Беспощадная истина
Шрифт:
Я – Аль Капоне! Я – скверный ниггер, страшный и ужасный! И моя самовлюбленная, эгоистичная, страдающая манией величия натура с этим легко согласилась. Они относились ко мне так, словно я был крестным отцом, криминальным авторитетом.
И меня, как и прежде, легко можно было огульно обвинить в чем угодно. Однажды в августе я выполнял свою отработку в городке шерифа Арпайо, когда он позвал меня в свой кабинет.
– Майк, одна из моих судебных исполнительниц выдвинула обвинение против вас. Она заявила, что вы ударили ее и сбили с ног. Не знаю, почему у нее ушла целая неделя на оформление этого обвинения, – сказал он.
– Все это время вы были
– Не представляю, как вам удалось бы сделать это, – согласился он.
Все это было, конечно, фигня, но, тем не менее, через эту фигню мне пришлось пройти. Быть обвиненным в чем-то, когда ты на общественных работах? Они изучили видео– и фотосъемку того места, где имел место предполагаемый инцидент, судебная исполнительница была там со мной и широко улыбалась. Дело было прекращено, но у меня был шанс вновь загреметь в тюрьму штата Мэриленд. Подозреваю, что подчиненные просто желали сбить Арпайо с толку. Его судебные исполнители не особенно-то любили его.
Я вернулся на ринг в Лас-Вегасе 23 октября 1999 года. Моим противником был Орлин Норрис. Не знаю, кем был этот парень в то время, когда я был чемпионом, но он появлялся на моих пресс-конференциях и тупо пялился на меня. Он участвовал в боях «на разогреве» перед моими поединками, но я не помнил его. Я думал: «Может, у этого ниггера есть пушка? Кто он? Может, я оскорбил его или выиграл у него в кости все деньги?» Он меня пугал. Никто еще не отваживался так вести себя со мной: он просто смотрел на меня, молча, ничего не произнося. Я уже начал думать, что я его, быть может, случайно обидел на улице.
Он был чемпионом мира в первом тяжелом весе по версии Всемирной боксерской ассоциации, поэтому знал, как надо драться. В течение первого раунда мы прощупывали друг друга, и прямо во время гонга я провел левый апперкот, который отправил его на канвас. Ричард Стил снял с меня два очка за удар после гонга, но это уже не имело значения. Норрис вернулся в свой угол, сел на табурет и больше уже не вставал. Он утверждал, что при падении повредил правое колено и не мог продолжать бой. Зрители начали свистеть и бросаться разными предметами. Затем на ринге появилось полсотни копов в форме. Опять пошло-поехало! Сколько можно? Я был в хорошей форме, мог бы прибавить темпа и в следующем раунде нокаутировать его, но он не слезал со своего табурета. Забавно посмотреть видеозапись: он поднимается и направляется в свой угол, вполне здоровый, выслушивает своего тренера, который указывает ему на ошибки. А затем он отказывается от боя, и это еще одна черная метка для меня в Лас-Вегасе. Бой был признан несостоявшимся. В то время я этого еще не знал, но это был последний раз, когда я выступал на ринге в Лас-Вегасе.
Шелли Финкель полагал, что для меня может быть лучше некоторое время проводить поединки за пределами США, чтобы в Лас-Вегасе успокоились после фиаско с Норрисом. Поэтому он организовал для меня бой в Англии, в Манчестере, запланировав его на 29 января 2000 года. Я должен был драться с Джулиусом Фрэнсисом, чемпионом Великобритании в тяжелом весе. Это была отличная поездка! Куда бы я ни пошел, везде собиралась толпа. Когда я приехал в гетто в Брикстоне, там собралось столько моих поклонников, что я был вынужден укрыться в полицейском участке. Я еще подумал, что, похоже, в первый раз в своей жизни я пришел в полицейский участок по своей воле.
За неделю до поединка я дал интервью телеканалу Sky TV.
– Как вы полагаете, к вам здесь справедливое отношение? – спросил ведущий.
– По сравнению с тем, как поступают в США, здесь ко мне относятся с предельной деликатностью. Там у меня иногда даже пропадает желание выходить на улицу, но я отношусь к сильным личностям, и ничто не может остановить меня. Ничто не может сломить меня или подорвать мой дух. Что бы ни происходило со мной, я встречаю это с высоко поднятой головой.
– Двадцать одну тысячу билетов на ваш поединок раскупили за два дня. Как вы думаете, что в вас привлекает поклонников бокса?
– На этот вопрос я не знаю ответа. Но я точно знаю, что еще шестьдесят тысяч человек не смогли достать билетов. Полагаю, что им следует просто сломать двери и прорваться в зал, и я верю, что именно так они и поступят.
– Майк, не подавай им такой идеи! – В его голосе звучал ужас.
– Вот что им нужно – им нужна идея. Они хотели бы увидеть мой бой. Я как поклонник Дюрана собирал кучу парней с улицы, и мы прорывались прямо через двери: «Давай, старик, давай! Нас не остановят!»
– Еще несколько вопросов о Джулиусе Фрэнсисе. Дайте прогноз этого поединка. Какой будет результат?
– Я не знаю. Думаю, что я прикончу Джулиуса Фрэнсиса, – сказал я невозмутимо.
– Вы ведь не имеете в виду, что вы его по-настоящему прикончите? Если я это повторю, то все ухватятся за эту цитату и будут говорить: «О-о, Майк Тайсон хочет прикончить Джулиуса Фрэнсиса!»
– Все в порядке. Вот послушайте, что я вам скажу. Меня не очень-то беспокоит то, что обо мне говорят. Майк и Тайсон – это два разных человека. Для своих детей и жены я – Майк и папа. Но здесь я – Тайсон. Тайсон – это просто такой тип, который зарабатывает кучу денег. Меня никто не знает, никто никогда не считался с моими чувствами, с моей болью, с тем, что у меня было в моей жизни. Никто не имеет ни малейшего понятия, кто я и что я. Никто даже не знает, почему он болеет за меня. Потому что я хороший боксер? Потому что я могу постоять за себя? Тайсон – это не то, что я есть. Я становлюсь порой этой личностью, но прежде всего я – Майк и папа, и это для меня гораздо важнее.
– Вы становитесь этой личностью, только когда выходите на ринг? Так?
– Прямо сейчас! Я Тайсон прямо сейчас!
– Тот самый Тайсон?
– Да, я тот парень, который собирается устроить двадцать девятого числа настоящее гребаное шоу. Каждый может прийти и посмотреть, как я кого-нибудь прикончу, или набью кому-нибудь морду, или кого-нибудь отправлю в нокаут. Тайсон – это билет на зрелище, Тайсон – это выгодное дело. Не так много тех, кто действительно заботится непосредственно о Майкле, потому что Майкл – это просто какой-то ниггер из Бронсвилля, Бруклин, который однажды смог выкарабкаться оттуда и добиться успеха или которому повезло в этом. Там, откуда я родом, я был никем, дыркой от бублика. Но бог, возможно, благословил меня, не знаю, а может, он определил мне этот путь, не знаю. Так что не судите меня строго, ладно?
Я не мог ходить по улицам Лондона, поскольку наше появление приводило к массовым беспорядкам, поэтому по магазинам мы исключительно ездили. Однажды мы остановились на светофоре, и когда народ увидел меня, машину принялись раскачивать. Кто-то нырял в машину с головой. Это было похоже на сцену в стране третьего мира, когда диктатор пытается сбежать, а толпа мешает ему, останавливает автомобиль, срывает крышу. Но этими людьми руководила любовь.
– Мы любим тебя, Майк! Мы любим тебя! – кричали они.