Бирюзовые серьги богини
Шрифт:
— О том, как Тенгри увидел Умай?
— Нет, расскажи о твоем стойбище, где ты родился.
— О Маргуше! — Аязгул обрадовался.
Давно он не вспоминал родину, которая осталась в памяти разрушенным дворцом царя, занесенными песками домами жителей… Ни войны, ни пожары не смогли уничтожить жизнь в Маргуше, но природа! Пока была вода, щедро даруемая протекающей в оазисе рекой Мургаб, жизнь вокруг кипела, но река ушла, за ней ушли люди.
Аязгул лег рядом с Тансылу, облокотившись на руку и глядя в ее лицо, и начал рассказ: — Далеко-далеко, за бурными реками, за черными песками лежит древняя страна Маргуш. Много жило в ней славных людей, был у них царь, почитали они богов, строили хижины из глины, растили детей. Я родился тогда, когда все небо было усеяно сияющими звездами, и потому мой отец дал мне имя Аязгул — Рожденный Звездной Ночью…
Мелодичный голос Аязгула убаюкивал Тансылу. Она закрыла глаза и перед ее взором возникла прекрасная страна Маргуш — зеленый оазис на берегу реки, окруженный песками Черной пустыни. Люди — смеющиеся, работящие и среди них родители Аязгула и он — маленький мальчик с длинными волнистыми волосами и светлыми, как безоблачное небо глазами. Его взгляд похож на свет луны, а голос подобен воркованию голубя…
Чию-Шаго очнулась. Вода в озере закипела от окруживших остров демонов, протянувших руки к своей жертве. Встав, девочка сбросила накидку. Шерстяная юбка затрепетала на ветру, связки коралловых бус кольчугой укрыли грудь, охранные символы, начертанные на них, не подпускали демонов ближе, но силы духов-покровителей слабели: бусы трещали под напором алчных сил.
Глаза Чию-Шаго наполнились слезами, она оглянулась назад, но в тумане не увидела никого, кто бы мог прийти к ней на помощь. Вспомнив о Чинтамани, девочка достала его из передника и, раскрыв ладонь, вытянула руку вперед. Ветер опал, демоны притихли. В тишине гулко стучало сердце девочки, а ее мысли блуждали по далекой степи, связь с которой всю жизнь волновала незримыми образами.
В этот момент волей человека решалась судьба мира. Одна светлая жизнь как плата за зло, за слезы и кровь тысяч людей.
Девочка усмирила сердце, глубоко вдохнула колючий воздух высокогорья и впервые за свою жизнь сказала вслух:
— Будьте милосердны, боги… — и повернула ладонь.
Чинтамани упал и слился с другими камнями. Чию-Шаго вошла в воду…
Дух Великого Воина оставил тело Тансылу под утро, когда ее мятежная душа, наконец, обрела покой. Как и просила Тансылу, муж похоронил ее на берегу Йенчуогуз, недалеко от того места, где они впервые подарили друг другу себя.
Высокий курган вырос на холме, омываемом шумными весенними водами. Тансылу спала в нем, зажав в руке перстень с гранатом, а на ее груди среди других украшений покоился агатовый амулет с двумя лунами.
По степи пронесся клич, шаманы всех кочевий собрались у Батыр-камня. Каждый начертал на нем один символ, все вместе они составили заклинание, которое на протяжении веков, пока время и стихии не сотрут его, будет удерживать мятежный дух на земле, между вечностью и небытием, между добром и злом, сохраняя гармонию жизни в мире людей и во всем мироздании.
Глава 13. Душа Нежнее Шелка
Теплые, солнечные, но еще по-весеннему свежие дни дарили радость. Заливистая песнь жаворонков, журавлиное курлыканье сайгаков, чьи стада, мигрируя по степи, словно перетекали морскими волнами, оживление в стойбище — все звало к жизни!
Арман, расчесывал хвост любимому коню Базату и улыбался, жмурясь от яркого света. Крутые бока мышастого красавца — только что вымытые, с капельками влаги на шерсти — блестели на солнце. Закончив с хвостом, Арман принялся за гриву, поглядывая в выразительные глаза, прикрытые черной челкой.
— Что, доволен? То-то! Теперь скачи! — он шлепнул коня по крупу и тот, фыркнув, отряхнулся как собака и сорвался с места.
Арман отпрянул от коня под задиристый смех сына, который сидел рядом с бабушкой на широкой кошме, расстеленной перед юртой.
— И меня умыл! — вытерев лицо и руки поднесенным женой полотенцем, Арман присел рядом с сыном.
Озорные огоньки светились в его лучезарных глазах. Ежик черных волос завершался волнистой челкой, которая сейчас поднялась под напором ветра, как парус. Отец пригладил ее.
— Смеешься, а батыр? А кататься будешь?
Жаркын вскочил, как жеребец, потянул отца за руку.
— Идем, идем!
— Не-е-е! — возразила старая Батима. — Дайте коню просохнуть, успеете еще покататься, да и обедать пора. Слышу, Чулпан казан [16] открыла, давай, сынок, помоги, здесь дастархан накроем, хорошо сегодня, душа радуется.
Мальчик сначала надулся, недовольно сдвинув брови, но отец подмигнул ему, шепнув, что после обеда поедут вместе табун смотреть, и тот побежал к матери помогать.
16
Казан — большая чугунная кастрюля с круглым дном. «Казан открыла» означает, что еда готова.
Бабушка проводила правнука нежным взглядом.
— Хороший мальчик. И жена у тебя хорошая, Арман. Еще детей надо рожать. Чего ждете?
— Родим. Чулпан работать хочет. Нравится ей в коллективе. Пусть работает.
— Женщина детей должна рожать, а не работать… Скажи мне лучше, сынок, все ли у вас ладно, не болит ли больше твое сердце за той красавицей?
Арман сорвал травинку, прикусил.
— Не знаю. Не болит, но ноет.
— М-м, — понимающе кивнула Батима, — а сыну она так и не сказала, кто ты?
— Не хочет, боится говорить, — Арман выплюнул травинку, — она права, подрастет, тогда и узнает.
— Эхе-хе, — тяжко вздохнула бабушка, — подрастет… ему уже пятнадцать? А я так и не видела своего правнука…
— Я тебе фотографию показывал!
— Что фотография?! Я хочу обнять его, посмотреть в глаза… Он-то не знает, кто он на самом деле? Как думаешь?
— Нет, аже, думаю, не знает. Сима тогда слушала и молчала. Я сказал, как ты велела. Она ничего не ответила. Думаю, испугалась…