Бездна
Шрифт:
– Врёшь...
– тихо сказал Антон, бледнея.
– Нет, - покачал Кирилл головой.
– Сам бы хотел врать, да, наверное, разучился. Да и ни к чему уже... Не хочу я убивать Сабурова. Не могу. Но и здесь, скорее всего, не останусь, уйду. Будь что будет. Хватит с меня крови. Романтики борьбы, чтоб ей провалиться...
***
...Ночь наступила прозрачная, тёплая, июньская. Кирилл опустился вниз, в холл маленькой гостиницы посёлка, к этому часу уже абсолютно опустевшей. Он повесил ключ от своей комнаты рядом с ключом от комнаты Кассандры. Девушка после того, как еще в обед её вызвал Сабуров, назад так и не возвращалась - в всём посёлке она была единственным специалистом по пришельцам, и комендант без лишних размышлений ввёл её в координационный совет Резерва.
Так мы даже и не попрощались, с грустью подумал Кирилл, вспоминая смуглое лицо девушки, глубокие, как бездонные озёра, глаза её. Может быть, это и к лучшему - уходя уходи. И он помотал головой, отгоняя от себя навязчивое видение кассандровых глаз. Навязчивое с той самой минуты, когда в первый раз встретились они взглядами - Кирилл и Саша Ярцева. Там ещё, в машине, на выезде из Екатеринбурга. Бог мой! Как же давно это было! А ведь на самом деле и суток не прошло. Поистине не часами меряется время, не часами...
Он вышел на улицу. Было тихо, посёлок опустел - те, кто имел какую-никакую свою технику, покинули Резерв ещё днём, остальные с нехитрым скарбом - что смогли унести с собой в руках - собрались на центральной площади, откуда сейчас слышался многоголосый шум людского скопища и взрыкивали моторы военных грузовиков, присланных Сабуровым для эвакуации. Здесь же хозяйничал лёгкий тёплый ветерок. Он гнал по мостовой бумажный мусор, теребил листочки какого-то комнатного растения, брошенного хозяевами в разбитом горшке на асфальте, качал лампочку над гостиничным подъездом. Лампочка горела вполнакала, как и все остальные уличные фонари. Света в окнах домов тоже почти нигде не было - уходя, жители по привычке экономили электроэнергию, хотя теперь это было бессмысленно.
Некоторое время Кирилл стоял возле подъезда гостиницы, вслушиваясь в гул людской толпы за домами и глядя, как мечется по земле от жалкого мерцания качающейся лампочки его собственная слабая тень. Вот вам и игры в войнушку, господин комендант, подумал Кирилл. Вам попартизанить, погеройствовать приспичило, а людям из-за вашей дурацкой прихоти приходится бросать нажитое, дома свои приходится бросать, благополучное счастьице семейного очага. Хватать первое, что под руку попадётся, и брести неизвестно куда. Вот, наверное, проклинают вас сейчас на площади. Ведь невооружённым глазом видно, что большинство посёлка не поддержало вашу упрямую затею. Осталась какая-то кучка идиотов, которым наплевать, как и вам, на всё, которым лишь бы пострелять да кулаки почесать. А из-за них семи тысячам мирных граждан приходится бежать, спасаться, лиха хлебать. Ваши собственные жители Резерва не поддержали вас, господин Пещерный Лев, а что вы хотите от всего мира в таком случае? Или вы хотите в одиночку, с двумя сотнями сторонников нечеловеческую мощь переплюнуть? Пижонство это, уважаемый, пижонство...
Кирилл скрипнул зубами и зарычал. Он вдруг понял, что не Сабурова он сейчас обличает. Не упрямого коменданта Резерва, а себя самого. Ту часть собственного "я", которая требовала остаться. Кассандра, выступая по радио сегодня, говорила жуткие вещи про Империю Уз. Кошмарная рабовладельческая империя, где путешествия по космосу самым непосредственным образом сочетаются с наличием колоссальных рынков рабов, где суперсовременные достижения разума, цивилизации соседствуют с тяжёлым физическим трудом невольников на рудниках, где в концентрационные лагеря превращены целые планеты, и весь прогресс цивилизации вершится под стволами автоматов в руках нечеловеческой охраны. Они пришли, говорила Кассандра, чтобы взяться за маленькую голубую планету по-настоящему, чтобы превратить нас в источник рабской силы и только. В физический и интеллектуальный товар для невольничьих своих рынков. Знакомая картина, знакомая до отвращения - разросшийся до космических масштабов сталинский ГУЛАГ. Боже мой, а мы-то свято верили, что взаимоненависть - это всего лишь переходная болезнь человечества. Верили, что старшие братья наши по разуму, приди они на Землю, обязательно окажутся добряками с распахнутыми для объятий конечностями. Излечат они нас от болезней, накормят тремя хлебами миллионы, решат за нас все проблемы, маленькие и большие. А космические монстры останутся лишь в дерьмовых боевиках вышедших из ума фантастов. А выяснилось всё как раз наоборот - выяснилось, что старина Уэллс, как всегда, оказался прав.
Нет, ты погоди, Снегирёв. Ты реши всё-таки для себя: одобряешь ты Сабурова или нет? Пусть ругает и клянёт его собравшаяся сейчас на площади толпа, но ты-то как?
Я не знаю. Не знаю я. Не знаю...
Тяжёлые мысли его оборвал звонкий стук каблуков по асфальту притихшей ночной улицы. Под неяркий свет фонарей из тени домов вынырнула фигурка женщины. В одной руке несла она пузатый большой чемодан, в другой держала за руку мальчишку лет пяти, беспрестанно хныкающего спросонья. Женщина спешила, да и как не спешить, если часы показывали уже половину первого ночи, и на площади давно, вероятно, начата погрузка эвакуируемых в автомашины.
Хрясть! Прямо в нескольких шагах от Кирилла чемодан в руках женщины подло развалился, крышка со стуком рухнула на дорогу, увлекая за собой нехитрое имущество маленькой этой семьи.
Мальчишка сразу же, словно по команде, заревел. Женщина замерла на месте, растерянно глядя на кучу вываленного белья возле ног. Столько тоски и безнадёжности было в её маленькой несчастной фигурке, что у Кирилла сжалось сердце.
– Давайте я вам помогу, - предложил он, подходя к ней.
Она только кивнула, не произнеся ни слова. Пацан перестал плакать и с интересом глянул на незнакомого дяденьку. Вместе они кое-как запихали содержимое чемодана обратно, приладили крышку, примотав её для верности куском бельевого шнура.
– Пойдёмте, - сказал Кирилл.
– Я тоже на площадь иду. Могу донести вам чемодан.
Для эвакуации Сабуров пригнал всю технику, что имелась в наличии у гарнизона и гражданских учреждений посёлка. Но всё равно этого казалось мало для такого скопища отъезжающих. Все попытки организаторов эвакуации установить какой-то порядок погрузки ни к чему не привели - людьми вдруг овладел непонятный ужас, страх. Феномен толпы, когда достаточно одного истерика, чтобы тысячи окружающих его людей оказались на грани психического срыва, на грани панической, пожирающей разум жути.
Протолкнуться сквозь ряды агрессивно настроенных людей к машинам было делом в данный момент безнадёжным и даже опасным. Кирилл поставил у ног чемодан, поглядел на своих случайных спутников.
– Как вас звать?
– спросил он у женщины.
– Татьяна.
– Хорошо. А меня Кирилл. Так вот, Татьяна, давайте ждать. Если сейчас полезем, толпа озвереет. Я думаю, всё равно нас должны как-то рассадить по машинам.
– Да, - кивнула она без всякого воодушевления.
– Спасибо вам, что помогли.
– Мне это нетрудно, своих вещей, как видите, у меня нет.
– Вы тоже... бежите?
– Бегу, Таня, бегу. Запутался я, вот и бегу.
– Да, всё очень сложно. Очень сложно...
– вздохнула она.
Кирилл хотел было спросить о её муже, но сдержался. Ещё подумает, что начинаю клеиться, подумал он мрачно. Но она вдруг сама начала рассказывать. Муж у неё служил в батальоне военизированной охраны прапорщиком. Сутки через трое - обход внешней линии охранного рубежа Резерва. И прошлой ночью примчался он вдруг домой, прямо с поста. Весь взъерошенный, прямо-таки синий от страха и с диким взглядом обезумевших глаз. Достал бутылку водки из заначки и из горла её... Я спрашиваю его: что с тобой, Вадик? Что случилось? А он только таращит на меня безумные глаза и твердит: черти, черти вокруг нас! Я думала, у него белая горячка, хотя не сказать, чтобы пил он так уж много. Вызвала, конечно, "скорую", но он сбежал и больше не появлялся. Я в милицию звонить. До утра искали - не нашли. А утром вся эта катавасия началась, тут уж милиции не до Вадика стало.