Без покаяния. Книга первая
Шрифт:
Часть II
ВАШИНГТОН, ОКРУГ КОЛУМБИЯ
27 сентября 1988 года
Джорджтаун только еще просыпался, когда Харрисон Мэтленд спустился по ступеням своего дома, швырнул почту на веранду, вышел за железную калитку и осторожно закрыл ее за собой.
Еще один утренний бегун, молодой человек в футболке с эмблемой Американского университета, размеренно передвигался по противоположному тротуару улицы. Они обменялись безмолвными приветствиями. Сенатор посмотрел на юного идиота с
В это утро разминка понадобилась ему как прикрытие, и он должен вернуться домой достаточно утомленным и запыхавшимся, поскольку Эвелин далеко не дура. Вообще-то она и без того догадывалась, что его занятость лишь отчасти вызвана политической деятельностью. Но вряд ли ей могло прийти в голову, что он способен в столь ранний час оставить дом для встречи с другой женщиной.
После нескольких приседаний, взмахов руками с поворотом туловища и наклонов с попытками достать рукой носки спортивных туфель он неторопливой трусцой двинулся по тротуару и, достигнув угла, свернул на Тридцать первую улицу, где взял курс на Эр-стрит. Если он когда и изнурял себя, так это теперь, хотя Дамбертон Оукс находился всего лишь в нескольких коротких кварталах от дома. Он ускорил бег и вскоре почувствовал сердцебиение.
Утренний воздух был еще довольно прохладен, но к тому времени, как Харрисон достиг Эвон Плейс, он вспотел и дышал тяжело. Его доктор, Марк Филдмэн, пообещал ему, что он лишится здоровья, если будет перегружать сердце беспорядочной жизнью, какая позволительна лишь в молодости. Все эти годы курения не прошли даром, говорил ему Марк, и добавлял:
— Можно подумать, что вы рекламщик табачной продукции, а не политический деятель. Это непростительно.
И, кроме особых случаев, Харрисон больше не курил.
Хотя недавно поймал себя на том, что все время лезет в пустой карман, где раньше носил пачку сигарет. Многолетняя привычка, что поделать. Как-то раз он забыл, что бросил курить, когда перед сном вышел, как прежде, в патио, чтобы выкурить сигаретку. Кончилось тем, что он выкурил эту одну сигаретку, первую за месяц воздержания. И пока он курил, ему казалось, что рушится весь его отрегулированный и благоустроенный мирок. А ведь когда он предстанет перед избирателями, все должно быть безукоризненно — его работа в сенате, личная жизнь, способ проводить свободное время и даже его здоровье. Ведь это существенная часть игры. Ему ли не знать.
Размышляя о политике, Харрисон незаметно для себя вышел на прямую, ведущую к садам возле Дамбертон Оукс. Осознав это, он остановился, чтобы перевести дыхание, а потом медленно прошел последние несколько дюжин ярдов, чтобы не встретить Мэджин в состоянии полного изнеможения. К своему неудовольствию, он увидел, что юная женщина с каштанового цвета волосами ожидает его у входа. Подойдя к ней, он даже не попытался скрыть раздражения, проступившего на его лице:
— Почему ты стоишь снаружи? Здесь нас могут увидеть.
— Прости, — сконфуженно сказала она, — но сады еще закрыты. Когда я звонила
Харрисон прочитал надпись на ограде: время открытия действительно настанет часом позже.
— Надеюсь, здесь есть где укрыться? — сказал он, оглянувшись вокруг и с трудом переведя дыхание. — Не можем же мы торчать тут. Пойдем к парку.
Он взял ее под руку, и они прошли вдоль ограды. Огромные темные глаза Мэджин Тьернан были прекрасны, как и всегда, но Харрисон заметил это и умилостивился только сейчас, когда они в молчании шли по тротуару. Оторвавшийся от ветки лист, падая, медленно проплыл мимо них в тихом утреннем воздухе. Харрисон, все еще встревоженный возможностью попасться кому-нибудь на глаза, искал укромное место, где они могли бы присесть.
— Я же просил тебя никогда не звонить мне домой, — сказал он после того, как его дыхание окончательно пришло в норму.
— Прости, что я сделала это. Ведь твоя жена не знает меня. Я сказала, что я твоя сотрудница.
— Эвелин знает всех моих сотрудниц, Мэджин, во всяком случае всех тех, кто может звонить мне в шесть сорок пять утра.
— Я боялась, что позже не застану тебя. А мне нужно поговорить с тобой до того, как ты уйдешь на работу.
— Да у меня до вечера никаких особых дел нет. Кроме встречи с Томми Бишопом в час, это по семейной части. А потом — ланч с братцем.
— Я ведь не знала…
Они нашли удачно стоящую скамейку: с улицы незаметно, а вид с нее открывается прекрасный, прямо на Рок-Крик парк. Мэджин сидела с поникшей головой, не проявляя желания посмотреть на него. Он изучал ее профиль, опущенные глаза, ее грудь и всю фигурку под синим драпом костюма. Мэджин Тьернан принадлежала к числу тех хорошеньких, полногрудых женских особей, чья суть — сексуальность, а все остальное — лишь контекст. Ему нравились ее понятливость и добросердечие, но все ее достоинства бледнели перед физическим совершенством, которым она и пленила его.
Вот и сейчас Харрисон почувствовал возрастающее желание и сумел подавить гнев. Он взял ее за руку.
— Что за спешка, Мэджин? Зачем я тебе так срочно понадобился?
Она впервые с тех пор, как они встретились, посмотрела на него. На лице ее отчетливо проступало страдание. Это удивило его. Других людей он часто видел в расстройстве. Даже Эвелин имела подчас несчастный вид по причинам, которые ему казались неосновательными. Женщины вообще более обидчивы и гораздо легче мужчин расстраиваются; часто их выводят из равновесия такие вещи, о которых мужчине не придет в голову даже задуматься. Но чтобы Мэджин имела такой разнесчастный вид…
— Так что же случилось? — снова спросил он.
— О Господи… — Ее глаза увлажнились. Не хватало еще только, чтобы она заплакала. Но она сжала свои пальцы в кулаки и постаралась овладеть собой. — Харрисон… Харрисон, я беременна.
Младший сенатор от штата Мэриленд окостенел. Его хватило лишь на то, чтобы переспросить:
— Беременна?
Мэджин опустила глаза, позволив накопившимся слезам скатиться по щекам и упасть ей на грудь.
— Иисусе… — простонал он, обретя наконец способность говорить.