Без покаяния. Книга первая
Шрифт:
Элиот взорвался, он схватил ее за ворот платья и дернул так сильно, что оно разорвалось донизу. Моник едва не упала на пол, но, шатаясь, удержалась на ногах. Сначала она мертвенно побледнела, но вскоре опять заулыбалась, слегка повела плечами и останки платья соскользнули на пол, явив ее тело, на котором, оказывается, ничего, кроме этого платья, не было.
— Да, хороша же ты была, если даже не помнишь, где обронила свои трусики. Сколько же ты выпила?
В глазах ее разгорелась ярость. Она ударила его по щеке так сильно, как только могла. Он вернул ей пощечину. Моник истерично вскрикнула и ногтями нацелилась ему в глаза. Элиот ударил ее еще раз,
Она попыталась расцарапать ему лицо, но он сжал ее запястья и подмял под себя. Они лежали, тяжело дыша, отвернувшись друг от друга.
— Отпусти меня, ты, выродок!
Он не ответил. Моник изо всех сил старалась выскользнуть из-под него, но не смогла. Она попыталась укусить его, но он успел отпрянуть. Тогда она плюнула ему в лицо.
— Ты шлюха, Моник, это точно, — тихо сказал он. — Шлюха, и в этом твое призвание, у тебя это получается.
Она вырывалась из последних сил, но он ее не отпускал. После двух-трех минут борьбы ее лицо и шея покраснели, волосы слиплись от пота, и она, обессилев, полушепотом пробормотала:
— Я ненавижу тебя. Ненавижу…
Элиот по опыту знал, что припадок неистовства кончился. Он выпустил ее запястья и встал. Она не шевельнулась. Только смотрела на него. А он смотрел на ее обессиленное тело, стирая тыльной стороной ладони капли пота со своего лба и щек. Под его взглядом ноги ее чуть раздвинулись. Он знал, что такие схватки возбуждают ее, он и сам всегда от них заводился.
— Трахни меня, Элиот, — наконец выговорила Моник. Но он не сомневался, что в этот момент она могла адресоваться к кому угодно. — Трахни, черт тебя подери! Пожалуйста.
Он смотрел, как она ласкает себя, и, злясь на весь мир, чувствовал, что возбуждается. Но изо всех сил старался подавить в себе желание, даже мускулы его напряглись от этой внутренней борьбы.
— Элиот, я хочу тебя, — прошептала она.
Он покачал головой.
— Раньше я тоже хотел тебя, Моник. Но это было раньше.
Отвернувшись от нее, он подошел к окну, открыл жалюзи и стал смотреть в темный ночной сад. Огромная луна висела низко, ее зыбкие серебристые лучи отражались от листвы. Глубоко вдохнув, он ощутил вкус тяжелого от пряных ароматов воздуха. Сзади до него доносились всхлипывания Моник. Затем он услышал, как она встала с кровати и, мягко ступая, удалилась в ванную, как захлопнулась за ней дверь и скрипнула задвижка, которой обычно они никогда не пользовались.
Прошла минута, прежде чем раздался первый пронзительный крик. Крик, от которого задребезжало стекло. Потом другие ужасные крики. И какие-то глухие удары, будто она по чему-то била, возможно, по своему телу. В ее голосе звучали ярость и ужас, и еще что-то, чего он никогда раньше не слышал. Сумасшествие?..
Когда Бритт вошла в спальню, все здесь было погружено во тьму. Энтони спал. Слышалось только легкое шуршание кондиционера и дыхание спящего человека — тяжелое, с каким-то присвистом. Ее огорчило, что он не проснулся. А ей так хотелось рассказать ему о сегодняшнем вечере.
Она присела рядом с ним на край кровати, случайно его задев. Он поднял голову от подушки и, полуосознанно улыбнувшись ей, сразу же снова заснул. Бедняга, как его изнурила болезнь.
Бритт погладила его по серебряной гриве, испытывая к мужу почти материнские чувства. Тетя Леони как-то сказала ей перед свадьбой, что женитьба для мужчины — это способ обрести в себе маленького мальчика. И тут не имеет никакого значения, что он член Верховного суда и в два раза старше ее. Мужчина есть мужчина, и какая-то часть в нем навсегда остается маленьким мальчиком.
Она, правда, не слишком часто обнаруживала подтверждение того, что и в Энтони этот мальчик все еще жив. Он не искал в ней ничего материнского, хотя, казалось, нашел в ней прилежную сиделку. Впрочем, она не сомневалась, что, если она заболеет, он тоже будет заботливо ухаживать за ней, и маленькая девочка, затаившаяся в самом дальнем уголке ее души, наверняка будет рада этому.
Бритт наклонилась и поцеловала его в висок, отчего он даже не пошевельнулся. Ей показалось это обидным, она так надеялась, что он проснется, она хотела его любви, его ласк.
Может, он еще сам проснется, подумала она и, встав с постели, потихоньку начала раздеваться в темноте. Снимая украшения, платье и белье, она смотрела на неподвижное тело мужа. Она старалась не часто показываться мужу полностью обнаженной, но сегодня тот случай, когда ей хотелось этого. Она хорошо запомнила одну ночь, которую они провели в Кении, в самый разгар сафари. После долгого дня ходьбы, фотографирования и прочего они, еще две пары туристов и старый проводник Лайонел Эллис сидели в лагере, расположившись кружком у костра, и попивали джин с тоником, когда она почувствовала сильное желание уединиться с мужем.
Она взяла его за руку, и они удалились в свою палатку, стоящую на дальнем конце лагеря. Вот тогда-то она впервые и разделась перед ним донага. Затем, поцеловав его, начала расстегивать его рубашку и шорты, и они любили друг друга. Потом, лежа в его объятиях, она спросила, не смутила ли его своим незамысловатым стриптизом, и он сказал, что нет, не смутила, но признался, что это впечатление для него довольно свежее, если не сказать вообще новое.
Бритт подумала, что, скользнув в постель нагой и уютно прижавшись к Энтони, можно, конечно, разбудить его, но вряд ли в таком состоянии он сумеет оказаться на высоте. Ну что ж, будут и другие ночи, когда все у них пойдет прекрасно.
Она отправилась в ванную, умылась, почистила зубы и, исследовав свое отражение в зеркале, облачилась в белую кружевную ночную рубашку, подаренную ей Энтони в первую неделю медового месяца. Затем, приведя в порядок волосы, она вернулась в спальню и спокойно легла спать. Энтони тихонько застонал и положил свою руку на нее, хоть и бессознательно, но проявив внимание. Бритт поцеловала его руку и вздохнула.
Она лежала и думала, что обрела огромное счастье, став миссис Энтони Мэтленд. Гораздо большее счастье, чем могла ожидать. Перед самой идеей брака она испытывала особый трепет. И даже дав согласие, уже во время помолвки немного беспокоилась относительно физиологической части их будущих супружеских отношений. И если до свадьбы они переспали только три раза, то лишь потому, что Энтони находил внебрачный секс не совсем пристойным. Бритт, однако, считала, что секс является значительной частью брака, а потому не хотела бы в столь существенном деле сыграть в русскую рулетку. Она понимала, что идет на определенный риск, настаивая на добрачной близости, поскольку затрагивала этим религиозные и моральные устои Энтони, но все же настояла на своем и не пожалела об этом.