Без маски
Шрифт:
Клойсен ударил кулаком по столу:
— Я скажу тебе одно, мать. Сейчас же выдвори этого благородного зятька, да поживее, а не то я вышвырну его в окошко. Почему не пришел ко мне его отец, а? Почему всё не как положено по обычаю, а? Чертов маятник, ты верно и не говорил со своим чванливым отцом, а?
— Я поговорю с ним при первой же возможности, — смело сказал Юхум, — но сейчас он и я очень заняты.
— Я это вижу, — с угрожающей кротостью сказал Клойсен, — зато у тебя есть время бегать по холмам и слоняться вокруг моего дома. Почему ты воешь, девчонка? — закричал Клойсен на Ане. — Должен же я приглядывать за собственной дочерью, раз она сама не умеет соблюдать себя, а? Ступай к себе наверх, да поживее. Вот так.
— Я ухожу, — сказал
Но в глубине души он решил, что, пожалуй, придется ему распрощаться со своими мечтами.
Раздумывая об этом, Юхум отворил дверь. И вдруг кузнец Клойсен стал кричать на прощанье:
— Вершина Ульриккена изменчива! На солнышке-то горит, как медная маковка, а глядишь — уж закутана туманом по самые уши, да так, что даже затылка не видно. Пошел вон, юбочник! Отправляйся к этому брюзге, отцу своему. Ему, знатному господину, ведь не пристало водиться с нами. Ха-ха-ха! Я-то побогаче его! Да и старого Стюрка, которому тебя прочат в зятья, тоже. По достатку я никому не уступлю в этом городе! Здесь всё мое — и точильня, и кузница, и усадьба, и земля, и новый бот, и верфь по ту сторону фьорда. Всё это принадлежит Клойсу Клойсену, Клойсу-кузнецу. Всё это мое, и никто тут не может равняться со мной! Усадьба в Ланнусе тоже моя! А когда братья мои помрут, то и усадьба и их кожевенная мастерская тоже будут мои! А теперь вон из моего дома, убирайся, покуда цел, а не то я тебя убью и пошлю твой труп домой по почте!
Юхум быстро закрыл дверь, потому что как раз в эту минуту кузнец двинулся на него. Домой он шел в глубоком раздумье, а его любовь к красавице Ане становилась всё более пылкой, по мере того как он приближался к дому, и тем более глубокой, чем больше он думал о ее приданом. По пути ему встретился шкипер Вулф, который знал всё досконально о судах, верфях, кузницах и о многом другом. Юхуму было доподлинно известно, что шкипер терпеть не мог Стюрка. И Вулф клюнул на эту наживу. Шкипер поведал ему множество подробностей о Стюрке, уже больше не интересовавшем Юхума, и о кузнеце: этот чванливый мужлан загребал всё подряд грубой своей лапищей, однако он здорово умел скрывать свое чванство и честолюбие! Таково было мнение шкипера Вулфа. Клойсен был действительно очень богат!..
Купец Хинриксен смотрел на сына, сидевшего напротив него за столом. Он смотрел на него всё время, пока Юхум изливал свою душу; купец Хинриксен не произносил ни слова, не краснел, не бледнел и не ударял кулаком по столу. Только когда Юхум окончил свой рассказ, он медленно повернулся к жене и тихо сказал:
— Ну, на этот раз сынок твой ошалел всерьез. Это он в тебя уродился, так что тебе придется позаботиться о местечке для него где-нибудь подальше. Потому что дома он больше не понадобится. Скажи ему, что я уже всё равно что сговорился о нем и о Софи с купцом Стюрком. И еще можешь сказать твоему сынку-дуралею следующее: я никогда не отступлюсь от своего слова. Я человек порядочный и ценю честность и порядочность так же высоко, как и религию. Хочет он жениться на простой девке без денег и положения — на здоровье, пожалуйста, но пусть тогда отправляется в горы, где ведьмы справляют шабаш, и остается там подольше. Не может быть в своем уме человек, который отказывается породниться со Стюрком, особенно теперь, когда у всех купцов так плохо идут дела. Я не хочу ни знать, ни видеть шалого сынка! Баста! А ты знаешь, сынок, что скажет вся купеческая знать в Брюггене? Ты что, хочешь уничтожить уважение ко всему нашему сословию? Уважение города и всей страны?
Но тут Хинриксен-младший стал перечислять все настоящие и будущие богатства кузнеца Клойсена. Юхум закончил свою речь словами:
— Добрых двести тысяч далеров при скромных личных тратах. Требования — совершенно незначительные, а других претензий, кроме желания удачно выдать дочку замуж, никаких. А разве мы не достаточно хороши для него?
Купец Хинриксен был поражен.
— Двести тысяч далеров, — простонал он, — да еще в такие времена! Нет, этот Стюрк всегда был ненадежной личностью! Неужто он думал, что надует нас, женив тебя на Софи и лишив этих двухсот тысяч? Разве я не говорил всегда, что этому человеку нельзя слишком доверять, а, мать?.. А девушка красива? — с любопытством спросил он.
— Какая-нибудь знаменитая артистка похожа на старую копну сена рядом с Ане, — торжественно молвил Юхум.
Он поклялся в душе, что эти двести тысяч никогда не попадут в лапы его старика.
— Ах, как всё это очаровательно и романтично, — вздохнула фру Хинриксен.
— Она станет украшением нашей семьи, — с гордостью произнес Юхум. — Струя свежей крови вольется в род Хинриксенов. А в этом, пожалуй, есть нужда! Наследственной красотой наша семья не слишком отличалась на протяжении последних поколений. Разумеется, за исключением меня!
Старый Хинриксен хотел было обрушить на сына поток ругани, но сдержался.
— Да, да, да, — великодушно заявил он. — Нам пора сдаваться, мы уже старики. Когда сердца встречаются в таком сильном и глубоком порыве, нет пользы противиться. Но дай-ка я сначала разберусь… В правдивости твоих сведений я, в сущности, не сомневаюсь… Если поразмыслить хорошенько…
Несколько дней спустя к кузнецу Клойсену пришли гости. И на этот раз он угостил их такой мадерой, которая привела в восторг старого Хинриксена. Такого превосходного вина не подавали даже у них в клубе. После второй бутылки оба старика стали лучшими друзьями…
Но когда гости ушли, а Ане, погруженная в мечты, сидела у окна и смотрела на Пюдде-фьорд, кузнец Клойсен сказал жене, предназначая свои слова для Ане:
— Видишь, как полезно навести этих молодцов на нужные мысли. Потому что я знаю: он выспрашивал Вулфа. Юхум понял, что я побогаче многих из его знакомых, и это мне в нем нравится. Главное, что он умеет уважать деньги. Он будет желанным человеком в нашей семье. И если у моей дочери такая умная голова, как я думаю, то она не допустит, чтобы ее одурманивали даже в дни медового месяца. Она не выпустит из своих крепких ручек деньги. И будет распоряжаться ими так же умело, как я, и никогда ничего не отпишет в семью Хинриксенов, как бы ее ни просили об этом ни супруг, ни свекор, ни все остальные. И на этом — аминь!
Фальшивая гиря
(Перевод Ф. Золотаревской)
Улицы постепенно затихали. Люди спешили по домам. В переулке, где жила Лина-знахарка, пахло дымом и рождественской сдобой. Морозная мгла окутывала вершину Ульриккена, озаряемую последними лучами зимнего солнца.
Лина сумерничала, покачиваясь в качалке. Она размышляла. Мимо ее окон веселой гурьбой пробежали из лавок мальчики рассыльные. Целый день развозили они по городу в салазках тяжелые корзины с хлебом, букеты цветов и колониальные товары. Теперь они торопились домой обогреться и дать отдых онемевшим от усталости рукам.
Лина-знахарка сердито столкнула с колен черного кота, — а то другие коты, чего доброго, станут ревновать и тоже запросятся к ней. Из всех углов комнаты фосфорическим блеском светились кошачьи глаза.
Как странно, что у Стюрка случился сердечный припадок именно в сочельник! А Лина как раз накануне достала у Мейстерконена сердечный эликсир. Это было не так-то легко. Ведь при болезни сердца эликсир этот — незаменимое снадобье!
Лина-знахарка подняла голову со спинки кресла и посмотрела в окно. В надвигающихся сумерках резко выделялись четкие контуры крыш. Скоро красное солнышко совсем скроется за горой Ульриккен, тогда знахарка сможет выйти из дому. Старый Стюрк пожелал, чтобы она пришла к нему тайком. Вот хитрый лис! Ему, видите ли, не хочется обижать докторов. И к тому же он не хочет, чтобы в его доме видели бывшую возлюбленную, с которой он познакомился когда-то в Иванову ночь.