Бесконечное лето: Город в заливе
Шрифт:
Высокий человек несколько секунд помолчал. На кухне зашкворчала сгорающим маслом плита, запахло паленым.
— И вот как раз в тот момент, когда наш командир начал соображать, что делать дальше — запрашивать артиллерийский удар или тихо отходить, эти дикари пошли в атаку. Открыто, не таясь, потрясая своими автоматами, в развевающихся накидках… Что с них взять, впрочем. Это было абсолютно неожиданно, и в какой-то момент мы почти дрогнули. А ответа из объединенного штаба все не было. Американцы очень не любят помогать тем, кто не сможет потом оплатить их помощь.
— Мы отбились, конечно, — сообщил он очевидное. — Экспедиционный корпус, самые подготовленные солдаты… Естественно, отбились. Самое интересное было дальше, после прибытия на базу. Штабные подсуетились, и пригласили журналистов, одного или двух, кто нашелся поблизости — для оперативного интервью у героических солдат, защищающих интересы Германии в этой богом забытой дыре. И вот тут-то и произошел… инцидент.
Дон Ронни что-то неразборчиво провыл в мокрый кляп. Высокий человек отмахнулся от него, как от мухи.
— Мы идем по «коридору безопасности», от транспорта, до ворот базы, там никому не разрешается быть из гражданских… — никому! — рявкнул внезапно человек. — Двадцать минут назад закончился бой, мы все еще… не совсем адекватны. Блещут вспышки фотоаппарата, мы едва переставляем ноги. И вдруг, откуда не возьмись, в «коридор» прорывается какой-то афганец, из «дружественных», и несется к нам, вопя что-то о дочери, погибшей сегодня от американского авианалета в своей деревне. Какое отношение мы имеем к американским операциям? Ни малейшего, конечно, но этому идиоту не объяснишь. Его пытаются задержать, но куда там. Он подбегает к нам… и тогда Ади, мой сержант, не сдерживается, и четко влепляет ему прикладом в лоб. И все это на глазах у журналистов, под камеры и фотографии.
Человек взмахнул руками, как бы в удивлении, и покачал головой.
— Журналист оказался упертым, и отказался удалить запись. Более того, он сказал, что обязательно сообщит об этом ужасающем, с его точки зрения, нарушении закона и прав человека наверх. Армейскому командованию и властям, вплоть до канцлера и президента, если понадобится. Афганец-то потом умер, так и не придя в сознание — удар у сержанта был поставлен как следует. Это был очень известный журналист, вхожий в высокие кабинеты, и он выполнил свое обещание. Скандал разразился нешуточный. Наш взвод расформировали, Ади вышвырнули из армии, нашего лейтенанта понизили в звании. А я ушел сам. Знаешь, почему?
Ронни уронил голову на грудь и ничего не ответил.
— В тот день я понял, что служил не тем, — задумчиво сообщил высокий человек, рассматривая отблески на стволе. — Закона — нет. Никакой закон не оправдает того, что отличные бойцы оказались на улице по вине глупого идеалиста. Права — нет, кроме того, что ты выгрызаешь себе сам. Есть только солдатская честь, да еще, пожалуй, достойная плата. И именно сейчас и первое, и второе в унисон говорят мне, что ты должен умереть, дон Ронни. Будь ты человеком чести, ты принял бы ее достойно, стоя в полный рост, с свободными руками и равнодушием в сердце. Но увы — вас, итальянцев, бесполезно чему-то учить.
Он взвел курок, плавным движением направил пистолет прямо в макушку сидящему на стуле человеку и потянул спусковой крючок.
А через минуту вышел из задней двери ресторана «Ла Стацьоне», и куда направился дальше —
Жара. На пустынных улицах Роанапура царствовала жара.
***
Глава 11, где изумленной публике открывается печальная истина о всезнающем ЦРУ
Где-то на окраине Роанапура, на небольшом холме, окруженная пальмами, стоит скромная католическая церковь. Нет в ней пышности и роскоши золотых православных храмов, но нет и показного протестантского аскетизма. Прямые, строгие линии, из материалов — только дерево и камень. В этом есть какая-то невозмутимая правильность, как безупречно правильны стены пещер и утесы посреди моря.
А еще камень хорошо удерживает ночную прохладу, что имеет особенное значение для постоянно купающегося в жаре Роанапура. Именно этим обстоятельством было обусловлено то, что Эда сидела сейчас внутри, в одной из маленьких темных исповедален, забранной со всех сторон частой решеткой. Правда, она не молилась и не исповедалась.
Оперативники ЦРУ не могут позволить себе религиозных убеждений.
На коленях у Эды был раскрыт небольшой ноутбук, и девушка напряженно вглядывалась в экран, по которому мельтешили непонятные зеленые линии. Если проявить немного фантазии, то в пересечениях линий можно было уловить нечто вроде карты, а веселые перемещающиеся желтые и красные точки тоже, наверное, что-то обозначали.
— А вы быстрые ублюдки, ребята, — прокомментировала Эда очередное движение точек, взмахнув зажженной сигаретой. В обычной церкви такое поведение — курение, использование исповедальни не по назначению, и вдобавок злословие — было, конечно, абсолютно недопустимо, и любую монашку, позволившую себе подобное, давно бы отправили на покаяние и длительную епитимью.
Но эта церковь не была обычной.
Не отрывая взгляда от экрана, Эда вытащила из кармана своего монашеского одеяния мобильный телефон и набрала короткий номер.
— Они двигаются, — сообщила она коротко. — Да, «Оскар-Майк», направление — юго-запад, прямо мимо вас и дальше. Полагаю, что да, прямиком от Балалайки, заказчика. Нет, пока нецелесообразно, они еще в пути, но я отслеживаю ситуацию. Будьте наготове и держите своих «комариков» под парами. Конец связи.
Девушка отложила телефон и снова задумчиво уставилась на ноутбук.
— За чем же вы там гонитесь, ушлепки? И почему это так интересно нам?
Она покачала головой и закурила новую сигарету.
***
На море вечер. Это всегда красиво. И не потому, что «огромный пылающий шар солнца быстро, как всегда бывает в тропиках, заваливался за черную вогнутую арку горизонта», как любят писать романтики, а просто потому, что это не дымный промышленный ландшафт больших городов, и не унылые серые стены офисов, где большинство таких, как я встречают и рассветы, и закаты. Это природа, величественная и естественная, то место, где чувствуешь себя… ну да, на своем месте.