Безмолвный
Шрифт:
Мне это по силам. Вполне. Я останусь тут, и кровь вернется обратно в твои жилы. Глазам ужасно больно. Вот-вот снова ливанет, и останемся только мы с тобой, Шерлок. Ты, завернутый в полиэтилен, и я, устремивший взгляд на крышу, – последнее место, где я видел тебя живым. До этого момента.
– Не шевелись, Джон, - это ты, твой голос. Я готов рассмеяться. – Не шевелись. Еще чуть-чуть, и я смогу сесть.
Я не пошевелюсь, не дерну и мускулом. Вот только все мое существо хочет одного – глянуть вниз, посмотреть на тебя, увидеть твое лицо снова.
Что?
Что такое?
Чувствую, как рядом со мной проседает матрас. В окно с улицы льется слабый свет.
В кровати Шерлока, в Его комнате. И Шерлок здесь.
Зевает, укладывается рядом. В темноте мне виден Его силуэт. Одеяло шуршит, сползает с груди, потом возвращается обратно, на этот раз почти до носа. Он трет глаза, вытягивается на спине, уставляется в потолок. Он закончил работать. Он устал.
Он уложил меня в свою кровать, потому что я напился. Сильно напился. И, кажется, все еще не до конца протрезвел. А теперь укладывается рядом. В темноте. Что-то произошло? Или, наоборот, ничего?
– Все хорошо?
Глубокий вдох. Он знает, что я не сплю. Он наверняка это заметил, Он ведь всегда это замечает.
– Все хорошо.
– Что-то случилось?
– Нет, - выдыхает он. – Точнее – да. Где-то, что-то, вероятно, случилось. Что-то должно было произойти, но я не до конца уверен, что именно.
– Который час? – моим бессмысленным вопросам конца нет.
– Почти три ночи.
– А.
– Спи, - поворачивается ко мне спиной, засовывает руку под подушку. Делает глубокий вдох и медленный выдох.
Ты мне снился, Шерлок. Наверное, ты мне снишься все время, просто я не всегда запоминаю свои сны. Но теперь ты здесь, рядом, и все в порядке. Здесь тихо. В гостиной лежит мой пистолет.
Спать. Да.
Я по-прежнему писатель. И я не могу прекратить писать.
Она снова красит. В этот раз перекрашивает всю квартиру. Все потому, что я, сам того не желая, взял и написал свой новый рассказ прямо на стенах, маркером. Исписал их все - от пола до потолка, - и теперь они кажутся почти черными. Боюсь, что пол я тоже весь исписал, отогнув ковер. Но теперь он снова на месте, и ей ничего не видно. Под ковром скрывается самое худшее. Хорошо, что она все закрашивает. Ведь все, что здесь написано, - о тебе. И каждое предложение – сплошная порнография.
И о чем я только думал, черт подери? Как можно быть настолько беспечным?
– Похоже, собирается дождь, - произносит она, закрашивая особенно яркое описание орального секса. Она ведь не читает? Надеюсь, что нет.
– Похоже на то, - тоже хватаюсь за кисть. Начну с самого начала, закрашу все над дверью спальни. Лучше бы управиться с этим поскорее. Абзац начинается с описания твоего живота, с того, что мне видны изгибы ребер и выступающие косточки на бедрах, описываются плавные линии мышц, спускающиеся вниз, к паху. Сам не знаю, что хуже. То, что я всю квартиру порнографией исписал, или то, что стиль просто отвратителен. Море прилагательных и наречий, как будто, не в силах решить, какое именно подходит, я использовал их все сразу. Метафоры одна другой ужаснее: «его кожа на вкус как растаявшее мороженое и сигаретный дым». Когда я это написал? О чем только думал? Это же кошмарно. Она будет в шоке, если прочтет. Я же писатель, мне положено лучше обращаться со словами. Надо ее отвлечь. – Как дела на работе?
– Замечательно, - отвечает она. – Ну, знаешь, как обычно. Джон, ну, в самом деле! Его огромный горячий твердый превосходный член выстрелил горячим обильным
Господи. Еще и редактирует. Это я написал? Серьезно? Не помню. Хотя саму эту фантазию – да. Куда лучше, чем мне бы того хотелось. Я представлял это столько раз, что теперь фантазия кажется воспоминанием. Ты закрыл глаза, зарылся пальцами мне в волосы, я глажу твои бедра. Ты стонешь, приоткрыв губы. Потерян для всего мира, сосредоточен лишь на том, что я с тобой делаю. Больше ничто не имеет значения, ничто не существует. Ты желаешь меня так же, как и я тебя. Мне знакома эта фантазия, очень хорошо знакома. Зачем я написал о ней на этой стене? Здесь? Кисть проходит по словам «обильным потоком». Правильно, Мэри. Закрась все. Здесь этому не место. Это только мое.
– Это шутка, - объясняю ей. – Просто шутка.
Смеюсь. Да, надо рассмеяться. Это смешно. Это кошмарно. Господи.
– Джон, - Шерлок? Что ты здесь делаешь? Это квартира Мэри. Как ты сюда попал? Мэри тебя не расслышала. Ты в спальне. Почему?
Ты растянулся на кровати Мэри. Обнаженный. Мокрый, как будто только что вышел из ванной. Вот только этого не было. Как я до сих пор не замечал твоего присутствия? Минуту назад тебя здесь не было. Твой мягкий член лежит на бедре. Ты смотришь на меня так, как будто обнажен я, а вовсе не ты.
– Джон, я не уверена, что вот этот абзац вообще физически возможен, - господи, Мэри. Прекрати читать. Просто закрась. Закрась, и все.
– Что ты здесь делаешь? – сажусь рядом. Ты так долго был совсем рядом со мной, и вот ты действительно здесь.
А. Я знаю, что случилось. Это я вернул тебя из мертвых. Только что. Так бывает. Я видел статью в «Таймс». Если очень сильно кого-то желаешь и никак не можешь отпустить, их получается оживить. Они возвращаются, обновленные, возрожденные из чистой страсти, но немного другие. Они становятся мягче. И всегда отвечают на чувства взаимностью. Кладу руку тебе на живот. Кожа теплая и влажная. Ты чувствительный. Это ведь твоя новая кожа.
– Я тебя люблю, - мне нужно это сказать. И я говорю. Ты должен знать: это единственный способ вернуть тебя.
Улыбаешься в ответ. По моему лицу катятся слезы. Я так счастлив тебя видеть.
Наклоняюсь и целую тебя. Вот-вот придет Мэри, увидит нас. Увидит, что я тебя целую, что ты обнимаешь меня за пояс. Она поймет, что произошло. Вот только не знаю, что именно она сделает. Станет смеяться надо мной, или выхватит нож и убьет? Тогда тебе придется действовать самому, Шерлок. Тебе нужно будет бежать.
Слышу, как она открывает еще одну банку краски.
Что?
Понятия не имею, что именно меня разбудило. Здесь тихо, только колышется на легком ветру занавеска. Который час? Темно. Еще даже не рассвело. И ужасно жарко.
Два тела. Постель. Точно. Слишком жарко. Кровать Шерлока не рассчитана на двоих – лишь на него одного. Он не проснулся, дыхание ровное. Спит. Двигаться не хочется, но жара просто невыносимая. Да ты просто настоящая печка.
Тихо, аккуратно. Тяну одеяло. Я могу его сбросить. Да, точно. Так и сделаю. Сначала оно соскальзывает с тебя, тянет за собой покрывало. Да, так нормально. В темноте, да еще непослушными руками все это проделывать сложно. Я ужасно устал, не хочу шевелиться, не хочу вставать. Ничего, сейчас все получится. Вот. Все, одеяло на полу.