Беспокойство
Шрифт:
— Да, да, ты прав, Вано, ничего не случилось. Но я не ошибся, не ошибся. Это был Сидоренко. Но почему он не признался…
— Понымаю. Мой совет: иди в милицию, там тебя знают, и скажи: Сидоренко не признался, что он Сидоренко.
— А вдруг это не Сидоренко?
— Тогда иди домой, поспи крепко или вина выпей, и все пройдет. Это ведь у тебя, Николай Михайлович, нэрвы разбушевались. Иди, Фросино удостоверение я сам заполню. Доверяешь, командир?
— Шутник ты, Вано.
— Если бы у мэня одна нога нэмец не отбил, я бы женился на самой красивой дэвушке. Пах, пах, цветок бы взял в жены.
— Разве Маша твоя плохая? Некрасивая?
— Что ти, командир, она во! Сулико! Но ти иди, иди, одна пуля — один враг… Иди…
Веселый Вано не погасил беспокойства. На улице Николай Михайлович совсем расклеился и хотел уже сесть в такси и последовать совету инструктора. И вдруг заметил на противоположной стороне знакомого атлета, а рядом почти вплотную с ним… Нет, он не ошибся: «Это же Андрей Петрович, майор госбезопасности. Похоже, что он его ведет… Сидоренко, что это значит?» Он захлопнул дверцу такси и бросился напрямик, через брусчатку…
Николаю Михайловичу сказали:
— Подождите здесь.
«Здесь» — это приемная Андрея Петровича, в которой он не раз бывал. Знакомый секретарь начальника управления лейтенант Зубрило предложил ему сыграть в шахматы. Зубрило сам расставил фигуры.
— Николай Михайлович, ваши белые, пожалуйста… Да вы не смотрите на дверь, это надолго.
— Вы думаете, что Сидоренко… все эти годы скрывался?
— Ничего я не думаю, делайте ход.
— Он у меня был заместителем по боевой подготовке. Парень, скажу вам, на все руки мастер, одним словом — артист!
— Это как понимать?
— Самый способный офицер, — сказал Николай Михайлович и, сделав ход, вновь посмотрел на дверь. — Говорите, надолго? Вам шах…
Дзинькнул настольный звонок, и Зубрило поспешил в кабинет Андрея Петровича. Он долго не появлялся. Николай Михайлович начал расхаживать по приемной — десять шагов от входной двери к окну и десять обратно. Наконец все это — и считать шаги, и анализировать очередные шахматные ходы, и ждать — ему надоело, в он хотел было постучать в дверь, как за спиной послышался шепот. Он оглянулся: в полураскрытой двери кабинета начальника управления стоял молодой человек, очень похожий на его Сергея. При первом взгляде Николай Михайлович чуть не произнес: «А ты как сюда попал?», но сдержался и потом в мгновение определил: парень ниже ростом и волосы светлее. Они смотрели друг на друга молча. «Неужели Виктор, брата Василия сын? — пронеслось в голове Николая Михайловича. — Не может быть, Виктор в Ростовском университете»… Но все же спросил:
— Извините, вас не Виктором зовут?
Парень молчал, глаза его вдруг повлажнели, и он прикрыл за собой дверь. А лейтенант Зубрило, как будто и не выходил, произнес из-за спины:
— Ход мой или ваш?
— Какой ход?.. Ах, да, извините…
Они сделали еще по одному ходу, при этом Николай Михайлович спутал ферзя с королем.
— Не везет мне сегодня, — с грустью признался он и наотрез отказался играть. — Что это у вас там, в кабинете начальника, за парень? Понимаете, я чуть не принял его за своего Сергея… Только ростом пониже…
Опять стрекотнул настольный звонок.
— Теперь пошли, — сказал Зубрило, — нас вызывают.
Конечно, Николай Михайлович не ошибся, узнав Сидоренко. Они обнимались, похлопывая друг друга но плечам.
А Андрей Петрович восклицал:
— Какой глазастый! Ну и глазастый! На улице заметил, опознал!
И были воспоминания, короткие и пылкие, и все о пятнадцатой заставе.
Андрей Петрович что-то шепнул на ухо лейтенанту Зубрило, и тот вышел из кабинета. Потом обратился к Сидоренко:
— А вот сына своего он не опознал.
Николай Михайлович лишь подумал в ответ: «Потерпим. Синявкин велит терпеть… Ах, К. Синявкин!» Он вспомнил стихи Сидоренко и продекламировал их в ответ на замечание Андрея Петровича.
— Что ж ты про Любашу ничего не говоришь? — спросил Сидоренко.
— Любашу? Какая досада, она сейчас во Владивостоке, у Анюты. Она должна вот-вот прилететь. Я думаю, что ты, Миша, не исчезнешь сию минуту и зайдешь ко мне. Как жаль, что Любаша задержалась…
— Она прилетела, — сказал Андрей Петрович. — По моим данным, она прилетела.
— Когда? — Николай Михайлович рассмеялся. Обращаясь к Сидоренко, сказал: — Слышал! Такой серьезный человек, а первоапрельскими байками занимается…
— Нет, Николай, он правду говорит, — промолвил Сидоренко.
— Любовь Ивановна в городе, вернее, в кабинете начальника управления…
— Я не понимаю вас, товарищи… Или с Любашей что случилось?.. Тогда говорите прямо. Андрей Петрович, что же ты молчишь? Вчера телеграмму получил из Владивостока…
— Николай, не волнуйся. У Любаши все хорошо. Ты уж извини нас, но обстоятельства сложились так, что Любаше было предложено задержаться в Москве… А телеграммы шли из Владивостока… В Москве они и встретились…
— Ничего не понимаю! — воскликнул Николай Михайлович и чуть не раскрылся: «Можно и парик снять?» Однако же воздержался.
Вернулся лейтенант Зубрило:
— Андрей Петрович, у них все в порядке. Начальник управления и Любовь Ивановна просили заходить.
— Пойдемте, — сказал Андрей Петрович.
Николай Михайлович уже в двери в упор спросил Сидоренко:
— Миша, как все это понять? Или ты в курсе моей роли?
Тот ответил шепотом:
— Радуйся, Сережу твоего привезли, — и подтолкнул в спину, чтобы быстрее проходил.
Любашу он успел рассмотреть хорошо: она подходила к нему улыбающаяся. Когда же метнул взор на начальника и парня, стоящего у стола, почувствовал сильную резь в глазах, и потом все померкло… Любаша обняла его, а начальник управления, спокойный великан — косая сажень в плечах, — выплыл из-за стола желтым пятном.
Шумилов протер глаза, зрение улучшилось.
— Так вот какие дела, Николай Михайлович, — сказал начальник и показал на парня: — Узнаете? Это настоящий ваш сын, а тот кукушонок. И не простой кукушонок, а нашпигованный взрывчаткой…