Без памяти

Джиллиан Алекс

Не услышав оптимизма в голосе, бросаю на Артемьева тяжёлый взгляд. В последнее время хорошими новостями он меня не балует. На завершающей стадии испытаний меадон начал выдавать нестабильные результаты. Артемьев заверяет, что все исправит, но на это потребуются дополнительные исследования и время, которого у меня нет. Мы, итак, потратили неделю на транспортировку лаборатории со всеми разработками, аппаратурой и научным штатом сотрудников. А теперь еще на несколько месяцев застрянем в этой чертовой крепости в Карпатских горах.

Когда я называю свое новое

убежище крепостью, отнюдь не утрирую. Мы находимся в уходящем глубоко под землю многоуровневом бункере, стены которого выдержат даже ядерный удар. По суше сюда ведет только одна дорога, и та перекрыта вооруженными до зубов военными. Воздушное пространство тоже тщательно контролируется. Нарушение границ равноценно объявлению войны, а в открытую никто не рискнёт пойти против прямого наследника Валентина Голденштерна.

Мой брат знает о существовании этого бункера, но даже Драгон не осмелится сунуться на мою территорию без согласования всех правящих семей. По крайней мере до тех пор, пока не будет избран Апексаром, а, значит, никогда. По всем законам трон Верховного мой, и никто, кроме меня, его не займет. Голосование еще не инициировано, дата не определена, но отчет пошел на недели. Я обязан вернуться на арену власти до того, как это произойдет.

Ничто так не приводит меня в ярость, как вынужденная отсрочка поставленных целей. Клетка остается клеткой, несмотря на ее королевские размеры. Чувствую себя гребаным графом Дракулой, готовым сажать на кол своих врагов, а потом пировать, наблюдая за их мучениями.

— Еще одна побочка? — нейтральным тоном уточняю я.

— Не совсем, хочу, чтобы ты лично увидел, — размыто отвечает Артемьев.

— Иди, я позже спущусь, — указываю взглядом на дверь.

— Оставь с девчонкой Викторию. Она присмотрит.

— Мне повторить? — безошибочно распознав в моем голосе угрожающие нотки, Артемьев быстро ретируется, оставляя меня наедине с моей спящей игрушкой.

Как он сказал? Никакого секса в ближайшие пару недель? Прости, док, но это не тебе решать. Моя игра, мои правила.

Алатея

Я просыпаюсь уже на мягкой постели, моя голова утопает в божественно приятных подушках. На этот раз мои руки больше не связаны как и ноги. Если прежде, паук напрочь лишил меня движения, то сейчас, забрал один из важнейших органов чувств — зрение.

Все остальные ощущения обострились: я чувствую прохладу от кондиционера на голом теле, приятные ароматы, витающие в комнате и горячее дыхание мужчины, заполняющего собой все пространство в спальне.

Судя по шелку, прилегающего к моим глазам и лицу, веки снова плотно накрыты лентой. Мне по-прежнему сложно ориентироваться в пространстве и реальности, и игры Леона только усугубляют уязвимое положение.

Дезориентирована. Без памяти. Без зрения…он поэтапно отнимает у меня все чувства, словно овладевая и присваивая себе каждое.

Прислушиваюсь к другим ощущениям: по мне скользит его тяжелый парализующий взгляд. Леон сканирует меня как горячим лазером.

Не помню, как я вырубилась и сколько спала, но вероятно достаточно, раз он успел перетащить меня в постель, завязать мне глаза, а теперь рассматривает мое обнаженное тело под микроскопом? Он точно маньяк.

Самое страшное, если меня ждет мучительная и долгая смерть. Я не знаю, что ожидать от такого человека.

— Накачать девушку транквилизаторами, связать и затащить ее в постель. Для тебя это единственный шанс спать со мной, потому что добровольно я бы никогда не пошла на это, — знаю, что подобными фразами лишь нарываюсь на его злость и неадекватное поведение, но молчать и «проглатывать» происходящее не собираюсь. — С тобой спят только за деньги?

— Ты слишком много болтаешь, Ми. Не заставляй затыкать тебя способом, который ты сама обожаешь, — его голос звучит вкрадчиво, сладко, пленительно. Мне не нужно видеть его, чтобы всей кожей ощущать, насколько он возбужден. — У меня было много шлюх, и за деньги, и без. Я перепробовал все, что только возможно. Но лучший минет мне делала жена, и я предвкушаю тот миг, когда ты вновь будешь заглатывать мой член с безропотным упоением, — его пальцы едва касаются моих губ, раскрывая.

Его желание передается и мне. Я чувствую, с какой одержимостью его взор ласкает мое тело — ни один безумный фанатик не смотрел на меня так, как Леон: словно я принадлежу ему по праву рождения.

— Может быть, ты, еще и поэт? Так красиво говоришь, или это в силу твоего престарелого возраста? — сбиваю с него корону одним махом, буквально высмеивая безумца, который до сих пор втирает мне про то, что мы женаты.

И тут же жалею об этом, потому что разгоряченное, раскаленное, обнаженное…мужское тело, тут же накрывает меня сверху. Навалившись всем своим весом, Леон придавливает меня к матрацу, разводя бедра коленом. Его ладони на внутренних поверхностях, его запах пробирается в мои ноздри, вновь всколыхнув во мне самые тонкие струны. С ума сойти.

Мне страшно и… мне приятно. Я выгибаюсь дугой под ним — непроизвольно, инстинктивно, случайно соприкасаясь низом живота с чем-то очень теплым, твердым и явно живущим своей отдельной жизнью. Блядь, это конечно же его член. Мне страшно. Очень…

Все идет туда, куда я не хочу идти.

— Старики меня не возбуждают. Никогда бы не вышла за тебя замуж, — пытаюсь отшить его. Кажется, мои попытки поиздеваться над его возрастом на него не действуют. Еще бы, он выглядит так, словно у него нет возраста.

— Но ты вышла, Эмили. Ты моя жена, и даже несмотря на то, что я «старик», стоит у меня на тебя колом, — он наклоняется сильнее, вжимая меня в кровать. И вот его член уже скользит по моим половым губам, а от того, что мои глаза закрыты, я буквально готова хныкать от страха и странного желания ощутить его в себе. Как же это ненормально. Это не здоровая ситуация. Абсурдная, нелепая, дикая…

— Слезь с меня. Прошу. Не надо, — умоляю я, ощущая, как внутренние мышцы ноют в ожидании того, чтобы их заполнили.