Бесславные дни
Шрифт:
– Случилось, вот, - ответил Симицу и пересказал историю с японцем, который едва говорил на родном языке.
– И он был счастлив!
– злился капрал.
– "Английский тут один" - сказал он. Английский, ichi-ban.
– Он продемонстрировал манеру разговора молодого человека.
– Он даже не понял, когда я сказал, насколько омерзительным всё это выглядело.
– Мне жаль, господин капрал, - сказал Вакудзава. Помочь командиру он ничем не мог. Он лишь напомнил Симицу извиняющегося японо-гавайца. Вакудзава продолжил: - Тут всё какое-то странное. Некоторые полицейские
– Корейцы? Бред какой-то, - согласился Симицу. Корея была частью Японской Империи сколько он себя помнил. Каждый японец знал, что корейцы могли только рубить лес и таскать воду. Их призывали в армию, но лишь для работ в тылу и охраны тюрем. На большее они непригодны. Симицу совсем не хотел бы идти в бой плечом к плечу с вооруженными корейцами.
– Американцы, видимо, сошли с ума, раз позволили этому случиться. Ну, ничего, мы скоро тут всё изменим.
– Надеюсь, господин капрал, - сказал Вакудзава.
– Если кто-то решит, что я буду подчиняться корейцу, пусть подумает ещё разок.
– Нет.
– Симицу помотал головой.
– Скорее всего, они считают себя не корейцами, а американцами. Но мне плевать. Возможно, они считают себя полицейскими. На это мне тоже плевать. Мы - солдаты Японской Императорской Армии. Мы подчиняемся лишь своим командирам. Если какой-нибудь корейский или даже американский коп начнет тебе указывать, дай ему в морду.
Вакудзава был тощим улыбчивым парнем. Трудно было представить, чтобы он на кого-то злился. Но он менялся.
– Есть, капрал-сан!
– сказал он и изобразил, как будет бить кого-то, кто выше него.
Симицу от души рассмеялся.
– Не думаю, что, если будешь бить именно так, то куда-нибудь попадешь. Но ты тренируйся.
– Он хлопнул рядового по спине. В Японии подобная фамильярность между капралом и рядовым первого года службы была недопустима. Здесь же, на Гавайях, обстановка была намного проще.
Кензо и Хироси Такахаси работали над расчисткой завалов в Гонолулу. С тех пор как на палубе "Осима-мару" парус сменил двигатель, это была единственная работа, на которую они могли устроиться. Платили весьма неплохо: трехразовое питание плюс один доллар.
Спокойная работа, если такое занятие вам по душе. Кензо она не нравилась.
– Мы ради этого школу заканчивали?
– горько вопрошал он, набирая полную лопату битого кирпича и сваливая всё в стоявшую рядом тачку.
Старший брат пожал плечами и добавил свою горсть.
– По-другому никак. Если не разгребать, город так и останется лежать в руинах.
– Видимо, да, - согласился Кензо. Они не просто говорили по-английски, они специально говорили по-английски. Он подумал, что в этом был бы какой-то смысл, если бы кто-нибудь из невольных коллег их понимал, или хотя бы интересовался их разговором. Как и все остальные общества в Гонолулу, команды уборщиков состояли из всех подряд. Кто-то говорил на нормальном английском, кто-то на пиджин, кто-то на своем родном языке. Их бригадиром был местный японец, одинаково хорошо говоривший и по-японски и по-английски, но с ними он общался только на пиджин.
– Не прохлаждаться!
–
– Если прохлаждатьcя, значит, тратит моё время. А если тратить моё время, то скоро пожалеть.
Такая работа была потруднее рыбалки. До сих пор Кензо и подумать о таком не мог. Нет ничего скучнее, чем раз за разом выуживать и потрошить тунца, но он с ней справлялся. Лопата за лопатой, целый день...
– Те, кто строил пирамиды, так и работали, - сказал он.
– У них не было тачек, - отозвался брат.
Кензо нахмурился. Он говорил в точности как отец, хотя был достаточно умен, чтобы не зарабатывать лопатой.
– Ты прав. Могло быть и хуже. Как я только не подумал.
– Высматривай консервные банки, - сказал Хироси.
– Их у строителей пирамид тоже не было.
На этот раз Кензо не отступил.
– Они и не представляли, насколько же им повезло, - сказал он.
По новым правилам, все запечатанные консервные банки нужно относить в центр общественного питания. На это правило почти никто не обратил внимания, пока японские солдаты силой не заставили горожан его выполнять. Иначе господствовал бы другой закон: кто нашел - берет себе. Разумеется, в половине случаев, непонятно, что именно попалось. Пока не откроешь. После того, как весь город превратился в руины, этикетки на банках, разумеется, тоже не сохранились. Солонина? Маринованные персики? Томатный суп? В эти дни никто никуда не торопился.
Мимо постоянно проходили японские солдаты. В этот момент все работники должны остановиться и поклониться. Кензо притворно улыбался и выказывал фальшивое уважение оккупантам. Он всю жизнь прожил на Гавайях, и чувствовал себя скорее американцем, чем японцем. Об исторической родине любил вспоминать отец. Но из-за войны и хоули, и китайцы, и корейцы относились к нему лишь как сраному япошке.
После поклона очередному патрулю, он заметил нечто интересное.
– Ты видишь то же, что и я?
– шепотом спросил он Хироси.
– Что именно?
– так же шепотом уточнил брат.
– Они уже не ходят по одному или парами. Передвигаются только толпой, как связка бананов.
– Хех, - чуть громче обычного усмехнулся Хироси.
– Я даже знаю, почему. Могу и тебе сказать.
– Конечно. Давай.
Хироси помолчал, не переставая размахивать лопатой, пока мимо проходил бригадир. Кензо тоже молча продолжал работать. Бригадир ушел кричать на кого-то другого. Братья Такахаси сумели убедить его в том, что они прилежные работники. Когда бригадир скрылся, Хироси заговорил:
– Поодиночке и парами они больше не ходят, потому что в таком случае их ловят в безлюдных местах и проламывают головы.
– Да ну?
– удивился Кензо.
– Ну, да. Заложников брать нет смысла, когда неизвестно, кто всё это делает.
– Хироси кинул полный совок в тачку, затем остановился и внимательно посмотрел на Кензо.
– Даже не думай об этом!
– сказал он, подняв вверху указательный палец.
– Если я и захочу кому-то проломить голову, то начну с отца, - сказал Кензо. Хироси хмыкнул, словно тот пошутил. Чтобы продемонстрировать серьезность своих намерений, он продолжил: - Он всё равно попёрся на этот чёртов парад даже после того, что они сделали с мамой.