Безнадежные войны
Шрифт:
Иосиф Мелер создал и организовал отдел СССР. Мелер, рижский еврей, был осужден за сионистскую деятельность и заключен в лагере. В середине пятидесятых, после смерти Сталина, его освободили, и ему удалось репатриироваться в Израиль через Польшу. Он был очень энергичным, скромным и бесконечно преданным делу советских евреев. По своей инициативе Мелер создал и организовал систему подробной регистрации данных о евреях Советского Союза на базе получаемой «Нативом» информации. Арье Кроль, кибуцник из кибуца Саад, воспитанник движения «Бней Акива», предложил и разработал в рамках «Натива» очень важную систему. Кроль занимался засылкой граждан западных стран с поручениями от «Натива» к советским евреям. Но у Кроля не было доступа к базе данных. Вся информация, как уже говорилось, была сосредоточена в отделе СССР под начальством Мелера. Если он пребывал в соответствующем настроении, он мог бросить своей секретарше: «Дай Арье несколько адресов для поездки». А будучи не в духе, он отказывал в просьбе Кроля. Была нестыковка между «Баром», подразделением в «Нативе», которое занималось действиями на Западе в поддержку евреев Советского Союза, и, собственно, «Нативом», и координация между ними была эпизодической и случайной.
В течение первого года после моего возвращения из Вены в «Нативе» произошли кое-какие изменения. Часть его сотрудников вышла на пенсию, среди них Иосиф Мелер. Как тогда было принято, они продолжали работать в «Нативе», но уже в другом статусе, на полставки. Так они могли одновременно получать и пенсию, и зарплату. Только через несколько лет Министерство финансов потребовало прекратить эту практику. После ухода сотрудников на пенсию руководство отделом Советского Союза фактически перешло ко мне. Главой «Натива» по-прежнему оставался Нехемия Леванон, и у нас были абсолютно нормальные рабочие отношения, основанные на взаимном уважении и на профессиональном уровне, хотя, время от времени, между нами бывали и разногласия. Несмотря на то что мое общее видение отличалось от позиции Леванона и других, я все еще не чувствовал себя достаточно зрелым, чтобы сформировать его на достойном профессиональном уровне. Я спорил, но не воевал.
24
На протяжении всех этих лет, и до отъезда в Вену, и по возвращении, я продолжал нести службу в запасе. Сотый батальон, в котором я воевал, стал кадровым, и я был направлен начальником батальонной разведки в резервный танковый батальон. Мне повезло, что командиром батальона был Амнон Маратон, замечательный человек, потрясающей честности, как личной, так и интеллектуальной. Один из лучших командиров танковых батальонов, впоследствии его назначили командиром нашего полка. У меня с ним бывали идеологические споры. Он был кибуцник, член партии МАПАМ (Объединенной рабочей партии). Когда люди подшучивали над нами, удивляясь нашей дружбе, он в ответ смеялся: «Вы удивитесь, как много между нами общего. С точки зрения принципов, как национальных, так и нравственных, между нами нет разногласий». Я многому научился у него: мышлению вообще и военной мысли в частности, а также организации и военному планированию. Опыт войны и служба в запасе очень развили мои способности к мышлению и анализу, оценке и пониманию обстановки и профессиональные качества офицера. И в дальнейшем я развивал военное понимание и мышление, используя их в других сферах и при иных обстоятельствах.
Когда я прибыл в батальон, первое, о чем попросил меня Маратон, – собрать офицеров батальона и попытаться разъяснить им, что же произошло с батальоном во время боев в войне Судного дня. Во время войны Маратон командовал танковым батальоном, был ранен в атаке на «Миссури», в районе «Китайской фермы». Его батальон вел бой, когда наш уже форсировал Суэцкий канал. Маратон сказал мне: ему кажется, что у офицеров его батальона есть некое неверие в свои силы и неуверенность в победе в бою. Переговорив с офицерами и узнав от них, как они действовали во время боя, и имея представление о картине действий с египетской стороны, я очень быстро пришел к нужным выводам. Я собрал всех офицеров-танкистов на беседу и попросил их объяснить, в чем они видят проблему, почему они считают, что у нас нет возможности добиться успеха в атаке и в бою. Они рассказали, что при переходе в атаку на них обрушился шквал сплошного артиллерийского огня, залпы ПТУРСов и в течение считаных минут батальон был практически уничтожен. Я попросил, чтобы каждый из них сказал в присутствии всех, что он видел на поле боя. После того как все высказались, я объяснил им, что из всего полка, который получил приказ идти в атаку, атаковали два батальона, а один остался прикрывать атаку огнем. Один из атакующих батальонов застрял на минном поле и остановился, поэтому в атаку пошел только их батальон. Атака танкового батальона выполнялась по обычной схеме: две танковые роты впереди и третья – позади. Таким образом, в атаке танкового полка на египетские укрепления участвовали всего две уменьшенные танковые роты – всего около пятнадцати танков и еще около семи на второй линии атаки. Я спросил их, знали ли они вообще, какую часть они атаковали и какие силы им противостояли. У офицеров не было ни малейшего понятия, хотя после окончания войны прошел год. Я попросил их перечислить, какие виды орудий применялись против них, и указать их огневые позиции на карте. Когда они ответили на вопросы, я разъяснил им, опираясь на их ответы, что они пытались атаковать основное скопление артиллерии и противотанковых средств целой египетской дивизии, при совершенно невозможном соотношении сил и почти без поддержки нашей артиллерии. Я объяснил им, что проблема не в способности наших танков воевать против египетской армии, а в том, что их бросили в бой, заранее обреченный на поражение. «Это было самоубийство, – подчеркнул я. – Посылать вас так в бой – это абсолютный непрофессионализм, как с оперативной точки зрения, так и с точки зрения разведки».
Так я получил еще одно доказательство того, насколько серьезными были недостатки планирования, управления и слабости командования Армии Израиля в той войне. Мы начали обучать новым, уже разработанным методам ведения боя под интенсивным обстрелом ПТУРСов, правильному использованию взаимного прикрытия, артиллерии, минометов, различных видов дымовых завес, дымовых шашек самих танков. Подчеркивали и постоянно отрабатывали раз за разом правильное маневрирование и передвижение танков на местности, прикрытие огнем, правильное занятие огневых позиций. И мы доказали, что, если правильно вести бой, можно свести практически к нулю потери от обстрела ПТУРСами, воюя как против египетской, так и против сирийской армии. Было грустно оттого, что все эти основные принципы ведения танковых боев, которые мы начали разрабатывать, были определены и отработаны как немецкой, так и Советской армией еще в конце тридцатых годов.
Однако, когда мы начали Вторую Ливанскую войну, я обнаружил, что все забыто. Когда я видел танки «Меркава», подбитые снизу или сзади, то сказал себе, что такой непрофессионализм просто недопустим. Израильская армия забыла все то, что мы знали еще тридцать лет назад: самые азы танкового боя. В мое время мы гордились, что танкисты израильской армии производят за год больше стрельб боевыми снарядами, чем любая другая армия в мире, и что наши водители танков обладают самым большим опытом и умением вождения танков по сравнению со всеми остальными. Однако танкисты Второй Ливанской войны шли в бой, имея за плечами всего четыре часа вождения, с экипажем, который годами не сидел внутри танка, с командирами, которые понятия не имели, что такое танковый бой, никогда этому не учившимися или давно забывшими. Командиры бронетанковых дивизий не имели понятия, что такое танк и как он функционирует. Я испытывал стыд и боль за то, что в начале XXI века такое происходит в Армии Израиля.
25
В июне 1982 года началась Ливанская война. Первая Ливанская война, как выяснилось спустя двадцать четыре года. Это была наиболее подготовленная Армией Израиля война. Я был мобилизован со всем нашим батальоном. Наша дивизия находилась в подчинении Генштаба, и каждые несколько дней планы в отношении нас менялись. Нам нечего было делать в Ливане, где уже воевали шесть дивизий, их было более чем предостаточно. Как-то получили приказ продвигаться в район Ливана, расположиться возле границы и находиться в резерве. Началась погрузка на танковозы. Когда танки уже были погружены, получили новый приказ: выдвигаться на Голанские высоты и готовиться к действиям против Сирии. По приказам и разработанным нами оперативным планам, а также по постоянно прибывающим донесениям мы могли более или менее точно понять картину происходящего. К тому же я периодически уточнял ситуацию в разведотделе дивизии.
Помню, как однажды после полученного приказа мы разрабатывали маршрут нашего продвижения по одному из горных хребтов Ливана на центральном участке, по направлению к городу Джезин. Согласно полученным нами разведданным, в Джезине стоял сирийский танковый батальон. Я спросил: «А что нам делать с сирийцами?» В приказе об этом не было сказано ни слова. Ответ на мой вопрос удивил меня, но в нем выразились вся путаница и отсутствие понимания ситуации нашим командованием. Нам было сказано, что мы «должны стрелять в направлении сирийских позиций, но не по их войскам. Сразу же после обстрела сирийцы отойдут и освободят нам путь». «А если нет, атаковать?» – спросил я наивно. На это мне ответили с раздражением: «Отойдут. Сирийцев не атаковать. И вообще нечего морочить голову лишними вопросами». Этот приказ для нас потом отменили, однако я позже поинтересовался, что все-таки произошло в Джезине. Выяснилось, что сирийцы открыли ответный огонь и завязался бой с сирийскими войсками. Неделю нас продержали, то погружая на танковозы, то разгружая с них. В конце концов нас отправили по домам, мотивируя это тем, что жалко держать нас без дела, поскольку и без того сил достаточно. Нам объявили, что опять мобилизуют, если будет решено атаковать Дамаск. Так и закончилась моя вторая война в Израиле. Я особо не сокрушался, что не повоевал в ней. Эта война меня не особо воодушевляла, хотя тогда, в принципе, я был согласен с ее целями.
Первая Ливанская война, ее особенности и ее результаты посеяли семена Второй Ливанской, и все это только ради того, чтобы Ясир Арафат и его люди переместились из Бейрута в Тунис! Это – слишком высокая цена для войны, которую мы готовили больше года и начали в удобный нам момент. Между террористическим нападением на посла Израиля в Лондоне Шломо Аргова и Первой Ливанской войной не было вообще никакой связи. В Лондоне на Аргова напала организация Наифа Хаватме, чья штаб-квартира была вовсе не в Ливане, а в Багдаде. Как ветерану войны Судного дня мне было грустно видеть, как спустя девять лет армия стала намного больше, но менее профессиональной. В целом, несмотря на огромное преимущество, израильская армия так и не смогла выполнить в установленные сроки ни одной боевой задачи ни против сирийцев, ни против террористов. Но самым большим разочарованием в моих глазах были действия главы правительства Менахема Бегина, точнее, его полное бездействие. За исключением напыщенных и демагогических заявлений, его не было заметно. Это была действительно война Ариэля Шарона, министра обороны и инициатора этой войны, которую он вел характерно для него, со всеми плюсами и минусами. Даже безотносительно к трагедии Сабры и Шатилы, в этой войне нечем было особо гордиться: ни ведением войсками боевых действий, ни принятием решений, ни руководством войны как политическим руководством, так и, еще меньше, армейским командованием. И снова я был разочарован тем, что армия крайне ограниченно использовала подразделения спецназа, намного меньше их возможностей и вопреки их предназначению.
Уходить от ответственности стало характерным явлением этой войны, охватившим все политическое руководство, начиная с главы правительства и включая почти все командование Армии обороны Израиля. Трагедия и позор Второй Ливанской войны были лишь естественным продолжением Первой.
26
Демобилизовавшись из армии после Ливанской войны, я вернулся в «Натив». После того как в 1982 году меня назначили начальником отдела Советского Союза, когда я глубже вник в дела, мне открылась потрясающая картина, о существовании которой в нашей стране я даже не предполагал. Познакомившись со штатным расписанием, я обнаружил, что нет ничего общего между формальными определениями должностей, их функциями и реально выполняемой работой сотрудниками отдела. Одной из причин этого было то, что штатное расписание было составлено много лет назад и давно уже не соответствовало реальной ситуации. Мало того, оказалось, что сотрудники не знали ни на какой должности они числятся, ни какое их место в штатном расписании, не говоря уже о функциях и служебных обязанностях. Время от времени работники получали сообщения о повышении в должности, но не знали и не понимали за что: по выслуге лет или просто потому, что глава отдела решил кого-то поощрить. Сотрудников переводили с одной должности на другую без их ведома, без обоснования причин, просто чтобы освободить ставку и продвинуть кого-нибудь по служебной лестнице. Я решил изменить этот порядок.