Бессмертный избранный
Шрифт:
— Вот одежда. — Он кивает в сторону доски. — Помойся и переоденься. И можешь здесь отдохнуть.
Я поворачиваюсь к нему и снова натыкаюсь на взгляд водянистых глаз. Я должна спросить. Я не собирать просто подчиняться указаниям, не зная, что ждет меня завтра.
— Зачем меня привезли сюда? Я ведь не пленница. Я могу уйти, если захочу?
Старик проходит мимо меня к выходу из сонной, останавливается, оборачивается.
— А тебе есть, куда идти, Инетис?
Он поднимает руку, и в сонной сразу становится холоднее. Воздух наполняется влагой, и вот уже между нами повисает легкая водяная дымка.
— Может,
— Не называй, — начинаю я, но он не дает мне закончить:
— Мланкин сделает все, чтобы и твой сын тебя забыл. Кмерлан вырастет таким же, как его отец.
Слова о сыне заставляют меня задохнуться от пронзившей сердце боли. Мой мальчик, еще черьский круг назад сидевший у меня на коленях, пока я рассказывала ему легенды о его великих предках, остался наедине с отцом. Мланкин так сильно ненавидит магию, что ему все равно, кто ею владеет. Он без раздумий лишил своего сына матери, а себя — жены. Мастер прав. Он сделает все, чтобы Кмерлан забыл меня.
— Подумай, Инетис. Куда ты пойдешь, если захочешь уйти? Возвращаться в Асму тебе нельзя. Цилиолис скоро будет здесь. Ты — среди своих, правительница, и, хочешь ли ты этого или нет, ты — одна из нас и здесь тебе самое место. Убери дымку.
— Что? — От неожиданности я не сразу понимаю, о чем он просит.
— Это вода и ветер, Инетис. Не бойся, они тебе подчинятся. Я хочу, чтобы твоя сила попробовала сладить с моей.
Я опускаю руку и одновременно произношу два коротких присловья. По сонной проносится ветер. Он взметает дымку и выносит ее за окно. В сонной холодно, но теперь я вижу, что творится вокруг. Мастер кивает, и я понимаю, что он и не сомневался во мне.
— Сесамрин была сильным магом. Ты — ее дочь.
— Если я останусь… — Я сверлю его взглядом. — Что вы предложите мне?
Мастер обводит рукой вокруг.
— Лес предложит, Инетис. Разве ты не чувствуешь, как дрожит от магии воздух? Ты восстановишь силы — для начала. Потом мы найдем твоего брата. А потом… Потом ты сама решишь, останетесь вы с нами или уйдете. Я предлагаю тебе кров. Завтра на рассвете я направлюсь в Шин, чтобы разузнать о судьбе своей ученицы. Ты и Фраксис останетесь здесь. В ручье есть рыба, за домом есть пара грядок с овощами, иногда к воде приползают крабы-пискуны. Фраксис — хороший охотник. И он умеет обращаться с оружием.
— Магам запрещено выходить из вековечного леса, — говорю я. — Тебя схватят. Цилиолис всегда пользовался мозильником, но здесь он не растет.
Мастер качает головой.
— Асклакин мне кое-что должен… Его люди не тронут меня. Мы с Фраксисом сейчас должны сходить кое-куда по нашим магическим надобностям. Помойся в ручье, переоденься, постирай одежду. Ложись отдыхать, и когда проснешься, не вздумай никуда уходить. Ты спаслась от смерти, но стала изгнанницей. У тебя теперь нет даже имени — оно умерло вместе с тобой. Считай, что ты родилась заново. Учись жить жизнью отшельницы.
— Я хочу однажды вернуться в Асмору, — говорю я. — Мой сын там. Я хочу снова увидеть его.
— Ты еще молода, и можешь ждать, — говорит маг. — И у тебя есть время, еще много Цветений. Ты увидишь его.
Он
Потом разворачивается и выходит прочь, притворив за собой дверь.
Окно открыто, и вскоре я слышу голоса — Мастер и бородач, Фраксис, выходят из дома и направляются куда-то по ведущей на закат тропе. Я остаюсь одна.
Скинув с себя грязное платье, я моюсь в ручье недалеко от домика. Ветер играет листвой, которая вот-вот и начнет желтеть в преддверии Холодов, щебечут птицы, стрекочут какие-то букашки. Вода холодная, и я почти бегом бегу к домику. В передней тепло, но я все равно подбросила парочку брикетов орфусы в огонь. Согревшись и вытерев тело куском чистой ткани, я переодеваюсь в одежду ученицы Мастера. Она коротковата и висит на мне, но я чувствую себя намного лучше. Пусть корс совсем простой, а на бруфе темнеют свежие заплаты, это лучше, чем ночная одежда умершей правительницы Асморанты.
Я забираюсь в чужой одежде в чужую постель и засыпаю крепким сном. Я и забыла, когда спала так сладко. С того дня, как меня стала мучить лихорадка, мне ни разу не удавалось хорошо поспать.
Старик и бородач возвращаются, но не будят меня. Я просыпаюсь отдохнувшей и снова чувствую голод. В сонной темно, а значит, уже совсем поздно. Я завешиваю окно шкурой и выхожу в переднюю. Там светло, горят две плошки, Мастер и Фраксис о чем-то оживленно беседуют за столом. Мастер одет в дорожную одежду — крепкий корс, штаны-сокрис, на ногах — пыльные башмаки. Кажется, он собрался уйти сегодня, а не завтра, как мне сказал.
Увидев меня, они замолкают.
— Кое-что интересное узнал я о своей ученице, — говорит Мастер почти нараспев. — Мне придется отлучиться уже сегодня, иначе она совсем пропадет.
Я опускаюсь на лавку, и пламя в плошке прыгает от дуновения воздуха.
— Асклакин любит сажать людей в клетки, — говорит бородач сквозь зубы.
— В клетки? — Меня передергивает от его слов. — Что сделала твоя ученица? Какое преступление совершила?
Я обрываю себя. Преступление, да. То же преступление, что совершила и я, дав много лет назад магическую клятву. Этого достаточно, чтобы запереть любого человека в клетку — по крайней мере, так считает мой муж.
— Еще одна ночь в яме с чароземом может лишить ее рассудка, — говорит Мастер, поднимаясь. Смотрит на Фраксиса. — Ты отвечаешь за ее жизнь до моего возвращения. Как за свою.
— Иначе быть и не могло. — Фраксис качает головой, но это вовсе не ответ на слова старика. В его голосе злоба и ярость. Он поднимается из-за стола и поворачивается к завешенному шкурой окну. — Они сразу проверили ее карманы. Вытащили травы, если у нее они были. Ты найдешь ее, но это уже ничего не изменит.
Старик взмахом сухой руки прерывает его.
— Что будет — не знаем даже мы с тобой.
Они долго смотрят друг другу в глаза, пока я пытаюсь понять, о ком или о чем речь. Нет, не о ком. Они наверняка говорят об ученице Мастера, и слова бородача уж слишком полны чувства — он знает ученицу, и знает хорошо. Но переживают они не о ней.
— Если она потеряла травы… Ей можно сгинуть в клетке. Ничего не изменится, — повторяет бородач.
Старик говорит медленно, выковывает слова языком. Каждое звучит так, словно сделано из железа: