Бета-самец
Шрифт:
— А я виски хлестал.
— Тогда не надо, наверное, вина. Голова будет болеть.
— Ну уж нет. Давай пить вино.
Анна переставила бутылку к нему поближе.
— Не берет сегодня, — сказал он. — Но я бы не прочь за компанию.
— Соседей не встретил?
— Нет, никого.
— За компанию, — повторила она, как бы обдумывая эти слова, и кивнула в сторону кухонного закутка. — Бокал возьми.
Он пошел и взял бокал в настенном шкафчике. Бокал не натерт, заметил машинально, в разводах после мытья.
Все
Возвращаясь, поискал глазами Сережу. Не нашел.
— Убрала, — сказала Анна. — Хотя бы до утра. Хотелось одной побыть.
— Не ладили с ним?
— Нет. Особенно в последние годы. Плохо жили.
Стоя у стола, Анна допила, поставила бокал. Топилин подошел, поставил свой бокал рядом, налил обоим. Они отпили по глотку, поглядели друг на друга вопросительно.
— Садись, — кивнула она. — Что стоим?
Они сели.
— Какой-то ты другой пришел.
— Так сколько выпито.
— Так не берет же.
Улыбнулись. Анна покачала головой. Смотрела на него и качала головой.
— Сережа работу сначала бросил, — сказала она, как будто продолжив недавно прерванный разговор. — Говорил, надоело чужую тупость опылять. Говорил, сам тупеет, растрачивается… Журнал затеялся выпускать. Поиграл, одним словом, в издателя. Все, что мы на квартиру копили, — вбухал, меня не спросил… Вообще-то он всегда в семье добытчик был. Пока не надоело ему.
«Нет, не сейчас, — взмолился Топилин. — Пожалуйста, не сейчас».
Поднялся, подошел к ней.
Она посмотрела на него снизу вверх — все так же спокойно, будто и теперь не происходило ничего необычного.
Топилин наклонился, потянулся к ней руками. Анна поставила бокал на стол.
— Да-да, конечно, — сказала она и поднялась навстречу.
Целовал ее тонкие, устрично скользкие губы и думал: нужно будет время, чтобы ужиться с этими верткими губами.
Нужно будет время.
Отстранился немного, распустил пояс халата. Анна отвела плечи назад, помогая халату распахнуться. Вот они, крошки. Все это время помнил их короткие толчки через ткань — ветер тогда был сильный, сорвал с нее шелковый платок. Топилин подул, и ожившие соски вздрогнули, затвердели. Поцеловал снова.
— Анечка.
По слогам просмаковал — мягкое, плавное.
Ну, всё. Наконец-то.
Присела, навалившись плечом. По очереди подкидывая колени, сняла трусики и медленно выпрямилась.
Топилин разделся тут же, где стоял. Тихо посмеиваясь, она придерживала его, пока он возился с брючинами, потом с носками.
— Не убегу, — шепнула, сбрасывая халат за спину. — Не убегу же. Постель наверху.
Потом постель, потом.
Притянул ее к себе, пробежал руками по спине, по кругленьким крепким ягодицам.
Когда начал ее разворачивать, она вдруг уперлась, собиралась что-то сказать, но в следующую секунду уже поддалась, встала послушно к нему
— Только не грубо.
Перед ним кишели женские тела. Извиваясь и ворочаясь, слепо наползая друг на дружку, они все тянулись куда-то, чего-то искали. Словно прожорливые гусеницы на только что обглоданной ветке. Было весело за ними подглядывать. У него долго не получалось, но потом он сосредоточился и крикнул. Гаркнул погромче. И похотливые гусеницы тотчас прянули в его сторону, замерли — а потом начали складываться, пускать отростки, превращаясь в стройную голенастую саранчу.
— Потише, мужчина, — сказали ему.
Он обернулся и с заискивающей улыбкой извинился перед пышнотелой голой бабенкой, сидевшей за компьютерным столиком возле двери. Та глянула на него строго и продолжила месить клавиши. Она наклонялась к лежащему на столе листку, с которого перепечатывала, и груди ее устало присаживались на клавиатуру, а в мониторе с бешеной скоростью начинали сыпаться буквы.
Террариумные женщины с легким шлепком бились о стекло и падали навзничь, широко раскидывая руки и ноги.
Мимо со стопками документов ходили настоящие женщины. Разумеется, голые. Топилин умело сохранял невозмутимый вид. Нельзя показаться мужланом, непривычным к присутствию настоящих голых женщин.
За возвышавшейся перед ним дверью кабинета его ожидало что-то важное.
Он точно не знал что.
Сегодня долго не принимают.
Открыл глаза, приподнялся на локтях. В голове приключился короткий обвал, будто повернулся неловко в темном чулане.
Анна сидела на краю кровати, к нему спиной.
Горел неяркий свет внизу.
Топилин растер ладонями лицо, разгоняя сон.
— Сейчас, сейчас, — бормотал он. — Уснул, прости. Ухожу.
Она кивнула.
Спустился вниз, собрал рассыпанную возле стола одежду. Как водится, не сразу отыскались носки. Один обвился вокруг ножки стула, второй дожидался хозяина у комода.
Последний час, два… или сколько там это заняло… оно того стоило.
Вспомнил, как мир возвращался по крупицам. Ее вдох — и выдох. Шаги под окном. Стук трамвайных рельсов издалека, цокот голубиных коготков по жестяной крыше. А потом этот дурацкий сон.
— Ухожу.
Что еще забыл сказать? «Спасибо? Увидимся? Созвонимся?»
Второй раз за ночь Топилин уходил по этой лестнице. Вдруг представил, что идет по ступеням и никак не дойдет до конца. Виток, еще виток, и еще… Что-то там заело в изработавшемся пространстве — он так и будет гулять взад-вперед по темной каменной спирали. На всякий случай ускорил шаг.
На улице двинул прямиком к тому дереву, за которое вечером отогнал писающего старичка. Справил нужду, отправился к машине.