Безнадежные войны
Шрифт:
Пытаясь привести в соответствие должности и выполняемые функции, я начал беседы с сотрудниками. И сразу же получил замечание от начальника отдела кадров, с какой стати я начал разъяснять работникам, каковы их должностные обязанности? Мне объяснили, что это беспрецедентно в нашей организации и только осложняет рабочие отношения. Не обращая внимания на начальника отдела кадров и его замечания, я составил новое штатное расписание и ввел его, получив разрешение от Управления по делам государственных служащих. Я вызвал к себе всех сотрудников по очереди, разъяснил каждому из них его обязанности, категорию и перспективы дальнейшей карьеры. Некоторые сотрудники были ошеломлены, поняв, что не могут продвигаться по службе, разве что перейдя на другую должность, что зачастую было невозможно из-за профессионального несоответствия. Было нелегко объяснять людям, почему они вдруг перестали получать автоматическое и привычное им повышение в должности. Я не мог, в отличие от своего предшественника, назначать сотрудников на должности только для того, чтобы продвинуть их по службе, без всякой связи с выполняемыми ими обязанностями, квалификацией и способностями.
Мне очень мешал тот факт, что в государственном
Тем временем Нехемия Леванон решил уйти в отставку по личным соображениям. Не знаю, в какой мере это было связано с тем, что он был вынужден работать в подчинении Менахему Бегину, к которому не испытывал большой симпатии. Я не вел с сотрудниками разговоров на политические темы, потому что считал, что так должно быть, сотрудники же не обсуждали их со мной, потому что все время подозревали меня в принадлежности к противоположному политическому лагерю. Назначение Нехемии Леванона директором «Натива» в 1969 году положило начало новому периоду в организации. Периоду большей открытости, гибкости, эффективности. В период Леванона и в немалой степени благодаря ему под эгидой «Натива» Израиль и мировое еврейство создали мощную систему помощи советским евреям в их борьбе за выезд. Без Нехемии вряд ли бы мы добились такого успеха. Но вместе с этим я считаю, что можно было сделать намного больше и намного лучше, но, к сожалению, в то время в государстве Израиль не нашлось никого лучше его на эту должность.
Нам объявили о прибытии нового руководителя «Натива», профессора Иегуды Лапидота. Я не знал, кто это, и никогда раньше не слышал о нем. Потом уже я узнал, что он был одним из командиров в ЭЦЕЛе, где его подпольная кличка была Нимрод. Он был заместителем командира во время операции в Дир-Ясине и был довольно близок к Бегину, состоял в партии «Херут», однако не был активен в публичной политике. С годами он специализировался по биохимии и к моменту назначения главой «Натива» был профессором биохимии Йерусалимского университета. Было неясно, какие такие качества и способности этого профессора биохимии, который в жизни не занимался чем-то подобным деятельности «Натива» и не имел понятия ни о СССР, ни о Восточной Европе, сделали его директором «Натива». Но были совершенно ясны партийные мотивы. Я слышал версию, что, когда Бегин стал главой правительства, Иегуда Лапидот обратился к нему с просьбой получить какую-либо государственную должность. Как рассказывали, и я не знаю, насколько это верно, он надеялся получить пост посла, возможно в ЮАР. Именно тогда Нехемия Леванон собрался уходить, и Бегин решил дать этот пост столь дорогому ему соратнику, который пострадал в период правления партий МАПАЙ, использовавшей отрицательное отношение общества к операции в Дир-Ясине для притеснений выходцев из ЭЦЕЛЬ и ЛЕХИ.
Иегуда Лапидот пришел в «Натив» в конце 1981 года. Сразу стали ощутимы перемены в сути и качестве работы, в атмосфере и отношении к сотрудникам и, что самое главное, в отношении к самой проблеме советских евреев, их выезду и борьбе за выезд. Мягко говоря, Иегуда Лапидот не подходил для своей должности. Его назначение вызвало большое неудовольствие у большинства имеющих отношение к выезду или борьбе за выезд евреев СССР. Оно не имело политической подоплеки, хотя были и такие из старой гвардии, кто видел в его действиях пример некачественной работы представителей лагеря Бегина. И его товарищи по движению или по партии, столкнувшиеся с его деятельностью в «Нативе», оценивали ее резко отрицательно и не скрывали этого. Довольно скоро я ясно увидел, как эти перемены наносят вред организации, ее престижу и всему нашему делу. Дело было не только в отсутствии целенаправленной политики, но в почти полном разрушении профессиональных и даже нравственных принципов, бывших основой нашей работы.
Делегация «Узников Сиона», среди которых большинство было старыми ревизионистами, во главе с Авраамом Штукаревичем, встретилась с Бегином по поводу деятельности профессора Лапидота на посту главы «Натива». У Штукаревича, ветерана «Бейтара» в Литве, были давние дружеские отношения с Бегином. Как я узнал, премьер выслушал делегацию, однако в конце заявил, что не может обидеть Нимрода. И другие близкие к Бегину люди пытались объяснить ему, что Лапидот не соответствует должности. Бегин был недоволен этими обращениями, однако на них не реагировал. Да я и сам одно время думал просить о встрече с Бегином, однако отказался от этой идеи, потому что предполагал, что толку все равно не будет. Я много размышлял над тем, почему и как Бегин назначил Иегуду Лапидота главой «Натива», и пришел к довольно неутешительным выводам. В этом назначении я увидел логическое продолжение поведения Бегина, поскольку и после своего избрания главой правительства он не изменил политику Израиля в отношении борьбы за выезд советских евреев. Я никак не мог успокоиться: насколько можно пренебрегать делом, чтобы поставить во главе человека, у которого нет ничего общего с проблемой и ни малейшего намека на способность справиться с одной из самых сложных и важных проблем государства Израиль?! Партийная и политическая близость превыше всего?! Потом израильская армия начала войну в Ливане, и мое мнение о Бегине сформировалось окончательно. Если в таком судьбоносном вопросе, как вступление Израиля в войну, он проявил легкомыслие и несерьезность, так что мне сетовать на назначение неподходящего партийного товарища на пост главы «Натива»?
После того как М. Бегин подал в отставку, после долгого периода почти полной бездеятельности главой правительства был избран Ицхак Шамир. Я попросил Шамира о встрече. В течение многих лет я не раз встречался с ним, поскольку он с самого начала поддерживал борьбу за выезд советских евреев и его интерес и желание помочь никогда не прекращались. Я обрисовал ему ситуацию и дал свою отрицательную оценку деятельности Лапидота на посту
Однажды Иегуда Лапидот вызвал меня и спросил, известно ли мне, что одна из наших сотрудниц участвует в движении «Шалом Ахшав» («Мир сейчас»). Я сказал, что понятия об этом не имею, но вполне допускаю, и меня это не интересует. Он спросил, не кажется ли мне, что ее политические взгляды могут мешать выполнению служебных обязанностей. Я ответил, что не вижу никакой связи между позициями движения «Мир сейчас» и работой с советскими евреями и борьбой за их выезд. Я добавил, что работники Службы безопасности никогда не отмечали, что «Мир сейчас», в отличие от других, относится к организациям, принадлежность к которым или поддержка которых расценивается как угроза безопасности страны. «Странно», – удивленно отреагировал Лапидот, и на этом наша беседа закончилась. И в Моссаде, и в Службе безопасности мне приходилось встречать людей, чьи взгляды отличались от моих или были противоположны моим и очень близкими к «Миру сейчас». Из-за своих политических взглядов они не были менее профессиональны. Еще в Советском Союзе у меня выработалось отвращение к дискриминации людей за их взгляды.
Как-то раз Лапидот вызвал меня к себе. В кабинете уже сидели начальник его канцелярии и Арье Кроль, один из его доверенных лиц, который пользовался полной свободой действий. Лапидот сказал, что слышал о моих встречах с главой правительства и о том, что мы обсуждали в их ходе, кроме всего прочего, его и его деятельность. Я подтвердил это. Тогда он спросил, что я говорил премьер-министру и что тот говорил мне. Я ответил, что я не рассказываю о моих встречах с главой правительства и уж тем более содержание наших бесед. Я предложил ему самому спросить об этом у премьера, и если Ицхак Шамир сочтет нужным, то расскажет ему, о чем мы с ним говорили и почему он готов встречаться и беседовать со мной, несмотря на то что в этом есть некоторое нарушение служебной субординации. Я добавил, что хотя не собираюсь рассказывать, о чем я говорил с главой правительства, однако если Лапидот желает знать, каково мое мнение о нем и его работе, то я готов им поделиться. Лапидот попросил меня высказать мое мнение. Я сказал, что, не вдаваясь в подробности, его деятельность наносит серьезнейший вред борьбе за выезд советских евреев, ее поддержке и самому «Нативу»; что необходимо убрать его с поста главы «Натива», и чем раньше, тем лучше, потому что каждый день его пребывания на посту наносит серьезный ущерб государству. Лапидот посмотрел на меня ничего не выражающим взглядом и спросил, каким образом мы, при таком моем отношении к нему, сможем продолжать работать вместе. Мой ответ был довольно наглым. Я сказал, что как делал свое дело, так и буду делать его дальше, а чем занимается он, мне не важно, главное, чтобы не мешал работе. И тогда он сказал, что, по его мнению, мы не сможем продолжать работать вместе и мне придется оставить «Натив». Я ответил агрессивно и злобно: «Вы пришли сюда за должностью, а для меня это дело моей жизни. Из нас двоих, кто покинет «Натив», скорее будете вы, а не я».
Лапидот продолжил разговор и спросил, встречаюсь ли я с Шайке Даном. С момента, когда Лапидот заступил на пост главы «Натива», Шайке Дан ни разу не появлялся в бюро. Шайке отдал «Нативу» всю свою жизнь, он его создал, выстроил, был душой «Натива» и был предан ему до своего самого последнего дня. «Конечно», – ответил я. «О чем вы разговариваете?» – попытался выпытать у меня Лапидот. Я ответил, что мы беседуем о том, о чем считаем нужным, что мы друзья и у нас много общих тем для разговоров. Но тут Лапидот заподозрил, что я обсуждаю с Шайке проблемы организации и тем самым нарушаю закон, передавая ему секретные сведения, о которых ему знать не положено. Презрительным тоном я сказал Лапидоту, что не знаю секретных данных в работе «Натива», о которых не положено знать его основателю, Шайке Дану, и, если Лапидоту это не нравится, он может обратиться в соответствующие компетентные органы. Пытаясь навязать мне свою волю, Лапидот сказал: «Я запрещаю тебе встречаться с Шайке Даном и разговаривать с ним». Я не испугался его слов и сказал ему, что он не может запретить мне видеться с друзьями и тем более с Шайке и обсуждать с ними то, что меня интересует. Я подчеркнул, что Шайке ветеран «Натива» и я имею полное право советоваться с ним по профессиональным вопросам, учитывая его знания и опыт. Так и закончилась эта поистине сюрреалистическая беседа.
Через неделю Иегуда Лапидот снова вызвал меня к себе и спросил, что я думаю о Рафаэле Пизове. Рафи Пизов – способный еврейский паренек из Риги. Он был одним из молодых еврейских активистов и, как многие из них, прошел через допросы в КГБ. Он приехал в Израиль вместе с родителями в 1972 году, пошел служить в полицию, а потом перешел на кадровую службу в израильскую армию. Он уже был майором, когда я «перехватил» его, убедил оставить службу в армии и перейти в «Натив». Рафи начал работать в «Нативе» за несколько недель до моей беседы с Лапидотом. В свете его способностей, опыта, как в Советском Союзе, так и в израильской армии, я попросил его заняться обработкой поступающей к нам информации и ее анализом. В прошлом в «Нативе» этим не занимались, а я считал, что это необходимо делать серьезно и профессионально. Невозможно принимать решения, не зная и не понимая, что происходит в действительности, и мой опыт работы в Вене только укрепил меня в этом мнении.