Беспечные мотыльки
Шрифт:
– Если будешь душкой, может быть, станцую для тебя танец с веерами. Когда-нибудь, – он рассмеялся.
– Стало легче? Когда ты оказался на вершине касты? – Тони почувствовал, как опьянение понемногу ослабляет обручи, схватившиеся вокруг его сердца от рассказа Нэнси. Тот покачал головой.
– Нет, к сожалению. Легче там не становилось никогда, – он помолчал, куря. – Самое ужасное – это якудза. Это самые страшные люди, которых я когда-либо встречал. Представляешь, у них все тело в татуировках. Они входили в ресторан, одетые в лучшие костюмы,
– Они делали что-то плохое? С вами?
Нэнси нахмурился.
– Никому из клиентов нельзя было трогать юдзе. Я имею ввиду, причинять физическую боль, оставлять следы на теле. Якудза можно было делать все. Как-то мы обслуживали нескольких с другими девочками в бане. И вдруг услышали выстрел. Это одна из девочек осмелилась посмотреть в лицо клиенту, когда сидела на нем сверху. Он ее пристрелил. Затем скинул с себя и присоединился к соседу. А ее тело так и лежало на полу, пока мы не закончили.
– Боже мой, Натан…
– С якудза были правила: нельзя смотреть им в глаза, нельзя им перечить, нельзя заговаривать с ним первый. Они такое с нами вытворяли!.. Ты как-то спрашивал, не страшно ли мне садиться в машину к незнакомцам. Нет, сладкий, после якудза мне уже ничего не страшно. Я видел худших, – Нэнси захохотал, откинув голову. Потом успокоился. Опять привалился к Тони.
– Как же ты сбежал? Мама Дора и Сэмми тебя спасли?
– Тони, милый, давай выпьем абсента! – не слыша его, вдруг встрепенулся Нэнси, – Ты пил когда-нибудь абсент? Не просто зеленую водку, а настоящую настойку из полыни? Пил?
– Нет, не пробовал. Да и ведь она же запрещена у нас.
– Ах, сладкий, какой ты!.. – Нэнси любовно потрепал его за щеку, – Когда ты так наивно обо всем этом говоришь, ты такой милый. Пьер! – он соскочил с места и приблизился к барной стойке. Сказал там что-то по-французски, затем, сияя, вернулся. Тони отметил, как в Нэнси разгорается вновь это порочное пламя, эта лихорадка, которая заражает его и всех окружающих неведомой, глубинной, разрушительной страстью. На часах было начало десятого.
Тони поднялся, когда Нэнси, присев на высокий стул возле стойки, поманил его.
– Как тебе удалось выбраться оттуда? – спросил Тони, пока бармен готовил напиток: смачивал кусочек рафинада на ложке абсентом, поджигал его, следил, как карамель стекает сквозь отверстия ложки в напиток, добавлял воду, водил долькой лимона по кромке стакана.
– Нам можно было выходить в город, я же говорил? – Нэнси следил за колдовством бармена, будто завороженный, – Когда Кимико была еще жива, она говорила, что в Кастро есть мадам Тома. Она общается с американцами и помогает некоторым из чайного домика бежать.
– Подожди, ты не говорил, что Кимико погибла. Как это произошло?
Нэнси подвинул к себе стакан с мутным зеленоватым напитком. Махом выпил, поморщился от крепости. Зажевал лимоном. Перевел шальной взгляд на Тони.
– Лапушка, ну, какое теперь дело? Давай еще немного выпьем, а потом пойдем танцевать? Здесь в конце улицы есть клуб «Ван Гог». Пойдем туда, а?
Тони не понимал, что происходит. Как будто что-то дремало в Нэнси весь день, а сейчас, с приближением ночи, начало пробуждаться. Он выпил свою порцию. Сухой, крепкий алкоголь мгновенно сжал в кулак все, что у него было внутри. Бармен тем временем готовил вторую порцию.
– Мне… мне не нужно больше, – сказал ему Тони. Нэнси соскочил со своего места и прильнул к нему.
– Нужно выпить три стакана, чтобы увидеть зеленую фею, – зашептал он ему на ухо, горячо дыша в щеку, – Она покажет тебе настоящий город. Саг-Франциско – безумный танец жизни.
– Ты говорил так о Лас-Вегасе, – Тони попытался усадить его на место. Но Нэнси остался стоять на ногах. Повернулся к барной стойке, подвигая к себе второй стакан.
– Какая разница? – осушив его, спросил он, подмигнув. Затем звякнул ключами от номера, – Я только переодеться. Подожди немного, сладкий.
Тони сокрушенно выключил диктофон, когда Нэнси оставил его. Впрочем, для газеты хватило бы и десятой части того, что он узнал в Сан-Франциско. И то многое придется опустить, потому что подобное шокирует, отталкивает, заставляет отбросить от себя написанное, вызывает желание сразу броситься в окружающую жизнь, начать наслаждаться каждым моментом, дорожить тем, что имеешь. Но в глубине души Тони чувствовал, что хочет узнать всю историю целиком, от и до. Ему казалось, так он сможет лучше понять то, что сейчас происходит с Нэнси.
– Ну что, готов? – спросил чуть позже тот, подойдя к нему со спины. На нем был длинный макинтош, наброшенный на маленькое черное платье. Абсолютно голые, белые ноги в туфлях на высоком каблуке. Парик. Косметика и накладные ресницы, – Пойдем, милый. Там здорово. Нужно немного отвлечься. Вот, я захватил тебе верхнюю одежду. Сейчас на улице в это время прохладно.
Они выбрались на улицу в начале одиннадцатого. Прошли несколько кварталов, пока не добрались до клуба «Ван Гог». Еще с улицы были слышны басы музыки. Нэнси взлохматил свой парик, остановившись на мгновение на пороге, глядя перед собой, словно перед прыжком в глубину. Головы абсолютно всех мужчин, стоявших на улице возле входа в клуб, были повернуты к нему. От Нэнси веяло магнетическим притяжением.
Тони сидел возле бара, поглядывая на Нэнси в центре танцующей толпы. Нэнси даже танцевал, словно склоняя всех присутствующих к групповому сексу. Закрывал глаза, отдаваясь музыке, водил руками по телу, двигаясь гипнотически, томно. По нему скользили цветные блики: розовые, голубые, желтые. Кто-то постоянно терся рядом, оглядывая Нэнси со всех сторон, словно породистого жеребца в самый разгар ярмарки. Но он ни на кого не обращал внимания, ни с кем не заговаривал, даже иногда не открывал глаз. В этот момент для Нэнси существовала только музыка.