Без маски
Шрифт:
— Ясно, — снова прервал ее Стюрк. — Я старый купец, и сразу чую опасность. Сколько я должен заплатить за твое молчание?
— Своим знахарством я зарабатывала достаточно, чтобы мальчик учился в школе. Но ему нужно поехать в Копенгаген, он хочет учиться на доктора. У тебя есть средства. И к тому же ты надул своих родственников, подсунул им на весы фальшивую гирю. А ты знаешь, что это значит. Когда в городе разгорается скандал, все дамы сразу же заболевают и посылают за мной. Я бываю во всех домах, и скандальные истории всегда известны мне во всех подробностях.
— Может, ты поступаешь и не совсем законно, но я заплачу тебе. Как зовут молодого человека?
— Этого ты никогда не узнаешь, — быстро проговорила Лина. — Я никогда не видела его. Он не знает своей матери.
— Что она имела в виду, когда говорила о фальшивой гире? — спросила стоявшая позади кухарки Ане.
Марта обернулась так быстро, что чуть не сбила ее с ног, и, положив руки на плечи девушки, мягко сказала:
— Она имела в виду, что у твоего отца тяжелая сердечная болезнь, о которой в городе не должны ничего знать.
Морщины разгладились на лице Марты, она вдруг будто помолодела. «Кухарка и хозяйская дочь похожи друг на друга как две капли воды», — подумал Сиверт.
Обе женщины стояли обнявшись, когда знахарка Лина с высоко поднятой головой вышла из комнаты больного.
Проходя через кухню, Лина бросила на Марту презрительный взгляд.
Тут Марта выпустила девушку из объятий, бросилась к двери и почтительно отворила ее перед лекаркой. Потом она дружески протянула Лине руку. Та молча уставилась на нее. В маленькой кухне стало вдруг необыкновенно тихо. Сиверт широко разинул рот, словно о чем-то догадавшись. Ведь Марта много раз могла выйти замуж, несмотря на приблудного ребенка, который к тому же умер. И всё-таки она, неизвестно почему, не захотела покинуть этот дом и осталась здесь навсегда. А в ушах Лины всё еще звучала ее собственная фраза: «Я ни разу в жизни не видела моего мальчика».
И тут она подумала, что женщину может постигнуть еще худшая судьба — видеть своего ребенка каждый день и не сметь признаться в том, что она его мать.
Лина крепко пожала протянутую руку Марты и поспешно вышла на улицу. На городской башне били часы. На улицах тихо падал снег. А знахарка Лина торопливо шла домой, к своим черным кошкам.
Веселая встреча короля
(Перевод Л. Брауде)
Уже две недели в городе стоял дым коромыслом. И вот наступил полдень 21 июля 1865 года. Портнихи с исколотыми пальцами и покрасневшими глазами, неподвижно, словно куклы, сидели за своими швейными машинками. Много дней и ночей они не смыкали глаз. У них не хватало времени даже на то, чтобы выпить чашку горячего кофе. Они не в силах были даже встать со стула, чтобы на минутку прилечь.
Их более счастливые сёстры в этот день тоже были на ногах с самого утра. Они встали пораньше, чтобы перемерить все свои роскошные туалеты. Они тоже очень устали, простояв в своих нарядах и украшениях с шести часов утра до двенадцати. Но едва настал полдень, как они схватили свои зонтики и ринулись прямо на солнцепек, чтобы занять на берегу Вогена приготовленные для них в дверях склада места. Именно с этой стороны должны были приплыть в Берген король и его гость. Зрители облепили все слуховые окошечки, не говоря уже о дверях складских помещений: это были настоящие ложи, в которых стояли кресла и ящики. Последние, как выяснилось, были самыми выгодными сиденьями, так как занимали очень мало места. Ведь каждый сантиметр был рассчитан! Женщины всё сильнее и сильнее теснились в дверях, чтобы продемонстрировать свою красоту и свои наряды сестрам в других дверях и слуховых окошечках. Все они лелеяли тайную надежду, что принц Карл, ныне правящий вице-король, и его гость, принц Оранский, одарят их хотя бы минутным взглядом. О, это воспоминание они сохранили бы на всю жизнь!
Солнце жгло вовсю, и бергенцы покрывались испариной под тяжелыми одеждами. Но какое это имеет значение! Главное — ничего не упустить из всей этой парадной церемонии. Неужто король так и не приедет в Берген?
— Конечно, не приедет! — Этот возглас раздался в час отлива, под самой Бергенской крепостью у устья Богена, там, где расположен замок. И возглас этот, подхваченный другими зрителями, распространился дальше и достиг ушей расфуфыренных матрон, которые только теперь почувствовали усталость. Но сильнее всех разочарованы были бравые горожане. В этот день они подверглись еще более тяжкому испытанию, нежели дамы, затянутые в корсеты. Уже целых два часа стояли они на площади Фискеторгет и на набережной в Брюггене под непривычными в здешних местах палящими лучами солнца. Да еще в таких узких мундирах. Георг Старший был облачен в узкую красную куртку. Она тисками сжимала ему плечи. Он предполагал, что придется потерпеть с полчасика, а потом, помахав саблей и покрасовавшись перед королем, можно будет отправиться домой. Но времени прошло гораздо больше, чем он рассчитывал, и Георг почувствовал себя ужасно. Не лучше обстояло дело и с другими. Гражданская гвардия изнемогала под тяжестью своего обмундирования. Хуже всего было всадникам. Они застыли верхом на своих конях и медленно, словно на сковородке, поджаривались на солнце.
И вот тут-то и появился искуситель во всем своем дьявольском обличье!
К пущей своей ярости бравые вояки увидели, что женщины, расположившиеся в дверях склада, ублажали себя пирожными и всяческими сладостями. Вдобавок ко всему, у них по рукам ходил кофейник! Георг Старший обратил внимание своих собратьев на эту вопиющую несправедливость. И вот тогда в горле Георга Старшего в один миг стало сухо, будто в пустыне Сахаре. Он громовым голосом принялся выкрикивать свои жалобы Юну Старшему. Тот выступал в роли всадника и уже провел несколько часов верхом на старой костлявой кляче, обычно развозившей дрова и состоявшей в этой должности по меньшей мере двадцать лет. Юн Старший поклялся во всеуслышание, что конец его близок.
Тут дюжий храбрец шкипер Салвесен протиснулся сквозь ряды горожан и, бросив орлиный взгляд в сторону Пюдде-фьорда, решительно заявил, наматывая на палец свой непокорный черный ус:
— Шхуна не подошла еще даже к замку, так что у нас есть время прополоскать глотку. Пошли быстрей, а не то нас хватит удар!
С этими словами он бросился бежать. Ему во что бы то ни стало нужно промочить горло, иначе он не сможет весело крикнуть «ура!» в честь короля, когда тот наконец появится в Бергене. На какие только жертвы не пойдешь ради отечества!
Вслед за Салвесеном двинулся другой здоровяк шкипер, который тоже ни за какие блага мира не хотел бы изменить родине.
— Юн! — закричал Георг Старший. — Я вынужден выйти из игры! Я охрип, а солнце припекает голову так, что она вот-вот треснет!
— Подожди минутку! — слабым голосом отозвался Юн Старший. — Поддержи меня, чертов идиот!
С этими словами он соскользнул со своей клячи прямо в объятия стоявшего рядом горожанина, чуть не сбив его с ног. Даже не взглянув на свою жертву, Юн Старший двинулся вслед за Георгом Старшим, который громко проклинал свою затекшую спину. Его мундир был по крайней мере на пять номеров меньше положенного ему размера.
Выйдя на улицу, оба скрылись за широкой дверью погребка. Солнце продолжало припекать. Дамы в дверях склада вытирали лица и шеи, а их пышные груди от избытка жизненных сил то и дело вздымались и опускались под тесной шнуровкой.
Время тянулось медленно, как обычно тянется время в ожидании.
Но вот приговоренный самим собой к смерти шкипер Салвесен исцелился. Его глотка больше не напоминала, как и у Георга Старшего, пустыню Сахару. Скорее она была похожа на цветущий оазис. То же произошло и с Юном Старшим, коего в связи с его пятым посещением погребка, почтили званием сира Юна. Его добрый друг Георг Старший не ощущал больше, что мундир стягивает ему плечи. Он держался теперь прямо, стал остроумен и общителен. Другие тоже бросали меткие реплики и рассказывали разные истории… А на улице двери погребка превратились в настоящую западню. Ни один бергенец не мог пройти мимо, не побывав в плену своего врага. Как устоять против такого оружия, как сверкающие бокалы и позолоченные краны, а главное — вино. Ха-ха! Как издевались мужчины над бедными женщинами с их жалким кофейником. Ха-ха! Гражданская гвардия вызывающе махала ружьями и алебардами в сторону дверей склада…