Бироновщина. Два регентства
Шрифт:
— О Ермолаич y насъ рчи не было; онъ остается при томъ, при чемъ былъ. Но ты, понятное дло, не долженъ отказываться помогать иногда старику.
— Да я со всмъ моимъ удовольствіемъ.
— А такъ какъ надъ тобой нтъ отнын уже другой власти, опричь моей, то я разршаю теб обучиться и грамот, и письму, и счету.
Самсоновъ повалился въ ноги своему единственному теперь господину.
— Ну, это ты уже напрасно, этого я не выношу! — сказалъ Петръ Ивановичъ. — Не червякъ ты, чтобы пресмыкаться. Сейчасъ встань!
— За это слово, сударь, благослови васъ Богъ! — произнесъ глубоко–взволнованный Самсоновъ и приподнялся съ полу. — Мы хоть и рабы, а созданы тоже по образу Божію…
— Ну, вотъ, и пожинай теперь свои плоды! — замтилъ брату по–французски Александръ Ивановичъ. — Онъ считаетъ себя настоящимъ человкомъ!
— А что–же онъ по твоему — животное? — отозвался на томъ–же язык младшій братъ; посл чего обратился снова къ Самсонову. — Но учителя для тебя y меня еще нтъ на примт. Разв послать за приходскимъ дьячкомъ?..
— Да чего–же проще, — насмшливо вмшался снова Александръ Ивановичъ: — отправь его въ des sciences Академію: тамъ учеными мужами хоть прудъ пруди.
— А чтожъ, и отправлю, — идея вовсе не дурная, — только не къ нмцамъ–академикамъ, а къ русскому–же человку, секретарю Академіи, Тредіаковскому. Онъ обучалъ русской грамот вдь и принца Антона–Ульриха.
На этомъ разговоръ былъ прерванъ рзкимъ звонкомъ въ передней: то были ожидаемые Шуваловыми партнеры, и весь интересъ пріятельской компаніи до самаго разсвта сосредоточился уже на «капитальномъ» вопрос: ляжетъ–ли такая–то карта направо или налво.
VI. Секретарь де–сіянсъ Академіи на служб и на Олимп
Своего будущаго учителя, Василья Кирилловича Тредіаковскаго, Самсоновъ не имлъ еще случая видть, а по наслышк не могъ составить себ объ немъ сколько–нибудь яснаго представленія. Нкоторое время уже спустя, горемычный піита–философъ, привязавшись, повидимому, довольно искренно къ своему способному ученику, въ минуты откровенія повдалъ ему урывками свое прошлое. Изъ этихъ урывковъ для Самсонова постепенно выяснилось, что Тредіаковскій былъ сыномъ приходскаго священника и родился въ Астрахани въ 1703 году. Первые азы онъ одоллъ въ мстной приходской школ, но затмъ былъ перемщенъ въ латинскую школу при католическомъ костел монаховъ–капуциновъ «для прохожденія словесныхъ наукъ» на латинскомъ язык. Вліяніе на него отцовъ–капуциновъ и въ религіозномъ отношеніи сказалось при окончаніи двадцатилтнимъ бурсакомъ курса: когда родитель вздумалъ тутъ женить его на одной священнической дочери, чтобы открыть ему такимъ образомъ путь къ священническому сану, сынъ сбжалъ изъ–подъ внца въ Москву. Благодаря основательной подготовк въ латыни, онъ былъ принятъ въ славяно–греко латинскую академію при московскомъ Заиконоспасскомъ монастыр прямо въ классъ реторики. Но его мечтою было — «вящшее усовершенствованіе» въ заграничныхъ академіяхъ. И вотъ, съ грошами въ карман, онъ пшкомъ добирается до Петербурга, находитъ тамъ «вождленную оказію» и на голландскомъ корабл плыветъ въ Амстердамъ. Русскій посланникъ при голландскомъ Двор графъ Головкинъ, даетъ ему y себя временный пріютъ «съ изряднымъ трактаментомъ», пока юноша не научается говорить по–французски; а затмъ отпускаетъ его съ миромъ «по образу пшаго хожденія» въ Парижъ, гд тамошній посолъ нашъ князь Куракинъ точно также принимаетъ его «на даровой коштъ» въ свой домъ. Въ парижскомъ университет молодой человкъ заканчиваетъ свое образованіе по наукамъ философскимъ и математическимъ, а въ Сорбон — по богословскимъ. Въ то же время онъ участвуетъ и въ публичныхъ диспутахъ, пишетъ не только русскіе, но и французскіе стихи, переводитъ на русскій языкъ, частью прозой, частью стихами, сочиненіе «зда на островъ любви». По возвращеніи въ Петербургъ онъ мается три года безъ мста, «испытывая всякія огорчительныя неожиданности и реприманты», пока, наконецъ, въ 1733 году не пристраивается на казенную должность секретаря «де–сіянсъ Академіи», съ жалованьемъ въ 360 р. асс. и съ обязательствомъ: «1, стараться о чистомъ слог россійскаго языка, какъ простымъ слогомъ, такъ и стихами; 2, давать лекціи въ гимназіи при Академіи; 3, трудиться совокупно съ другими надъ лексикономъ, и 4, окончить грамматику, которую онъ началъ, также и переводить съ французского и латинскаго на россійскій языкъ все, что ему дано будетъ». Теперь–же онъ, «какъ истинный сынъ, отечества, полагалъ всю славу и удовольствіе въ доблестномъ выполненіи сихъ начальственныхъ предначертаній».
Все это, какъ сказано, Самсоновъ узналъ уже впослдствіи. Когда онъ подходилъ къ главному, украшенному колоннами, порталу академическаго зданія, онъ не зналъ даже, молодой–ли еще человкъ Тредіаковскій, или же онъ такого же преклоннаго возраста, какъ этотъ сгорбленный старичокъ въ очкахъ, что поднимался только–что по ступенямъ высокаго крыльца. Пропустивъ старичка впередъ, Самсоновъ вошелъ вслдъ за нимъ въ прихожую.
— Здравія желаю вашему превосходительству! — почтительно–фамильярно привтствовалъ старичка украшенный нсколькими медалями швейцаръ, снимая съ него старенькій плащъ съ капюшономъ, тогда какъ подначальный сторожъ принималъ шляпу и палку.
— Господинъ секретарь здсь? — спросилъ старичокъ по–русски, но съ сильнымъ нмецкимъ акцентомъ.
Отвтъ былъ утвердительный.
— А господинъ совтникъ?
— Тоже–съ; сейчасъ только прибыли.
Старичокъ направился къ двери съ надписью, которую Самсоновъ за неграмотностью не могъ прочесть, но которая гласила: «Канцелярія».
— Врно, академикъ? — отнесся Самсоновъ къ швейцару.
Тотъ не удостоилъ его отвта, оглядлъ его ливрею критическимъ окомъ и спросилъ въ свою очередь:
— Да ты къ кому?
— Къ господину Тредіаковскому, Василью Кириллычу.
— Отъ кого?
— Отъ моего господина.
— Да господинъ–то твой кто будетъ?
— А теб для чего знать?
Швейцарскія очи гнвно вспыхнули: какой–то юнецъ–лакеишко и сметъ дерзить ему, многократному «кавалеру»!
— Коли спрашиваю, стало, нужно. Ну?
— Господинъ мой — камеръ–юнкеръ цесаревны, Петръ Иванычъ Шуваловъ.
— Ты съ письмомъ отъ него, значить?
— Съ письмомъ.
— Да ты, чего добраго, къ намъ на службу мтишь? Ступай себ съ Богомъ, ступай! Секретарь y насъ — послдняя спица въ колесниц и ни какихъ мстъ не раздаетъ.
— Я и не ищу вовсе мста.
— Такъ о чемъ же письмо–то?
Назойливость допросчика надола допрашиваемому.
— Въ письм все расписано, да письмо, вишь, запечатано. Какъ распечатаетъ его господинъ секретарь, такъ спроси: коли твоя милость здсь всхъ длъ вершитель, такъ онъ теб все въ точности доложить. А теперь самъ доложи–ка обо мн.
Такою неслыханною продерзостью оскорбленный до глубины души, «кавалеръ» весь побагровлъ и коротко фыркнулъ:
— Подождешь!
Приходилось вооружиться терпніемъ. Около стны стоялъ для постителей ясневаго дерева ларь. Самсоновъ пошелъ къ ларю и прислъ. Но начальникъ прихожей тотчасъ поднялъ его опять на ноги:
— Ишь, разслся! Вонъ въ углу мсто: тамъ и постоишь.
Длать нечего, пришлось отойти въ уголъ. Въ это время изъ канцеляріи стали доноситься спорящіе голоса, врне, одинъ голосъ, трубный, звучалъ недовольно и повелительно, а другой звенлъ виноватой скрипящей фистулой. Первый принадлежалъ, должно быть, «совтнику», начальнику канцеляріи, второй же — секретарю.
— Здорово его отчитываетъ! — замтилъ сторожу швейцаръ, выразительно поводя бровью.
— Допекаетъ! — усмхнулся тотъ въ отвтъ. — Врно, опять что проворонилъ.
— Не безъ того. Съ нашимъ братомъ изъ себя какой вдь куражный, а передъ начальствомъ и оправить себя не уметъ.
Дверь канцеляріи растворилась. Первымъ показался опять старичекъ–академикъ. Провожавшій его до порога «совтникъ», сухопарый и строгаго вида мужчина, покровительственно успокоилъ его на прощанье: «Wird Ailes geschеhеn, Geehrtester» («Bce будетъ сдлано, почтеннйшій»), и повернулъ назадъ.