Беспощадный любовник
Шрифт:
Начисто умываю ему лицо. Он стонет, когда я дотрагиваюсь до опухших частей его лица. Это звук полный страдания.
Я понимаю, что ему действительно больно.
Я никогда не думала о Неро как о ком-то, кто может чувствовать боль, как нормальный человек. Кажется, он всегда получает от этого удовольствие.
Я смотрю на него, лежащего там, и думаю, какой он на самом деле молодой. Всего двадцать пять, как и мне. Он всегда казался намного старше. Особенно когда мы вместе учились в школе.
Но тогда он был еще ребенком. Сейчас он уже почти взрослый.
Он
У Галло есть деньги. Но сколько ему было лет, когда ему впервые вложили в руку пистолет?
Мой взгляд направлен на руку, лежащую у него на груди и пытающуюся за что-то ухватиться. Костяшки его пальцев в крови и разбиты. Его пальцы длинные, тонкие и изящной формы.
Я на мгновение просовываю свою руку в его, чтобы дать ему что-то, за что он может подержаться. У меня тоже длинные пальцы. Наши руки идеально соединяются друг с другом. Как пальцы внутри перчатки. Как будто они были созданы друг для друга.
Глаза Неро распахиваются. Я убираю руку, садясь на пятки, прежде чем он что-нибудь заметит.
Он пытается сесть, и я толкаю его обратно.
Мы разговариваем какое-то время. Спокойнее, чем мы когда-либо раньше разговаривали.
Затем он целует меня. Не так, как он поцеловал меня в машине. Это было жестоко, агрессивно, как наказание. В этот раз все наоборот. Он целует меня нежно. Почти ласково.
Мы целуемся так долго, что я забыла, кто он и кто я. Забыла, что сто раз клялась себе, что никогда, никогда, никогда не позволю Неро Галло завладеть моим сердцем, чтобы он мог разорвать его на мелкие кусочки и растоптать их, как он делает со всеми остальными.
Затем его рука касается моей груди, и я ахаю, потому что ощущение его ладони, скользящей по моему соску, подобно электрическому разряду, пронзающему мое тело. И он отстраняется от меня, выглядя удивленным и почти испуганным.
Затем он уходит.
И я часами лежу одна в своей постели, удивляясь, почему я позволила ему поцеловать себя. И почему он вообще этого хотел.
На следующее утро я чувствую себя разбитой, и моя голова раскалывается. Я почти никогда не пью. Те два стакана пива в доме Леви не принесли мне никакого удовольствия.
Я, спотыкаясь, выхожу на кухню, где замечаю Вика, который уже проснулся. Его учебники разбросаны по столу, а нос в дюйме от бумаги, пока он что-то строчит.
– Что ты делаешь? – подозрительно спрашиваю я.
– Я записался на эти летние курсы, как ты и сказала, – говорит Вик.
Он выглядит смиренным и извиняющимся, как будто раскаивается передо мной.
Он знает, что меня принудили быть наркоторговцем для Леви Каргилла. Я не рассказывала ему об офицере Шульце. Работа с копами – одно из самых опасных занятий в Старом городе. Если бы Вик узнал, что я делаю, это только подвергло бы его опасности.
– По какому предмету пишешь конспект? –
– По эволюционной биологии, – говорит он. – Про естественный отбор, общее происхождение и видообразование.
– Это про Менделя и горох?(Грегор Мендель изучал закономерности моногибридного скрещивания гороха)
Я смутно помню, как заполняла кучу квадратов, которые должны были научить нас рецессивным и доминантным признакам.
– Ага, – говорит Вик. – В принципе.
– Что это за таблички, которые ты делаешь по наследственности?
– Решетки Пеннета.
– Я помню их.
– Ну, мы рассматривали их в области базовой биологии, –отвечает Вик. – Эта немного более продвинутая. Смотри...
Он переворачивает страницу своего учебника и жестом приглашает меня сесть, чтобы почитать вместе с ним.
– Итак, я читаю об эпигенетике, которая представляет собой модификацию экспрессии генов, а не изменение самого генетического кода.
Он не вычитывает это из книги. Он просто выпалил это по памяти. Вик такой чертовски умный. Вот почему я не могу вынести мысли о том, что он будет тратить свою жизнь на какую-то черную работу – или, что еще хуже, вообще останется без работы. Будет гнить в тюремной камере, потому что он совершил ошибку, доверившись такому парню, как Леви.
– Но посмотри сюда, – говорит он, указывая. – Здесь говорится о наследственных мутациях. Это связано с геном FOXC2. Называется дистихиаз. Это та же мутация, что и у Элизабет Тейлор. Из-за нее у человека может быть два ряда ресниц.
– Круто, – говорю я, пытаясь точно вспомнить, как выглядела Элизабет Тейлор.
– У меня она тоже есть! – гордо говорит Вик.
– Что? – я наклоняюсь, чтобы рассмотреть его лицо.
У него действительно очень густые ресницы. Из-за этого он был похож на девочку, когда был маленьким, особенно когда мы недостаточно часто стригли его волосы.
– Откуда ты знаешь, что она у тебя есть? – спрашиваю я его.
– Потому что, смотри – ресницы не просто густые. Они растут в две линии.
Я внимательно смотрю ему в глаза. Это правда – ресницы растут друг на друге, а не просто в один ряд.
– Это… плохо?
– Это может вызывать раздражение, – говорит он. – К счастью, не для меня. Дистихиаз действительно встречается редко. Но это аутосомно-доминантное заболевание.
Я смотрю на него пустым взглядом.
– Передается от родителей к детям, – услужливо добавляет он.
– Оно было у мамы?
Вик хмурится.
– Откуда я знаю?
Я иногда забываю, что он ее совсем не помнит. Она так и не пришла навестить его после той ночи, когда оставила его у дома.
Я думаю, что наш папа иногда разговаривал с ней. На самом деле, я почти в этом уверена, после того, что сказала Эли. Единственный способ, которым моя мама могла получить ту мою фотографию, – это если бы папа дал ее ей.
Эли сказала, что моя мама держала ее на зеркале. От этого я не чувствую себя лучше.