Безмятежность и доверие
Шрифт:
— Мет полностью подчинил моего брата. За прошедшие десять лет он и месяца не выдерживал «чистым».
— Черт. Это отстойно. Мет еще тот говнюк.
— Героин тоже не игрушка, — он развязал бандану на ее руке и начал как можно аккуратнее очищать раны.
— Ах, мать твою, — пробормотала она, когда ощутила резкое пронзительное покалывание от антисептика.
Он прекратил на мгновение и пристально посмотрел ей в глаза.
— Ты же понимаешь, что это будет *хуенно больно, предупреждаю сразу. Ты точно хочешь, чтобы это сделал я?
Она постаралась
— Ты же говорил, что не причинишь мне боли. Помнишь?
Он улыбнулся, и она в это же мгновение была отвлечена от боли мощным желанием, что накрыло ее, словно лавина, желанием наклониться вперед и втянуть его нижнюю губу с этим пирсингом, что был посредине губы, в свой рот.
— Я постараюсь делать это как можно аккуратней.
— Тогда, хорошо. Попытайся сделать это как можно более аккуратно
— Не могу ничего обещать. Но ведь шрамы — это сексуально?
Его улыбка превратилась в усмешку, и она улыбнулась ему в ответ. Этот парень... Черт возьми.
Перво-наперво, он хорошо смазал мазью раны и затем свел края раны вместе, наклеивая пластырь с двух концов. Затем взял изогнутую иглу с темной нитью, вновь обильно обрабатывая глубокую рану антисептиком
Он воткнул иглу в ее кожу, и она закричала от внезапной боли:
— Мать твою!
Это был не слабый уровень боли. Ее взгляд устремился к бутылке виски. Может хоть немно....
Он повернул голову и проследил за ее взглядом.
— Ты хочешь немного выпить? А это не испоганит все то время, что ты держалась «чистой»?
— Возможно, нет, ничего не могу говорить наверняка. Или это будет долгая дорога в ад. Потому как я не знаю, смогу ли остановиться и не пить виски, если я почувствую облегчение, а не желание уколоться, когда буду пьяна.
— Так, если ты будешь подпрыгивать и кричать каждый раз, когда игла пронзает твою кожу, то будет такое ощущение, что первую помощь тебе оказывало Кожаное лицо*. И, возможно, тогда лучше мне начать пить, потому что это будет долгая песня (прим. Кожаное лицо — прозвище маньяка, главного отрицательного персонажа серии американских фильмов ужасов «Техасская резня бензопилой»).
— Ты часто это делаешь?
Затем игла пронзила противоположную сторону раны, и на этот раз она просто издала стон. Но, мать вашу, офигеть, как это было больно.
Он стянул первый стежок.
— Делаю что?
— Пьешь. Этот беспорядок тут не после огромной вечеринки. Это твое нормальное состояние. Ты выпил все это, не так ли? Один?
На этот раз она его разозлила своими заумными комментариями, поэтому он проткнул ее кожу иглой чуть сильнее. Она подскочила и вскрикнула:
— Ой!
Он проигнорировал ее слова и вновь пронзил иголкой кожу.
— Даже и не начинай со мной играть в эти гребаные «двенадцать шагов»* дерьма. Я это херню знаю, как свои пять пальцев. Проходил это не раз и не два с Томасом (прим. Двенадцать шагов — программа по реабилитации
— Томас — это твой брат?
— Ага. Он у нас единственный с такой проблемой Я же просто неряха — не пьяница.
— Если, конечно, этот беспорядок тут копился целый год… Но мне кажется, ты — и неряха и пьяница… Ах, черт возьми! Ты же сказал, что будешь делать это аккуратно!
Если бы кто-нибудь сейчас предложил ей отрезать руку, то она, скорее всего, приняла бы помощь, чем терпеть эту штопку. По крайней мере, в этом случае боль была бы кратковременной.
— Урок на будущее: не стоит злить парня, в чьих руках игла, и следи за тем, что говоришь.
— Прости, — пробормотала Сэди, по-настоящему напуганная.
Они сохраняли молчание на протяжении следующих пары стежков. Сэди кривила лицо от боли. Но, не смотря на это, старалась сидеть спокойно. Эта гребаная боль была сильнее, чем то, что она когда-либо испытывала. Но, по крайней мере, он начал действовать аккуратно и нежно.
— Я не страдаю от алкоголизма, — пробормотал Шерлок, когда стягивал шов, а в ее голове звенела только одна мысль: «О, Господи, пусть это будут последние стежки». — Я так стараюсь преодолеть дерьмо, что навалилось на меня в последнее время.
Он пронзил иголкой кожу вновь. Бл*дь! Сэди посмотрела и поняла, что это были последнее стежки, потому что он был уже в самом конце раны.
— Именно так и начинается длинный путь, который я прошла. И твой брат тоже... Ох, черт! — она глубоко вдохнула, когда старалась сидеть спокойно, пока он затягивал последний шов. — Мы все искали что-то, что помогло бы нам справиться с этим дерьмом.
— Ничьи нравоучения не могут звучать круче, чем нравоучения бывшей гребаной наркоманки, которая все еще находится на стадии реабилитации,— пробормотал он немного язвительно, когда закреплял тонкую полоску бинта поверх швов. Сэди заметила, что они были довольно-таки ровными и даже не расходились. — Ты, мать твою, не знаешь меня, или моего брата, поэтому держи свои нотации и нравоучения при себе.
— Прости.
— Ага.
Он стянул перчатки и начал постепенно очищать беспорядок, что развел от своих манипуляций — размазанную кровь на ее руке. По крайней мере, он помогал ей очистить этот беспорядок.
Пока она не сводила с него глаз, до ее разума, наконец, дошло то, что произошло за последние пару часов.
— Черт возьми. Меня подстрелил коп.
Когда она проговорила эти слова, Шерлок усмехнулся ей кривоватой улыбкой, приподнимая вверх один уголок рта.
— Да, так и есть. Добро пожаловать в клуб, маленькая преступница.
Сэди была переполнена желаниями. Ее рука нещадно болела, но эндорфины, наконец, мало-помалу начали свое действие, и она пульсировала от желания. Ей было необходимо вычистить свой дом. Ей необходимо было сделать хоть что-то — что-то, что она привыкла делать. Боже. Она так хотела схватить эту бутылку с виски, она так отчаянно хотела эти таблетки оксикадона, что находились во флакончике.