Безнадежные войны
Шрифт:
Пытаясь привести в соответствие должности и выполняемые функции, я начал беседы с сотрудниками. И сразу же получил замечание от начальника отдела кадров, с какой стати я начал разъяснять работникам, каковы их должностные обязанности? Мне объяснили, что это беспрецедентно в нашей организации и только осложняет рабочие отношения. Не обращая внимания на начальника отдела кадров и его замечания, я составил новое штатное расписание и ввел его, получив разрешение от Управления по делам государственных служащих. Я вызвал к себе всех сотрудников по очереди, разъяснил каждому из них его обязанности, категорию и перспективы дальнейшей карьеры. Некоторые сотрудники были ошеломлены, поняв, что не могут продвигаться по службе, разве что перейдя на другую должность, что зачастую было невозможно из-за профессионального несоответствия. Было нелегко объяснять людям, почему они вдруг перестали получать автоматическое и привычное им повышение в должности. Я не мог, в отличие от своего предшественника, назначать сотрудников на должности только для того, чтобы продвинуть их по службе, без всякой связи с выполняемыми ими обязанностями, квалификацией и способностями.
Мне очень мешал тот факт, что в государственном учреждении сотрудники работали с ощущением полной зависимости от желания и прихоти начальства. Особенно поражало то, что такой порядок установили в нарушение трудового законодательства люди, которые причисляли себя к социалистам. Руководитель «Натива» и часть руководства, будучи кибуцниками, вроде бы должны были защищать права трудящихся.
Тем временем Нехемия Леванон решил уйти в отставку по личным соображениям. Не знаю, в какой мере это было связано с тем, что он был вынужден работать в подчинении Менахему Бегину, к которому не испытывал большой симпатии. Я не вел с сотрудниками разговоров на политические темы, потому что считал, что так должно быть, сотрудники же не обсуждали их со мной, потому что все время подозревали меня в принадлежности к противоположному политическому лагерю. Назначение Нехемии Леванона директором «Натива» в 1969 году положило начало новому периоду в организации. Периоду большей открытости, гибкости, эффективности. В период Леванона и в немалой степени благодаря ему под эгидой «Натива» Израиль и мировое еврейство создали мощную систему помощи советским евреям в их борьбе за выезд. Без Нехемии вряд ли бы мы добились такого успеха. Но вместе с этим я считаю, что можно было сделать намного больше и намного лучше, но, к сожалению, в то время в государстве Израиль не нашлось никого лучше его на эту должность.
Нам объявили о прибытии нового руководителя «Натива», профессора Иегуды Лапидота. Я не знал, кто это, и никогда раньше не слышал о нем. Потом уже я узнал, что он был одним из командиров в ЭЦЕЛе, где его подпольная кличка была Нимрод. Он был заместителем командира во время операции в Дир-Ясине и был довольно близок к Бегину, состоял в партии «Херут», однако не был активен в публичной политике. С годами он специализировался по биохимии и к моменту назначения главой «Натива» был профессором биохимии Йерусалимского университета. Было неясно, какие такие качества и способности этого профессора биохимии, который в жизни не занимался чем-то подобным деятельности «Натива» и не имел понятия ни о СССР, ни о Восточной Европе, сделали его директором «Натива». Но были совершенно ясны партийные мотивы. Я слышал версию, что, когда Бегин стал главой правительства, Иегуда Лапидот обратился к нему с просьбой получить какую-либо государственную должность. Как рассказывали, и я не знаю, насколько это верно, он надеялся получить пост посла, возможно в ЮАР. Именно тогда Нехемия Леванон собрался уходить, и Бегин решил дать этот пост столь дорогому ему соратнику, который пострадал в период правления партий МАПАЙ, использовавшей отрицательное отношение общества к операции в Дир-Ясине для притеснений выходцев из ЭЦЕЛЬ и ЛЕХИ.
Иегуда Лапидот пришел в «Натив» в конце 1981 года. Сразу стали ощутимы перемены в сути и качестве работы, в атмосфере и отношении к сотрудникам и, что самое главное, в отношении к самой проблеме советских евреев, их выезду и борьбе за выезд. Мягко говоря, Иегуда Лапидот не подходил для своей должности. Его назначение вызвало большое неудовольствие у большинства имеющих отношение к выезду или борьбе за выезд евреев СССР. Оно не имело политической подоплеки, хотя были и такие из старой гвардии, кто видел в его действиях пример некачественной работы представителей лагеря Бегина. И его товарищи по движению или по партии, столкнувшиеся с его деятельностью в «Нативе», оценивали ее резко отрицательно и не скрывали этого. Довольно скоро я ясно увидел, как эти перемены наносят вред организации, ее престижу и всему нашему делу. Дело было не только в отсутствии целенаправленной политики, но в почти полном разрушении профессиональных и даже нравственных принципов, бывших основой нашей работы.
Делегация «Узников Сиона», среди которых большинство было старыми ревизионистами, во главе с Авраамом Штукаревичем, встретилась с Бегином по поводу деятельности профессора Лапидота на посту главы «Натива». У Штукаревича, ветерана «Бейтара» в Литве, были давние дружеские отношения с Бегином. Как я узнал, премьер выслушал делегацию, однако в конце заявил, что не может обидеть Нимрода. И другие близкие к Бегину люди пытались объяснить ему, что Лапидот не соответствует должности. Бегин был недоволен этими обращениями, однако на них не реагировал. Да я и сам одно время думал просить о встрече с Бегином, однако отказался от этой идеи, потому что предполагал, что толку все равно не будет. Я много размышлял над тем, почему и как Бегин назначил Иегуду Лапидота главой «Натива», и пришел к довольно неутешительным выводам. В этом назначении я увидел логическое продолжение поведения Бегина, поскольку и после своего избрания главой правительства он не изменил политику Израиля в отношении борьбы за выезд советских евреев. Я никак не мог успокоиться: насколько можно пренебрегать делом, чтобы поставить во главе человека, у которого нет ничего общего с проблемой и ни малейшего намека на способность справиться с одной из самых сложных и важных проблем государства Израиль?! Партийная и политическая близость превыше всего?! Потом израильская армия начала войну в Ливане, и мое мнение о Бегине сформировалось окончательно. Если в таком судьбоносном вопросе, как вступление Израиля в войну, он проявил легкомыслие и несерьезность, так что мне сетовать на назначение неподходящего партийного товарища на пост главы «Натива»?
После того как М. Бегин подал в отставку, после долгого периода почти полной бездеятельности главой правительства был избран Ицхак Шамир. Я попросил Шамира о встрече. В течение многих лет я не раз встречался с ним, поскольку он с самого начала поддерживал борьбу за выезд советских евреев и его интерес и желание помочь никогда не прекращались. Я обрисовал ему ситуацию и дал свою отрицательную оценку деятельности Лапидота на посту главы «Натива». Я аргументировал свои слова, приводя доказательства, и предупредил, что если эта серьезнейшая ситуация не изменится, то будет нанесен значительный вред как борьбе за выезд евреев, так и самим евреям в Советском Союзе. К моему удивлению, Ицхак Шамир оказался одного мнения со мной. Он сказал, что он в курсе проблемы, потому что он слышит об этом со всех сторон. Тем не менее, он попросил меня запастись терпением, поскольку его возможности решить проблему Иегуды Лапидота ограниченны. Шамир был из ЛЕХИ, а Иегуда Лапидот из ЭЦЕЛЬ. Вдобавок к историческим разногласиям между этими двумя организациями Шамиру в своей собственной партии также приходилось маневрировать между политическими лагерями Давида Леви и Ариэля Шарона. Я ответил ему, что понимаю его ситуацию и постараюсь выполнить возложенные на меня обязанности, тем не менее, как глава правительства, он не может оставить данную проблему без внимания. Впоследствии у нас были еще неоднократно беседы по этому вопросу.
Однажды Иегуда Лапидот вызвал меня и спросил, известно ли мне, что одна из наших сотрудниц участвует в движении «Шалом Ахшав» («Мир сейчас»). Я сказал, что понятия об этом не имею, но вполне допускаю, и меня это не интересует. Он спросил, не кажется ли мне, что ее политические взгляды могут мешать выполнению служебных обязанностей. Я ответил, что не вижу никакой связи между позициями движения «Мир сейчас» и работой с советскими евреями и борьбой за их выезд. Я добавил, что работники Службы безопасности никогда не отмечали, что «Мир сейчас», в отличие от других, относится к организациям, принадлежность к которым или поддержка которых расценивается как угроза безопасности страны. «Странно», – удивленно отреагировал Лапидот, и на этом наша беседа закончилась. И в Моссаде, и в Службе безопасности мне приходилось встречать людей, чьи взгляды отличались от моих или были противоположны моим и очень близкими к «Миру сейчас». Из-за своих политических взглядов они не были менее профессиональны. Еще в Советском Союзе у меня выработалось отвращение к дискриминации людей за их взгляды.
Как-то раз Лапидот вызвал меня к себе. В кабинете уже сидели начальник его канцелярии и Арье Кроль, один из его доверенных лиц, который пользовался полной свободой действий. Лапидот сказал, что слышал о моих встречах с главой правительства и о том, что мы обсуждали в их ходе, кроме всего прочего, его и его деятельность. Я подтвердил это. Тогда он спросил, что я говорил премьер-министру и что тот говорил мне. Я ответил, что я не рассказываю о моих встречах с главой правительства и уж тем более содержание наших бесед. Я предложил ему самому спросить об этом у премьера, и если Ицхак Шамир сочтет нужным, то расскажет ему, о чем мы с ним говорили и почему он готов встречаться и беседовать со мной, несмотря на то что в этом есть некоторое нарушение служебной субординации. Я добавил, что хотя не собираюсь рассказывать, о чем я говорил с главой правительства, однако если Лапидот желает знать, каково мое мнение о нем и его работе, то я готов им поделиться. Лапидот попросил меня высказать мое мнение. Я сказал, что, не вдаваясь в подробности, его деятельность наносит серьезнейший вред борьбе за выезд советских евреев, ее поддержке и самому «Нативу»; что необходимо убрать его с поста главы «Натива», и чем раньше, тем лучше, потому что каждый день его пребывания на посту наносит серьезный ущерб государству. Лапидот посмотрел на меня ничего не выражающим взглядом и спросил, каким образом мы, при таком моем отношении к нему, сможем продолжать работать вместе. Мой ответ был довольно наглым. Я сказал, что как делал свое дело, так и буду делать его дальше, а чем занимается он, мне не важно, главное, чтобы не мешал работе. И тогда он сказал, что, по его мнению, мы не сможем продолжать работать вместе и мне придется оставить «Натив». Я ответил агрессивно и злобно: «Вы пришли сюда за должностью, а для меня это дело моей жизни. Из нас двоих, кто покинет «Натив», скорее будете вы, а не я».
Лапидот продолжил разговор и спросил, встречаюсь ли я с Шайке Даном. С момента, когда Лапидот заступил на пост главы «Натива», Шайке Дан ни разу не появлялся в бюро. Шайке отдал «Нативу» всю свою жизнь, он его создал, выстроил, был душой «Натива» и был предан ему до своего самого последнего дня. «Конечно», – ответил я. «О чем вы разговариваете?» – попытался выпытать у меня Лапидот. Я ответил, что мы беседуем о том, о чем считаем нужным, что мы друзья и у нас много общих тем для разговоров. Но тут Лапидот заподозрил, что я обсуждаю с Шайке проблемы организации и тем самым нарушаю закон, передавая ему секретные сведения, о которых ему знать не положено. Презрительным тоном я сказал Лапидоту, что не знаю секретных данных в работе «Натива», о которых не положено знать его основателю, Шайке Дану, и, если Лапидоту это не нравится, он может обратиться в соответствующие компетентные органы. Пытаясь навязать мне свою волю, Лапидот сказал: «Я запрещаю тебе встречаться с Шайке Даном и разговаривать с ним». Я не испугался его слов и сказал ему, что он не может запретить мне видеться с друзьями и тем более с Шайке и обсуждать с ними то, что меня интересует. Я подчеркнул, что Шайке ветеран «Натива» и я имею полное право советоваться с ним по профессиональным вопросам, учитывая его знания и опыт. Так и закончилась эта поистине сюрреалистическая беседа.
Через неделю Иегуда Лапидот снова вызвал меня к себе и спросил, что я думаю о Рафаэле Пизове. Рафи Пизов – способный еврейский паренек из Риги. Он был одним из молодых еврейских активистов и, как многие из них, прошел через допросы в КГБ. Он приехал в Израиль вместе с родителями в 1972 году, пошел служить в полицию, а потом перешел на кадровую службу в израильскую армию. Он уже был майором, когда я «перехватил» его, убедил оставить службу в армии и перейти в «Натив». Рафи начал работать в «Нативе» за несколько недель до моей беседы с Лапидотом. В свете его способностей, опыта, как в Советском Союзе, так и в израильской армии, я попросил его заняться обработкой поступающей к нам информации и ее анализом. В прошлом в «Нативе» этим не занимались, а я считал, что это необходимо делать серьезно и профессионально. Невозможно принимать решения, не зная и не понимая, что происходит в действительности, и мой опыт работы в Вене только укрепил меня в этом мнении.