Безумные грани таланта: Энциклопедия патографий
Шрифт:
БОДЛЕР (Baudelaire) ШАРЛЬ (1821-67), французский поэт, участник Революции 1848 г. Предшественник французского символизма. Писал классически стройные, но с эпатирующими темами и образами стихотворения.
«Всегда надо быть пьяным. В этом все, это единственная задача. Что бы не чувствовать ужасной тяжести Времени, которая сокрушает ваши плечи и пригибает вас к земле, надо опьяняться без устали.
Но чем же? Вином, поэзией или добродетелью, чем угодно.
Но опьяняйтесь».
Ш
Наследственность
«Происходил из наследственно маниакальной семьи». (Луначарский, 1929, с. 584.)
«По собственному утверждению Бодлера, предки его матери были “идиоты и сумасшедшие”». (Braun, 1940, с. 63–64.)
«Отцу Бодлера было тогда 62 года, а матери — 27; такой чрезмерной разнице лет между родителями Бодлер приписывал свою природную болезненность». (Венгерова, 1992, с. 350.)
Общая характеристика личности
«Впрочем, психическая травма, полученная Бодлером в детстве, заключалась для него не в раннем сиротстве, а в “предательстве” матери, которая уже на следующий год после смерти мужа решилась вступить в новый брак — на этот раз с 39-летним майором Жаком Опиком… И все же Бодлер до самой смерти отчима так и не простил ему того, что он “отнял” у него мать, которая, со своей стороны, совершила повторную “измену”: в 1831 году, когда семье по делам службы майора пришлось перебраться в Лион, 11-летнего Шарля и вовсе удалили из дома, отдав в интернат при Лионском Королевском коллеже. Обида, ревность и ненависть беспомощного существа, брошенного на произвол судьбы, — вот что привело к возникновению знаменитой “трещины” в душе Шарля Бодлера, чувства оставленности-избранничества, изводившего его всю жизнь». (Безелянский, 1998, с. 170.)
«С детства страдал припадками тяжелой меланхолии, учился плохо. В “Petits poemes” сказывается болезненная, истерическая натура поэта. Бодлер принадлежал к клубу гашишеров. Злоупотребление гашишем и пошатнуло его нервы и довело до роковой болезни, от которой он преждевременно умер*. (ЭС Брокгауза, 1891, 7-й п/т, с. 214.)
«В юности на торговом корабле объездил полмира, — отец пытался таким образом приохотить его к коммерции. Торговцем он, конечно, не стал, но на всю жизнь его отравила экзотика, легендарный Восток: Индия, Ява, Малайя; черный, желтый, эбеновый, яркобелый, ослепительно-розоВый и изумрудно-зеленые цвета; восточная чувственность, фантастика обрядов, до сих пор ему мерещились жертвоприношения, кровь, какие-то жрецы и брамины, черные женщины с пурпуровыми губами, изваяния, гигантские мясистые листья и цветы с дурманящим запахом». (Гастев. 1966, с. 174.)
«В 1843 году Бодлеру привалило отцовское наследство (100 тысяч франков), и это дало ему возможность с энтузиазмом продолжать жизнь рассеянно-скучающего денди, беспечно соря деньгами. Обеспокоенные родственники не могли допустить такого мотовства и установили через суд опеку над Бодлером. Все последующие годы после суда Бодлер получал всего лишь ежемесячное скромное денежное пособие, небольшую ренту, что, естественно, приводило его в бешенство». (Безелянский, 1998, с. 172.)
«Уже с юности он обнаруживал признаки психической ненормальности. Безусловно патологической была и его половая жизнь. Он поддерживал половые сношения с уродливыми, непривлекательными женщинами, негритянками, карлицами, великаншами. Относительно очень красивых женщин он говорил, что желал бы видеть их повешенными за руки и в этом положении целовать им ноги. Это влечение к обнаженной ноге фигурирует в одном из его дышащих лихорадочной страстью стихотворений как эквивалент полового акта… Этот человек, отличавшийся явными мазохистскими и садистскими наклонностями, погиб в конце концов от паралитического слабоумия». (Брафт-Эбинг. 1996, с. 173.)
«Я эту ночь провел с еврейкою ужасной; / Как возле трупа труп, мы распростерлись с ней…» (Бодлер. «Сплин и идеал», XXXIII)
«Робость, гипертрофированная са-морефлексия, неуверенность в себе как в мужчине заставляли его искать партнершу, по отношению к которой он мог бы чувствовать свое полное превосходство и ничем не смущаться». (Безелянский, 1998, с. 183.)
«Рядом ужинает Бодлер — без галстука, с открытой шеей, обритый наголо — совсем как приговоренный к гильотине. Единственное щегольство: маленькие руки, чистенькие, холеные, с отделанными ногтями. Лицо безумца, голос острый, как лезвие». (Гонкуры, 1964, с. 148.)
«Жаждущий идеального, не признающий никакие компромиссы, склонный к сарказму, мизантропии и эпатажу, Бодлер был еще “невыносимее”, чем Байрон. Общаться с ним было нелегко». (Безелянский, 1998, с. 186.)
«Опиоман, пьяница. Окрасил волосы в зеленый цвет. Импульсивный. Эпизодические депрессии с тяжелыми меланхолическими состояниями». (Grasset, 1907, с. 153.)
«Вуаерист и фетишист. Стремление к самонаказанию доходило у Бодлера до такой степени, что заражение сифилисом произошло едва ли не умышленно… Дендизм как средство защиты против своей робости и застенчивости». (Sartre, 1947, с. 100. 173.)
«Одна из самых тяжелых бионега-тивных личностей среди творческих знаменитостей. Именно патология обеспечила ему длительную славу». (Lange-Eichbaum, Kurth, 1967, с. 328.)
[Письмо к матери от 6. 05. 1861 г.] «Не хочу говорить о нервных заболеваниях, подтачивающих меня день за днем и уничтожающих смелость: о рвотах, бессоннице, кошмарах, слабости. Об этом я очень часто тебе говорил. Но бесполезно стыдиться тебя. Ты знаешь, что в ранней молодости я переболел сифилисом, от которого позднее счел себя полностью излеченным. В Дижоне, после 1848 года, был новый взрыв. И снова временное облегчение. Теперь он возвращается и принимает новую форму: пятна на коже и поразительная усталость во всех суставах». (Бодлер, 1975, с. 249.)
«Бодлер часто жаловался на свое “мрачное настроение”, на свою “истерию” и, чтобы встряхнуть себя, прибегал к опиуму, а искусственное возбуждение сменялось еще большей подавленностью, приводило к еще большему расстройству нервной системы. И мир превратился в глазах поэта в тяжелый кошмар, в болезненную галлюцинацию, в шабаш ужасов и привидений». (Фриче, 1912, с. 206.)
«“Я культивировал свою истерию, испытывая при этом страх и наслаждение. Нынче, 23 января 1862 года, — отмечает он в записной книжке, — до меня донеслось странное предостережение, я почувствовал, как на меня повеяло дыханием слабоумия”». (Перрюшо, 1976. с. 97.)