Безумные грани таланта: Энциклопедия патографий
Шрифт:
«Тщеславная личность. Много фантастической псевдологии. Наличие истинных галлюцинаций маловероятно. Состояния самовнушения: изображение священной болезни, эпилепсии». (Lange-Eichbaum, Kurth, 1967, с. 470.)
«По характеру Магомет был замкнут, задумчив, склонен к уединению и, видимо, обладал болезненно обостренной нервной системой, что иногда доводило его до припадков и галлюцинаций. Некоторые исследователи даже думают, что он был эпилептиком, но это, по-видимому, не верно: видения ему являлись не в припадках, а всегда по ночам, после долгих часов молитвы». (Карате-ев, 1994, с. 170.)
«Мы не думаем объяснять успех миссии Магомета исключительно эпилепсией; он связан с характером этого человека и с настроением века, в котором он жил, — но мы думаем, что его галлюцинации происходили от нервного расстройства, которое выражалось эпилептическими Припадками. Во время этих галлюцинаций он видел разные видения, слышал звуки и, благодаря им, уверовал, что он Божий посланник, до чего, без этих галлюцинаций, он не дошел бы ни религиозным возбуждением, ни абстрактным монотеизмом… Мы думаем, что эпилептические припадки у него были довольно редки, так как частое появление их отозвалось бы гибельно на его трудной деятельности и его миссии». (Айрлэнд, 1887, с. 35.)
«…Несомненно, что Магомет страдал истерией в тяжелой форме». (Чиж. 2001, с. 441.)
Есть определенная закономерность в том, что основатели трех величайших мировых религий (Христос, Будда и Мухаммед) были людьми с патологической психикой (при всей спорности существования первого как исторического лица). Впрочем, деятели, ставшие основателями более мелких религиозных движений или сект, также не являются исключениями из этого правила (см. Блаватская, Фокс, Франциск Ассизский и др.). В данном случае больший интерес представляет отмеченная тенденция, чем уточнение диагноза каждой конкретной личности. И эта тенденция подтверждает, что абсолютное большинство исторически значимых религиозных достижений совершены людьми с нарушенной в той или иной степени психикой. Логично предположить, что психические расстройства явились одной из составляющих того «аккорда гения», который и позволил этим лицам выделиться из общей массы людей и привлечь к себе благосклонное внимание истории.
МЮССЕ (Musset) АЛЬФРЕД де (1810–1857), французский писатель, поэт-романтик и драматург.
Наследственность
«Двоюродный брат по линии отца кончил жизнь самоубийством. В семье матери проявлялись черты психической неуравновешенности». (Nisbet, 1891, с. 137.)
«С детства обнаруживал крайнюю нервность, доводившую его до припадков». (ЭСБрокгауза, п/т. 39, с. 373.)
«Крайне любопытен в эротическом отношении. В молодости проводил все время в борделях… Жестоко обращался со своей сексуальной партнершей; непосредственно после этого отмечался истерический плач». (Mtchaut, 1904, с. 427.)
«У Мюссе отмечают три слабости, вошедшие в поговорку и связанные друг с другом: женщины, вино и игра. Первая слабость проявилась у него в отроческом возрасте, когда он почувствовал страстную привязанность к своим юным кузинам. С 18 лет он регулярно злоупотреблял спиртными напитками и стал азартным игроком… Однажды у него появилось желание совершить самоубийство, но он был удержан тем обстоятельством, что получил приглашение от знаменитой актрисы Рашель провести несколько дней наедине с ней… Он испытал несколько необычайно ярких зрительных галлюцинаций, что свидетельствует о болезненной чувствительности его мозга. Однажды Мюссе увидел на своем рабочем столе четырех маленьких демонов с крыльями, которые вместе с другими настольными предметами согласованно маршировали взад и вперед. Затем появились маленькие, около трех дюймов высоты, человечки, которые принесли с собой кран. Мюссе повернул ручку крана, и оттуда потекла струя прекрасной пыли, из которой на столе стали возникать всевозможные вещи. Это видение было настолько реальным, что он был вынужден обратиться к брату для того, чтобы тот помог отличить действительные предметы от воображаемых… Очень часто страдал от бессонницы и обмороков». (Nisbet, 1891, с. 37—139.)
«Ломброзо считает Мюссе эпилептиком и подтверждает это его чрезвычайно аффективным характером. О последнем свидетельствует также любовница Мюссе, артистка Алан. По ее свидетельству, Мюссе отличался невозможным характером, доходившим до галлюцинаций, и постоянно пил “до чертиков”… Мюссе, несомненно, отличался аффективно-эпилептическим характером». (Сегалин, 1926в, с. 181.)
[Из письма госпожи Алан от, 17.07.1849 г.] «Когда он вернулся к себе, у него начался припадок горячки. Это бывает у него, когда он в возбужденном состоянии; причина в его давних пагубных привычках. В таких случаях у него возникает галлюцинация и он разговаривает с призраками». (Мо-руа, 1983, с. 150.)
[Из письма Жорж Санд врачу Панд-желло] «Однажды, три месяца тому назад, после очень сильного волнения, он вел себя как сумасшедший в течение целой ночи. Он видел призраков вокруг себя и кричал от страха и ужаса…» (Там же, с. 154.)
«Галлюцинации зрения и слуха… Запойное пьянство». (Lefubure, 1899, с. 87, 107.)
«Тяжелобольная, патологическая бионегативная личность». (Lange-Eichbaum, Kurth, 1967, с. 475.)
«Страдал сифилитическим поражением аортального клапана сердца, в связи с чем врачи даже описали “симптом Мюссе” — синхронное с ритмом сердца покачивание головы». (Dunning, 1993, с. 197.)
Особенности творчества
«Мой стакан невелик, но я пью из своего стакана». (Мюссе)
«Творческий процесс протекал в состоянии депрессии. “Слагал свои сти-
хи при торжественных свечах, в полном одиночестве, за столом, на котором стояло два прибора для его милой, воображаемой женщины, которая должна была вот-вот прийти и разделить с ним ужин”». (Сегалин, 1926а, с. 52, 59.)
«…Был, можно сказать, человеком запойным. Пил ведрами, и не столько ради удовольствия, сколько, как он полагал, для вдохновения». (Гаев, 1999. с. 194.)
«Творчество волнует меня, вызывает во мне дрожь. Исполнение, на мой взгляд, всегда слишком медленное, заставляет биться мое сердце, и я со слезами, с подавленными криками даю жизнь идее, которая сперва опьяняет меня, но которой на другой день я смертельно стыжусь, которая делается мне противна. Если я изменяю ее, то бывает еще хуже, она исчезает; лучше позабыть ее и ждать другой идеи. Но эта другая является такой туманной, такой грандиозной, что мой несчастный ум не в состоянии охватить ее. Она гнетет, мучает меня, пока не сделается возможной для осуществления, пока не начнутся другие страдания, родовые муки, настоящая физическая боль, определить которую я не могу. Вот так проходит моя жизнь, если я позволяю господствовать надо мной живущему во мне гиганту-артисту». (Рибо, 2001, с. 380–381.)
«Он всю свою жизнь играл роль избалованного ребенка, который хочет, чтобы его жалели все окружающие, и особенно женщины. Таким путем не добьешься уважения. Его считали суетным, в известной мере он таким и был. Но за суетностью нередко скрывается пылкий нрав, у Мюссе суетность служила маской для пламенных и искренних страстей. Эти страсти он выражал в стихах, которые так и не стали модными… Главным источником вдохновения для Мюссе была его собственная жизнь и чувства». (Моруа, 1983а, с. 186, 95.)