Бессердечный принц. Раскол
Шрифт:
— Как прикажете, ваше превосходительство, — отрапортовал он.
Моя внутренняя яма стала глубже и шире, а со дна потянуло приторно-сладкой гнилью.
Глава 9. Влад
Княгиня Репнина-Волконская позвонила ровно восемь раз, пока я шел через все здание к выходу, здоровался с охраной, изучал документы. Понятия не имею, что ей было нужно, но меня это волновало не сильно.
Подстилка брата — последнее, что занимало мои мысли сейчас. Кем бы себя ни считала княгиня, вся ее власть держалась исключительно на добром
Очень близко. Просто до неприличного. А ведь доверие к женщине — опасная штука. Каждая вторая ударила бы в спину без промедления, дай только повод.
— Мужа нет, родителей тоже, — пробормотал я, пробегая взглядом по строчкам, пока Невский ветер неприятно лип к телу.
Стоило бы застегнуться на все пуговицы, но из дома главного коменданта я уходил в спешке. Ситуация требовала немедленно разрешения, Алексей ненавидел ждать. А я не любил тянуть кота за причинные места, когда проблема маячила перед носом и виляла хвостом, точно скулящая собака. С революционерами, как и прочими преступниками, лучше не нянчиться.
Хоть в чем с его величеством, императором Николаем, я был полностью солидарен. Я не понаслышке знал, чем заканчивались попытки договориться мирным путем. Теперь у меня не осталось ни магии, ни прежней жизни.
«Больно, да? Представь, каково это, когда в твою семью летят тысячи пуль. Ты ничего не делаешь, потому что слишком мал. Никто не придет вам на помощь, офицер, никто не спасет вас. И виноваты во всем ваши власти, а не свободные люди».
— Дочка, четыре года. Должна быть няня. Звонили по указанным в анкете номерам, там никто не отвечает, — голос Баро прорвался сквозь звон в ушах. — В саду сказали, что Оксана не приводила ребенка с прошлой недели. Якобы болеют.
Я вдохнул побольше воздуха, сколько позволили легкие, чтобы немного прочистить голову. Воспоминания о том кошмарном дне преследовали каждую минуту моего времени. Скрипучий голос, отражающийся от зеркальных стен, никак не выходил из памяти. Возникало ощущение, что Призванный по-прежнему жил где-то в глубине моего подсознания.
— Фотография ребенка есть?
— Вторая страница, ты пропустил, — Баро аккуратно перевернул несколько листов и вновь показал мне папку с делом, чтобы я внимательно изучил девчушку на снимке.
Совсем кроха, я бы четырех лет не дал: впалые щеки, вздернутый нос, болезненный вид, почти полное отсутствие волос на голове и редкие веснушки на бледно-серой коже. Короткая приписка от руки, сделанная кем-то из ребят, сообщал, что у малышки врожденная, труднопроизносимая болезнь. Что-то связанное с магическими потоками, который вредили без того слабому здоровью. Для стабилизации состояния требовались редкие препараты и постоянное наблюдение лекарей.
Привычка здраво смотреть на вещи позволила оценить ситуацию: если Оксане требовались деньги на лечение ребенка, она бы приняла их от кого угодно. Заработная плата во дворце не скромная, но ее бы не хватило на покрытие всех расходов. Женщина без мужа, одна растила ребенка. Специальное питание, физиотерапия, маготерапия, частный детский сад, где за такими малышней тщательно
Вероятно, старший унтер-офицер Вавилов или кто-то из его подельников подкупил Оксану. Даже устроили в Зимний дворец, чтобы осуществить план нападения.
— Ее допросили, Влад. Она сказала, что должна была ударить цесаревича ножом, но передумала, — настаивал Баро, явно добиваясь от меня какой-то реакции.
— Самоубийственная миссия. Ее бы прикончили на месте, — сухо ответил я.
Было ли мне жаль Оксану? Нет. Она пошла на преступление сознательно, прекрасно понимая, что погибнет.
— В желании спасти свое дитя нет ничего дурного, ты же понимаешь… — с легким оттенком осуждением проговорил Баро.
Светлаков смутился, когда я приподнял бровь и склонил к плечу голову. До Монетного двора, за которым сразу шел Трубецкой бастион, оставалось всего несколько жалких метров. Однако я ждал продолжения отповеди, потому никуда не торопился. С интересом наблюдал за вальсом маленьких снежинок: они кружили, затем медленно оседали на одежде, волосах, зданиях и земле. И бумагу, где на белом фоне темнели пятна.
— Простите, ваше превосходительство, — внезапно Баро отступил и учтиво склонил голову второй раз за день. — Мне не следовало давать указания вышестоящему руководству.
— Правильно, — я с отвращением провел пальцами по влажным прядям. — Еще два замечания, после чего в штаб пойдет жалоба.
Светлаков пробормотал какое-то оскорбление на цыганском.
— Одно, — он вздрогнул, когда я похлопал его плечу, затем сжал крепко. До напряженных мышц и тихого вздоха Баро. — Не забывайте свое место, командир.
Пятиугольное здание тюрьмы давило мощью, пусть и состояло всего из двух этажей. Со временем я привык к нему. Больше трех лет я не вглядывался в окна, не разыскивал знакомые силуэты сквозь кованые решетки и не вспоминал бывших товарищей.
Судьба у всех одна: расстреляны, умерли в камерах или от пыток. Предательство родины не прощали даже воякам со стажем.
По традиции будущих заключенных сюда приводили поодиночке, затем уводили либо на свободу, что случалось редко, либо на расстрел. Во внутреннем дворе располагалась баня для заключенных, а сквозь затертое и грязное стекло просматривались душевые. Прогулки длились до получаса, обычно в сопровождении жандармов. Причем количество строго регламентировалось: подследственным — каждый день, каторжным — через день или два.
Сейчас на улице стояла тишина, как будто не вечер, а ночь беспросветная. Охранники у входа поздоровались со мной. Каждый из них с уважением склонил голову и не посмел поднять, пока я не добрался до приемной, где меня ждал заведующий.
Судя по бегающим глазкам, он рассчитывал, что я по дороге потеряюсь в сугробе.
— Ваше превосходительство, — лоб Ивана Романовича Комарова едва не пробил бетонный пол.
Его сослуживцы стояли в стороне, досматривать меня не спешили. Только один молодчик, совсем зеленый и необученный, неуверенно покосился на товарищей. Он выступил вперед, кашлянул, отчего у Комарова чуть не случился инфаркт. Иван Романович пошел пятнами и засипел, когда самоуверенный мальчишка негромко пропищал: