Беспредел (Современные криминальные истории)
Шрифт:
— Попробуй сама продать!
На следующий день Юлька подделала кое-какие бумаги, написала от имени матери заявление, взяла ее паспорт и побежала к нотариусу переоформлять на себя дом.
Не тут-то было. Слишком много существовало различных юридических крючков и преград, о которых Юлька даже не подозревала. Она выскочила от нотариуса со сжатыми кулаками.
— У-у, бюрократы проклятые! — махнула рукой. — Ладно. Через месяц, когда от мамашки останется лишь гнилая половина, все равно свое возьмем!
И уехала вместе с Дуровым в город Торопец веселиться дальше. Лето же на дворе. Каникулы. Отдыхать надо!
Милиция начала искать Юльку скоро — нашлись люди, которые и крик матери слышали, когда в нее Дуров всаживал нож, и то, как Юлька с каким-то парнем выносила
Следствие не было запутанным — вела его местная прокуратура, следователь А.Г. Щербина, — Юлька запираться не стала, Дуров тоже. Дуров только одно бубнил на допросах: «Я был пьян, я за свои действия не отвечал». Гораздо сложнее было делать анализ всего случившегося. И вообще, что происходит с современной молодежью? Мы, наверное, около часа просидели с первым заместителем прокурора области Валерием Александровичем Федуловым, размышляя над тем, что происходит на Тверской — и не только Тверской земле. Звереет молодежь, не имея ни работы, ни увлечений — кроме травки, алкоголя и дискотеки, но это не увлечения, развлечения — они потеряли ориентиры и все чаще и чаще скатываются в яму преступности. Как в некую пропасть, откуда веет могильным духом. И дальше будет хуже. Дальше целые города могут стать преступными. Если не будет разработана программа спасения молодого поколения. Особенно программа, связанная с занятостью.
Ладно, Юлька — глупая, хотя и жестокая, но Дуров-то — тертый калач, уже побывал в местах не столь отдаленных… На что он надеялся, беря в руки нож? На то, что пронесет?
Не пронесло.
Состоялся суд. Юлька получила девять лет лишения свободы. Дуров четырнадцать. С конфискацией имущества. Суд рассудил все по совести, по закону — так оно должно быть. Одно только покрыто мраком: как Юлька думает жить дальше? И вообще, выйдет ли она из колонии, неся в себе такой запас ненависти? Там, за колючей проволокой, совсем другие законы жизни, там жестокостью отвечают не только на жестокость, но и на доброту тоже, считая доброту проявлением слабости. Той самой слабости, которую старшая Кортун испытывала к своей дочери…
В общем, вопросов полно, а ответа на них нет.
Беда в почтовой сумке
Одна из самых незащищенных ныне профессий — профессия почтальона. Случается, иная девчушка — вчерашняя школьница, покидает отделение связи с сумкой, битком набитой деньгами — ей предстоит разнести пенсии старикам, оплатить переводы, помеченные штампом «С доставкой на дом», выдать пособия инвалидам, прикованным к постели, собрать с них кое-какие деньги — плату за свет, за газ и прочее… В общем, у девчонок набирается довольно много того самого «товара», который интересует бандитов всех мастей, — денег. И иногда совсем не бывает сил у иной курносой почтальонши защищать толстую, сшитую из древнего рыжего либо черного дерматина, сумку. Вот и погибают эти девчонки, будто солдаты в бою. То в одном месте нашей необъятной России, то в другом.
И тем не менее они безропотно выходят на работу. Наверное, радость, расцветившая лицо иного пожилого человека, пенсионера или инвалида-фронтовика, «афганца» или «чеченца», который увидел, что к его дому идет почтальонша, в несколько раз перекрывает постоянное ощущение опасности, все эмоциональные расходы, гасит испуг, превращающий душу в серого мышонка, делает жизнь осмысленной, — ради таких улыбок и ходят, наверное, девчонки по домам, отмеченным печатью бедности. Да ладно бы только девчонки — очень часто в отделениях связи работают умудренные жизнью, измотанные непосильными домашними заботами женщины, попадаются среди почтальонов и мужчины… Они хорошо знают — в доброй сотне домов их встретят с превеликой радостью, с объятиями, которые принято называть распростертыми, постараются напоить чаем, последний кусок колбасы пустят на бутерброд, и лишь в одной квартире из ста, в одной из двухсот или из трехсот, —
…Стоит на земле тверской древний город Торопец, спокойный, уютный, неторопливый, хотя название его свидетельствует об обратном, жители в Торопце — приветливые, открытые… Но, как говорится, в семье не без урода, уроды водятся во всяких семьях, в том числе и в самых открытых и приветливых. Правило это ныне проявляется, к сожалению, все чаще и чаще. Среди доверчивых улыбающихся лиц встречаются порой лики угрюмые, с угрозой, затаившейся на дне глаз. И кто знает, на что способны такие люди, что они задумали…
Вячеслав Алексеевич Кожевников жил тихо, одиноко, дружбы ни с кем не водил, с соседями не ругался, в дурных компаниях замечен не был, но вот какая вещь — общение с ним всегда оставляло ощущение холода, онемения, оторопи — непонятно чего, в общем. Когда такой человек оказывается рядом, стараешься держать себя в собранном состоянии, в напряжении, поскольку неожиданно возникшее чувство, что должно что-то произойти, не то чтобы не проходит — усиливается.
Лет Кожевникову было уже немало — за шестьдесят, был он холост, на дамский пол вообще старался не обращать внимания, пить особо не пил, рюмочка, опрокинутая под горячую котлету с давленой картошечкой либо выпитая в кампании со старым корешом Малютиным на задах огорода, в счет не шла — это не питие, а лечение. Прежняя работа Кожевникова была связана с жилищно-коммунальным хозяйством: кому кран починить, кому перекосившуюся водопроводную трубу поправить, кому гвоздь в оторвавшуюся доску вколотить, кому сгнивший шуруп на утюге сменить, — работа хоть и несложная, но хлебная и нужная, принадлежит к разряду тех, что может здорово облегчить (либо испортить) жизнь. Ведь капающий кран может свести с ума кого угодно…
Пенсию Кожевникову приносили один раз в месяц, — впрочем, приносили не только ему, у них половина Высокой улицы, на которой он жил, — пенсионеры, все получали деньги в один и тот же день.
Пенсию приносила всегда улыбающаяся, очень приветливая и приятная женщина по имени Галя. Галя Григорьева. Сумка у нее каждый раз была полным-полна — надо полагать, денег в такой «кошелек» вмещалось немало. Кожевников, когда поглядывал на «кошелек», невольно облизывался: эх, попали бы эти деньги в его руки! М-м-м!
Галя отсчитывала Кожевникову деньги, с улыбкой вручала, просила расписаться в ведомости и, спросив напоследок, не надо ли чего принести в следующий раз и выслушав традиционный ответ: «Принеси побольше денег», улыбалась широко, лучисто — шутка ей нравилась, — исчезала.
С ее приходом в домах пенсионеров обязательно появлялось хорошее настроение, а с ним — и надежда, что завтра обязательно будет лучше, чем сегодня. Галя была чем-то вроде птицы, приносившей людям тепло… А Кожевников, провожая ее глазами, произносил едва ли не вслух: «Сыпануть бы тебе заряд дроби под хвост, птица ты этакая… Да посмотреть, чем ты начинена».
Впрочем, лично против Гали Григорьевой он ничего не имел — почтальонша как почтальонша, если завтра вместо нее придет какая-нибудь Варя Агафонова либо Надя Уткина — ради Бога! Он против них тоже ничего не будет иметь.
Но вот раздутая донельзя, полная денег дерматиновая сумка… вот на этот счет он имеет кое-какие соображения.
День 23 марта выдался по-настоящему весенний: небо радовало своей южной голубизной, солнце вызолотило снег до янтарной сочности, тени были пронзительно синими, установилось настоящее весеннее тепло, — и все, даже замшелые торопецкие старухи, выползли на улицу подышать свежим воздухом и погреться. День этот был еще хорош и тем, что Галя Григорьева разносила пенсию по домам, пробираясь по талым лужам от одного пенсионера к другому. Вышла она, по меркам местного отделения связи, рано — ей хотелось быстрее доставить деньги: а вдруг кто-нибудь из них сидит без хлеба, не имея на руках даже завалящей пятерки, чтобы купить себе полбатона пшеничного и граммов двести сахарного песка для чая. Галя хорошо знала, как живут здешние пенсионеры, как ждут ее, с какой радостью будут встречать, поэтому и торопилась…