Безрассудная Джилл. Несокрушимый Арчи. Любовь со взломом
Шрифт:
За столиком у серванта молодая женщина, не подозревая, какая драма вот-вот вторгнется в ее жизнь, была поглощена беседой с толстяком. И в этот момент толстяк наклонился к ней и погладил ее руку.
Это было отеческое поглаживание – так добродушный дядюшка может погладить руку любимой племянницы, – но Кус Колбаски воспринял это поглаживание по-другому. Он уже довольно стремительно приближался к их столику и теперь вне себя прыгнул вперед с хриплым криком.
Позднее Арчи с большим трудом втолковал тестю, что раз уж администрация нашпиговывает зал тортами и прочими холодными закусками, такому рано или поздно суждено произойти. Он убедительно указывал, что, подвергнув людей подобному соблазну, мистер Брустер сам во всем
Несомненно, существуют рестораны, где подобное событие не вызвало бы никакого обсуждения. Но гриль-бар «Космополиса» к ним не принадлежал. У всех посетителей нашлось, что сказать, однако единственно разумный отклик принадлежал мальчику в матросском костюмчике.
– Еще! – потребовал он с энтузиазмом.
Кус Колбаски не разочаровал его. Он взял вазу с фруктовым салатом и вывернул содержимое на лысину мистера Госсета. Счастливый детский смех огласил зал. Что бы там другие ни думали о происходящем, этот мальчик безоговорочно его одобрил и был готов дать соответствующие показания.
В эпических подвигах есть что-то завораживающее. Они парализуют все пять чувств. На мгновение наступила пауза. Мир замер в неподвижности. Мистер Брустер невнятно булькал. Мистер Госсет кое-как обтирался салфеткой. Кус Колбаски свирепо фыркнул.
Молодая женщина вскочила, потрясенно глядя на него.
– Джон! – вскричала она.
Даже в этот критический момент Кус Колбаски посмотрел вокруг с великим облегчением:
– Вот, значит, как меня зовут! И вовсе не Ланселот.
– Я думала, тебя убили.
– Да нет, – сказал Кус Колбаски.
Мистер Госсет, насколько можно было понять сквозь фруктовый салат, сказал, что очень об этом сожалеет. И тут вновь воцарился хаос. Все заговорили разом.
– Послушайте! – сказал Арчи. – Послушайте! Одну минутку!
В начале этого интересного эпизода Арчи оставался парализованным зрителем. Он был оглушен, но тут
Внезапно мысль снизошла, как пышно расцветшая роза, Его зарумянив чело.Когда он добрался до бурно жестикулирующей группы, то был уже хладнокровен и деловит. У него уже созрело конструктивное предложение.
– Послушайте! – сказал он. – У меня есть идея!
– Убирайся! – сказал мистер Брустер. – Только не хватает, чтобы еще ты вмешался. Арчи жестом принудил его замолчать.
– Оставьте нас, – сказал он, – мы желаем быть одни. У меня к мистеру Госсету небольшой деловой разговор. – Он обернулся к киномагнату, который мало-помалу возникал из фруктового салата наподобие дородной Венеры, встающей из морской пены. – Вы не могли бы уделить мне минутку вашего драгоценного времени?
– Я требую его ареста!
– Воздержитесь, малышок. Послушайте.
– Он сумасшедший! Швыряется тортами!
Арчи прицепился к его пуговице:
– Успокойтесь, малышок. Успокойтесь и поразмыслите.
Только теперь мистер Госсет, казалось, осознал, что досадная, как ему смутно казалось, помеха, на самом деле конкретный индивид.
– Кто вы такой, черт подери?
Арчи величаво выпрямился.
– Я представитель этого джентльмена, – ответил он, мановением руки указывая на Кус Колбаски. – Его милый старый личный представитель. Я действую в его интересах и от его имени предлагаю вам крайне выгодное дельце. Подумайте, дорогой старый стручок, – продолжал он проникновенно, – намерены ли вы упустить такую возможность? Шанс, выпадающий вам на
Он умолк. Кус Колбаски просиял.
– Я всегда хотел сниматься в кино, – сказал он. – До войны я был актером. Только сейчас вспомнил.
Мистер Брустер открыл было рот, но Арчи жестом принудил его замолкнуть.
– Сколько раз мне надо повторять, чтобы вы не вмешивались? – спросил он сурово.
В процессе филиппики Арчи воинственность мистера Госсета несколько поугасла. Прежде всего человек дела, мистер Госсет не остался глух к выдвигавшимся доводам. Он смахнул с шеи ломтик апельсина и задумался.
– Откуда мне знать, фотогеничен ли этот тип? – сказал он наконец.
– Фотогеничен ли он! – вскричал Арчи. – Еще как фотогеничен! Да вы только поглядите на его лицо! Что скажете? Редкостный шрамчик! Обратите на него внимание. – Он виновато поглядел на Кус Колбаски. – Жутко извиняюсь, старый малыш, что задерживаюсь на этом, но дело есть дело, знаете ли. – Он обернулся к мистеру Госсету: – Вы когда-нибудь видели такое лицо? Нет и нет. И я как личный представитель этого джентльмена не могу допустить, чтобы оно пропадало втуне. Это же несметное богатство. Черт побери, даю вам на размышление две минуты, а если вы не перейдете сразу к делу, я тут же отправлюсь с моим клиентом к Мэку Сеннету и еще к кому-то там. Нам незачем просить роли. Мы рассматриваем предложения.
Наступило молчание. А затем вновь раздался звонкий голос мальчика в матросском костюмчике:
– Мамочка!
– Что, милый?
– Дядя со смешным лицом будет еще бросаться тортами?
– Нет, милый!
Дитя испустило вопль ярости и разочарования.
– Я хочу, чтобы смешной дядя бросал торты! Я хочу, чтобы смешной дядя бросал торты!
На лице мистера Госсета появилось почти благоговейное выражение. Он услышал глас Зрителя. Он уловил биение пульса Зрителя.
– Из уст младенцев и сосунков, – сказал он, снимая ломтик банана с правой брови. – Из уст младенцев и сосунков! Поехали ко мне в студию.
Глава 21. Подрастающий мальчик
Вестибюль отеля «Космополис» был любимым местом прогулок мистера Дэниела Брустера, его владельца. Ему нравилось бродить там, отеческим оком наблюдая за всем и вся в манере веселого содержателя постоялого двора (в дальнейшем именуемого «Мой гостеприимный хозяин») из старомодного романа о днях былых. Споткнувшись о мистера Брустера, клиенты, торопящиеся в ресторан, обычно принимали его за детектива при отеле – так пронзителен был его взгляд, а лицо несколько дышало суровостью. Тем не менее он в меру своих способностей был-таки веселым содержателем постоялого двора. Его присутствие в вестибюле обеспечивало «Космополису» тот оттенок душевности, которого лишены остальные отели Нью-Йорка. И уж во всяком случае, оно понуждало продавщицу в газетном киоске быть изысканно вежливой с покупателями, что можно только одобрить.