Бироновщина. Два регентства
Шрифт:
— Но вдь это, въ самомъ дл, должно быть премило! Какая жалость, право, что я раньше–то этого отъ васъ не слышала…
— А разв вы не поспете еще это сдлать?
— Да о всякомъ отступленіи отъ регламента надо доложить оберъ–гофмаршалу.
— А я бы ему и не докладывала! Понравится государын и молодымъ, такъ гофмаршалъ и рта не разинетъ.
— Какая вы храбрая! Разв ужъ сдлать маленькую пробу надъ креслами и кувертами молодыхъ?
— Ну, конечно, мадамъ Балкъ. Вы сами увидите, какъ это красиво.
— Ахъ, баронесса, баронесса! Посадили вы мн блошку въ ухо… Попробуемъ ужъ на вашъ и на мой страхъ.
И энергичная барыня послала тотчасъ къ садовнику за зеленью и цвтами. Черезъ полчаса времени кресла обоихъ молодыхъ были уже въ пышныхъ гирляндахъ, а приборы ихъ — въ розахъ и миртахъ.
Тутъ влетлъ камерпажъ и махнулъ рукой капельмейстеру на хорахъ. Оттуда грянулъ торжественный маршъ. Вс кругомъ заметались.
— Ея величество вышла изъ своихъ покоевъ!
Лилли успла только юркнуть въ боковую дверь, но, обернувшись на бгу, замтила еще оберъ–гофмаршала и маршала, чинно и важно съ своими маршалскими жезлами открывавшихъ шествіе передъ императрицей и молодыми съ ихъ свитой.
Добжавъ къ себ, двочка остановилась посреди комнатки и глубоко перевела духъ.
«А что, если мадамъ Балкъ вдругъ назоветъ имъ меня? На всякій случай перевязать косичку хорошенькой бархаткой»…
Едва она справилась съ этимъ дломъ, какъ. влетлъ пажъ.
— Вы здсь, баронесса? Пожалуйте къ государын.
Сердечко въ груди y нея такъ и екнуло, душа въ пятки ушла.
— Мадамъ Балкъ тоже тамъ?
— Тамъ. Она же и говорила про васъ.
— Такъ и есть! Но государыня не гнвается?
— Ай, нтъ, напротивъ, она въ самомъ лучшемъ расположеніи духа.
Это нсколько подбодрило Лилли. Когда она входила въ «Большой» залъ, сотни глазъ направились на нее. Сама же она видла только государыню за главнымъ столомъ, да стоявшую за ея кресломъ, рядомъ съ прислуживавшимъ камергеромъ, г–жу Балкъ.
— Такъ вотъ она, наша искусница, — промолвила Анна Іоанновна своимъ густымъ, почти мужскимъ баритономъ, окидывая Лилли ласковымъ взглядомъ. — Ты оказала намъ въ сей великій день преизрядную радость. Чмъ бы и намъ тебя порадовать?
«Проси же, проси!» подбивала сама себя Лилли, и сокровенное желаніе было y нея уже на губахъ. Но губы ея не размыкались, а застнчивый взоръ умоляюще скользнулъ на новобрачныхъ.
Поддержки ждать отъ нихъ ей было, однако же, безполезно. Оба сидли какъ въ воду опущенные, а y принцессы глаза были еще заплаканы, и блдность щекъ не скрашивалась даже наложенными на нихъ румянами.
Лилли взглянула тутъ на цесаревну, и что же? Та тотчасъ пришла къ ней на помощь:
— Ваше величество! двочка обробла. Не дозволите ли мн дать за нее отвтъ?
— Говори.
— У нея одна мечта — попасть въ это воскресенье на публичный маскарадъ.
— Охъ, дтство, дтство! И танцовать, врно, до страсти любишь?
— Люблю, ваше величество… — смущенно пролепетала Лилли.
— Но прыгаешь еще, можетъ, трясогузкой? Такъ балетмейстеръ нашъ Флере маленько тебя подучитъ.
Милостивый прощальный кивокъ, — и оторопвшей, но счастливой двочк оставалось только сдлать возможно граціозный благодарственный реверансъ.
Конецъ I части.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
* * *
I. Контрабандой
Къ середин свадебной недли весь Дворъ до того изморился, что въ четвергъ была сдлана общая передышка.
Въ пятницу же съ самаго полудня въ Зимнемъ дворц состоялся парадный балъ–маскарадъ, къ которому были допущены только особы высокопоставленныя или «аташированныя» къ Царской фамиліи. Для тхъ же избранныхъ особъ былъ въ субботу на придворной сцен оперный спектакль–gala.
Зато къ назначенному на воскресенье, 8–е іюля, заключительному «публичному» маскараду (какъ значилось въ разосланныхъ печатныхъ приглашеніяхъ) «имли пріздъ вс придворныя и знатныя персоны и чужестранныя, а также дворянство съ фамиліями, кром малолтнихъ, въ приличныхъ маскахъ, съ тмъ, чтобъ платья пилигримскаго и арлекинскаго не было, тако жъ не отваживались бы вздвать какихъ непристойныхъ деревенскихъ платьевъ, подъ опасеніемъ штрафа».
Братья Шуваловы, уже по званію камеръ–юнкеровъ цесаревны, присутствовали при всхъ перечисленныхъ празднествахъ, но и ихъ, подобно Лилли Врангель, всего боле интересовалъ воскресный маскарадъ, для котораго оба заблаговременно заказали себ «пристойныя» платья: старшій братъ, Александръ, — плащъ бедуина, а младшій, Петръ, — доспхи средневковаго рыцаря.
Петру Ивановичу, однако, такъ и не пришлось пощеголять въ своихъ доспхахъ. Въ самый день маскарада онъ дежурилъ днемъ во дворц цесаревны.
Когда онъ тутъ съ дежурства собрался во свояси и взбгалъ къ себ наверхъ въ третій этажъ, по обыкновенію, черезъ дв ступени на третью, то второпяхъ оступился; нога y него подвернулась, и невыносимая боль едва–едва дала ему возможность доплестись до дивана въ кабинет. Самсоновъ слеталъ тотчасъ же за лейбъ–хирургомъ Елисаветы Петровны, Лестокомъ. Тотъ, ощупавъ больное мсто, нашелъ, что опасности никакой нтъ, но что вытянута жила и что паціенту обязательно должно пролежать день–другой съ арниковой примочкой на сильно–опухшей ног. Такъ старшій Шуваловъ, завернувшій передъ маскарадомъ домой, чтобы облечься въ свой блый бедуинскій плащъ, засталъ младшаго брата въ самомъ дурномъ настроеніи распростертымъ на диван съ компрессомъ на ног и съ книжкой въ рукахъ.
— Значитъ, богиня твоя Діана на маскарад тебя такъ и не дождется? — замтилъ онъ. — Если она про тебя спроситъ, то что сказать ей? что прикованъ къ своему дивану?
— Ну да, какъ Прометей къ скал! — проворчалъ въ сердцахъ Петръ Ивановичъ.
«Подлинно Прометей! иронизировалъ онъ самъ надъ собой по уход брата. — Точно мальчишка поскользнулся и самъ себя наказалъ! Тамъ вс уже съзжаются на общее веселье, а ты вотъ лежи пластомъ и утшайся какой–то книженкой. Какъ это глупо, ахъ, какъ глупо!»