Бироновщина. Два регентства
Шрифт:
Въ это время изъ передней донесся нетерпливый звонокъ, а затмъ стукъ отворяемой двери и возгласъ Самсонова:
— Вы ли это, Михайло Ларивонычъ?
— Собственной, братъ, персоной, — отвчалъ веселый голосъ, и въ комнату ворвался красивый молодой офицеръ.
— Воронцовъ! — вскричалъ Шуваловъ и, полуприподнявшись на диван, протянулъ ему об руки. — Какъ ты вырвался сюда, дружище?
Пріятели крпко обнялись и расцловались.
— Да что y тебя, Пьеръ, съ ногой–то? — спросилъ Воронцовъ.
Петръ
— Съ пріздомъ, батюшка, Михайло Ларивонычъ! Нежданый другъ лучше жданыхъ двухъ; аль только на побывку?
— На побывку, старина, и контрабандой.
Старикъ всплеснулъ руками.
— Самовольно, значитъ, безъ вдома герцога?
— Похоже на то.
— Эка гисторія! Да вдь тебя, батюшка, онъ самъ же и спровадилъ отсел къ чорту на кулички въ линейные полки? Какъ провдаетъ про твое самовольство, такъ жди отъ него всякихъ пакостей: разжалуетъ въ рядовые, а не то и въ арестантскія…
— Богъ не выдастъ — свинья не състъ! — былъ легкомысленный отвтъ. — Ну, а теперь, старина, можешь опять благородно отретироваться въ собственные аппартаменты. У насъ съ Петромъ Иванычемъ свои приватныя дла.
— Приватныя дла! Ну, подумайте! — ворчалъ себ подъ носъ старикъ, «благородно ретируясь». — И покалякать–то толкомъ не дадутъ…
— Такъ разв и полковой командиръ не знаетъ о твоей отлучк? — продолжалъ, между тмъ, допрашивать Шуваловъ.
— Командиръ–то знаетъ; но отлучился я подъ претекстомъ якобы къ роднымъ въ деревню. Были y насъ, видишь ли, на дняхъ большіе маневры. Я съ моей ротой пробрался ночью окольными путями въ тылъ непріятелю, напалъ врасплохъ на ихъ главную квартиру и захватилъ самого командира со всмъ его штабомъ въ постели.
Шуваловъ расхохотался.
— Однако! Воображаю, какъ они тебя благодарили. Ну, и ты увелъ ихъ въ свой лагерь?
— Взялъ съ нихъ только слово считать себя военноплнными. Это ршило исходъ маневровъ. Мой командиръ хотлъ было представить меня за то вн очереди къ слдующему рангу…
— А ты неужели отказался?
— Отказался, и по двумъ причинамъ: во–первыхъ, было бы не по–товарищески на чужой оплошк выгадывать себ служебный фортель… Во–вторыхъ…
— Ну, что же во–вторыхъ?
— Во–вторыхъ, я могъ выпросить себ, замсто того, негласный отпускъ, который былъ мн до зарзу нуженъ, чтобы… чтобы оглядться здсь опять въ придворныхъ сферахъ.
— Ты, Мишель, и лгать–то безъ запинки не умешь. Скажи прямо, что не въ–терпежъ стало въ долгой разлук съ своей душой–двицей.
— Да ты, Пьеръ, это про кого?
— Про кого, какъ не про ту, изъ–за которой собственно ты и вылетлъ тогда изъ Петербурга.
— Отъ тебя, братъ, я вижу, ничего не скроешь. Но ты еще не знаешь, что y насъ съ нею были уже декларасіоны, что мы тайнымъ образомъ помолвлены.
— Нчто подобное я уже подозрвалъ. Вдь вы съ графиней Анной Карловной замтили другъ друга еще тогда, когда ты былъ кадетомъ въ шляхетскомъ корпус.
— Да, цесаревна прізжала къ намъ въ корпусъ зачастую съ своей кузиной на всенощныя, отстаивала всю службу. Уже тогда мы поняли съ Аннетъ, что созданы другъ для друга. Когда же я вышелъ въ офицеры, мы обмнялись кольцами. Ни теб, никому другому я объ этомъ пока не сказывалъ, чтобы не было, знаешь, медизансовъ. Но Биронъ чрезъ своихъ ищеекъ все–таки, видно, кое–что пронюхалъ…
— И разлучилъ васъ, потому что ты, какъ мужъ кузины цесаревны и притомъ офицеръ гвардіи, могъ быть для нмецкой партіи весьма опасенъ.
— Ну, вотъ. А на дняхъ я получилъ цидулочку отъ Аннетъ, что нынче–де на публичномъ маскарад въ Лтнемъ дворц мы могли бы встртиться безъ всякой опаски. Раздобыть бы только приличный костюмъ…
— И входный билетъ, безъ котораго тебя не впустятъ, — добавилъ Шуваловъ. — На твое счастье я, какъ видишь, не въ состояніи воспользоваться ни своимъ костюмомъ, ни своимъ билетомъ, и могу отдать ихъ въ полное твое распоряженіе. Самсоновъ!
— Иди, иди! — донесся изъ лакейской ворчливый голосъ Ермолаича. — Начудесилъ, ну, и кайся.
— Да что y васъ тамъ? — теряя уже терпніе, крикнулъ Шуваловъ.
— Не одтъ я, сударь… — отозвался наконецъ Самсоновъ.
— Вретъ, вретъ! одтъ! — обличилъ его старикъ. — Чего сталъ, шелопутъ. Иди, иди на расправу. Ишь ты! ровно быкъ передъ убоемъ упирается.
И съ напряженіемъ всхъ своихъ старческихъ силъ, Ермолаичъ втолкнулъ въ комнату къ господамъ средневковаго рыцаря.
Въ первый моментъ Петръ Ивановичъ готовъ былъ, кажется, не на шутку разсердиться, но юный «шелопутъ» въ своихъ, на видъ тяжелыхъ стальныхъ, на самомъ же дл картонныхъ доспхахъ, оклеенныхъ только сверху серебряной бумагой, остановился посреди комнаты въ такой безупречно–рыцарской поз, что господинъ его, зараженный смхомъ пріятеля, самъ также добродушно разсмялся.
— Ахъ, ты, шутъ и пьеро! Вдь пустить его этакъ на придворный маскарадъ, такъ никто, пожалуй, не призналъ бы въ немъ лакея.
— Ну, а теперь, Самсоновъ, разобалакивайся–ка опять, — сказалъ Воронцовъ: — на маскарадъ отправляюсь сейчасъ я вмсто твоего барина.
— Ваше благородіе, Михайло Ларивонычъ! взмолился тутъ Самсоновъ. — Явите божескую милость: возьмите меня тоже съ собой!
— Эко слово молвилъ! Тебя все равно вдь не пропустятъ.
— Меня–то съ вами пропустятъ: многіе служители придворные меня въ лицо знаютъ; а для послугъ, неравенъ часъ, я могу вамъ еще пригодиться.