нас нет на это времени. Ты нужен на складе.
— Пусть этим займется Григорий.
— Григорий занят.
Я стискиваю зубы и поднимаю голову, чтобы увидеть коренастого белобрысого мужчину, стоящего в метре от кресла со скрещенными руками на крепкой мускулистой груди. Он, как всегда, одет по высшему разряду: приталенный темный костюм и блестящие парадные туфли, татуировки вылезли из рукавов и воротника и перекинулись на руки и шею. Его льдисто-голубые глаза — плоские и лишенные юмора.
Думаю, чувство юмора досталось мне от матери. Видит Бог, ни у моего отца, ни у матери моих трех братьев его никогда не было.
— Есть много мужчин, которые могут сделать то, что тебе нужно от меня. — Я говорю об этом в двух словах, потому что Элис, моему мастеру по татуировкам, не нужно знать, чем именно я часто пачкаю руки. Думаю, она догадывается, учитывая то, что ей известно о моем прошлом, но мне не нужно разъяснять ей это досконально. Она может перестать делать мне татуировки, а ведь она лучший художник, которого я когда-либо встречал.
Она также хороша во многих других вещах, хотя мы перестали дурачиться несколько лет назад.
— И я говорю тебе, что мне нужно, чтобы ты пошел со мной. — Лицо Льва не дрогнуло. — Или я должен сказать нашему отцу, что время, проведенное с твоей татуировщицей, превалирует над семейными делами?
То, как он подчеркивает Элис в предложении, то, как его взгляд переходит на нее с намеком на ледяную угрозу, которую я слишком хорошо знаю, — вот что заставляет меня сдаться. Я буду бороться с братом по поводу его дерьма весь день, но я не позволю, чтобы кто-то невинный оказался втянутым в жестокий бардак, которым является моя семья.
— Ладно. — Я поворачиваю голову, чтобы посмотреть на Элис. — Мне нужно отложить это на потом. Ты можешь прикрыть меня, и мы закончим, может быть завтра?
— Я занята до следующей недели. — Жужжание прекращается, и она садится обратно. — Но я подумаю, когда тебя можно записать.
— Спасибо, ДОРОГАЯ. — Я говорю это тихо, и она бросает на меня взгляд, когда наливает зеленое мыло на бумажное полотенце и протирает им мою полустертую татуировку. От жжения я задыхаюсь, но оно желанно.
— Когда-нибудь я все же воспользуюсь переводчиком. — Она нежно поглаживает повязку на татуировке.
— Тебе бы понравилось. — Я подмигиваю ей, и она закатывает глаза. Между нами существует непринужденная, дружеская близость, которая возникла только после того, как мы познали каждый сантиметр тела друг друга за несколько месяцев, проведенных вместе в простынях, пока мы не решили, что лучше нам завязать. Теперь мы хорошие приятели.
Хотя иногда мне кажется, что она втыкает иглу немного сильнее, чем нужно.
— Ты знаешь, как это делается. — Она кивает на татуировку. — Я напишу тебе, когда ты сможешь прийти в следующий раз.
— Звучит как план. — Я бросаю взгляд на брата. — Ну? Тогда поехали, блядь.
Он ведет меня к черному «Эскалейду», стоящему у обочины, и без единого слова забирается внутрь. Я следую за ним, откинув голову назад на прохладную кожу, пытаясь собраться с мыслями для того, что, как я знаю, должно произойти.
Есть только одна причина, по которой мы едем на склад, и она закончится тем, что сегодня вечером я буду стирать кровь со своих пальцев.
Для меня нет ничего необычного в том, что меня вызывают для чего-то подобного. Я один из отцовских силовиков, но я не резок. А значит, если Лев требует, чтобы я отправился с ним и разобрался с тем, кто у них там внизу, есть только два варианта: это кто-то, требующий особого подхода, кто-то, от кого они хотят получить достоверную информацию, или Лев хочет понаблюдать за мной и увидеть мою реакцию на то, что скажет этот человек.
В моей семье нет ни доверия, ни любви. Зато от меня ждут верности. У меня не должно быть подработок, которые пополняют мой банковский счет. Я должен полностью зависеть от своей семьи, даже если отец меня только терпит, а братья ненавидят.
К черту все это.
Я не позволю, чтобы моей жизнью управляли люди, которые хотят видеть мое падение. Я всегда полагался на себя, когда это было возможно, и намерен продолжать в том же духе. Несмотря ни на что, мир, в котором я живу, — это жестокая борьба за выживание сильнейших в самом лучшем виде. Я могу целыми днями гадать о причинах требований Льва, но, когда дело дойдет до дела, единственное, что действительно важно, — не дать ему увидеть, как я дрогну. Несмотря ни на что.
Внедорожник подъезжает к складу. Это ветхое строение, на которое никто и не подумает взглянуть. Предполагается, что это едва стоящее место, которое стало принадлежать нам только за стоимость земли под ним и ничего больше. А значит, это идеальное место для «допроса» любого, кто окажется не на стороне моей семьи.
В отличие от многих силовиков и солдат Братвы, я не получаю особого удовольствия от насилия. Есть определенное удовлетворение в хорошо выполненной пытке, в том, чтобы оставлять человека в живых достаточно долго, чтобы получить нужную информацию, убедиться, что он выложит все, что думает, именно так, как мне нужно. Но мне не нравится причинять боль другим таким образом. Я не садист.