Бист Вилах. История одного Историка. Часть IV: Царская кровь
Шрифт:
– А не проще ли посвятить наших французских друзей в истинные планы контрреволюции? – спросил Дариор по-русски.
Смоленцев недовольно поглядел на баламута и покачал головой:
– Не думаю, что им нужно это знать. Они не члены ордена, и я не доверяю им в полной мере.
– Мне вы тоже не доверяли? – резко спросил Дариор.
– Мещанов просил вам первое время не рассказывать о цесаревиче. Вы и так были перегружены новой информацией. А это вредно для здоровья.
– Надо же, сколько заботы! – усмехнулся Дариор.
– Не пытайтесь повсюду искать подвох, – сказал Смоленцев, назидательно подняв палец. – Да, мы не святые угодники, но вера в Бога и в справедливость нас объединяет.
– Вы
– Да, я не хожу в церковь, моя вера ограничивается другими деяниями. По-вашему, любой православный человек обязан ходить в храмы и упиваться в молитвах? О, нет, ошибаетесь. Вот, например, я. Прямо скажем, не святой, но весьма и весьма верующий. В далёком детстве матушка очень часто водила меня в церковь. Разумеется, мне это не нравилось. Скучно, неинтересно, темно. Меня больше тянуло во двор – накостылять приятелям по шее. Правда, обычно костыляли мне. – Смоленцев в унисон с Василевским и Унгликом рассмеялись. Правда, последние сразу же замолчали и неприязненно уставились друг на друга.
– Но вот прошло время, – продолжал Смоленцев, – я вырос, и походы в церковь стали для меня излюбленным делом, отдушиной, защитой от всего мирского. Здесь я забывал о невзгодах и мог спокойно остаться наедине со своими мыслями. Но время неумолимо шло и я понял одну истину: нет хуже греха, чем каждый день таскаться в церковь. Те люди, что с утра до ночи молят бога, ничуть не лучше уличных попрошаек, только просят они не у людей. Они думают, что своими ежедневными посещениями церкви постепенно выкраивают себе тёплое место в раю. Но это не так. Одними мольбами не умилостивить Господа. Плохо тебе? Терпи! Справляйся сам. Не отвлекай Господа! Если посчитает нужным, Он сам поможет тебе. Посещать церковь нужно, но не часто. И по зову души. Ну, вот представьте, что к вам в дом ежедневно ломились бы люди и умоляли впустить их к себе, дать им хлеба, денег и так далее. Вам бы было приятно?
– Выгнал бы взашей, – сказал Василевский и добавил: – А если жиды, так и подстрелил бы.
Унглик отвернулся, а Смоленцев сокрушённо покачал головой:
– Я это к тому, что не надо напрашиваться к Господу, не нужно лезть к нему в обитель, надоедать и без устали произносить его имя, молиться. Сказано: «не произноси имени Господа, Бога твоего, напрасно, ибо Господь не оставит без наказания того, кто произносит имя Его напрасно». Бога не пронять молитвами – он взвешивает сердца. Глупо полагать, что его можно задобрить, валяясь на коленях и целуя образа. Сказано: «Господь смотрит не так, как смотрит человек; ибо человек смотрит на лицо, а Господь смотрит на сердце». Бог взвешивает поступки. В сущности, что есть Бог? Ведь по сути, это не Повелитель, сидящий где-то на облаке на личном троне. Прежде всего, это добро, это справедливость. Какая ему польза от ваших молитв? Ты хоть живи в церкви, но никому лучше от этого не станет. Нужны поступки, настоящие поступки. Только добрые деяния приблизят человека к желанному раю.
– По-моему, вы несколько ближе к аду, чем к раю, – не удержался Дариор.
– Извольте, – пожал плечами Смоленцев, – что есть ад? Ведь это не выжженная пустошь, наполненная чертями, которые жарят умерших на сковородках. Это такой же мир, ничуть не хуже рая. Отличие лишь в том, что ад более материальный, а рай – духовный. Ценности разные. И вовсе не значит, что в ад идут выродки, а в рай – замечательные люди в рясах. Нет, просто одни тянутся к духовному и попадут в райские дубравы, а те, кто желает лишь набить карманы, попадут в ад с золотыми горами. Ну а кто вообще не верует в жизнь после смерти – так и останется лежать в гробу. Каждому по вере его. А я, если хотите знать, не хочу верить,
– Вы снова и снова трактуете факты в угоду своих убеждений, – раздражённо сказал Дариор. – Я знавал одного священника, верующего до мозга костей. Так вот, он в полной мере опровергал ваши слова. Говорил, что, ходя в церковь, мы стремимся быть ближе к Богу, и одно лишь это пробуждает в Нём милость.
– Сколько людей, столько и мнений, – возразил Смоленцев. – Не забывайте, что даже священник является таким же человеком, как и мы с вами, а вовсе не посланцем свыше.
Неожиданно в разговор вступил цесаревич, и в комнате мгновенно наступила благоговейная тишина:
– Позволю себе не согласиться с вами, Михаил Андреевич, – задумчиво произнёс Алексей Николаевич. – Вера в Господа объединяет нас перед лицом врага. А церковь является первейшим символом веры. И мы должны посещать это священное место, чтобы оказать дань уважения Богу, оберегающему нас, и наше правое дело.
Смоленцев согласно покивал, не в состоянии открыто противиться воле будущего государя, и потому заговорил с возможной лаконичностью:
– Всех заветов Библии не перечесть. И, говоря откровенно, мы все слишком уж эгоисты, чтобы в ущерб себе исполнять их. А я глубоко убеждён, что в этом мире достаточно лишь творить добро, и добро это потом нам воздастся. Но главное – совершать благие поступки бескорыстно, а не именовать их долгосрочным вкладом в небесную перину. А церковь, как я уже сказал, нужно посещать лишь по зову души, а не для галочки таскаться туда с камнем на сердце и влача за собой шлейф грехов.
– Можно бесконечно спорить, господа, – примирительно развёл руками Василевский, – но давайте вспомним, что никто из нас уже больше года не был в церкви, мы день за днём грешим и даже не каемся, а потому нам просто противопоказано рассуждать и поучать друг друга божественной материей.
Эти слова словно устыдили окружающих. Даже Смоленцев смущённо закашлялся и отвернулся.
– Будут другие времена – будет и другая жизнь, – скорбно произнёс он.
– Теперь хочу перейти к двум основным вопросом, – заговорил Смоленцев с подчёркнутой серьёзностью. – Первое: поскольку Алексей Михайлович пришёл в себя, мы можем, наконец, сменить штаб-квартиру. Эти случаи с пропажей динамита и записками свидетельствуют о том, что кому-то из числа наших врагов хорошо известно наше укрытие. А потому необходима немедленная смена дислокации. Анастасия Николаевна?
– Временно вам придётся переехать в дом Феликса Венцеславовича.
– В этот гроб у Спасских ворот? – удивлённо переспросил Василевский.
А Смоленцев категорически заявил:
– Это невозможно! Там проходной двор, а нам нужны покой и безопасность.
– Всего на два-три дня, – сказала Анастасия Николаевна, – потом я переведу вас в другое, более надёжное место. Но сейчас такого нет. Отдельная квартира не на каждом углу имеется. Почти все большие квартиры в Москве превращены в коммунальный рай. Пришлось обращаться к нэпманам.
– Хорошо, тогда переедем завтра, после совершения операции.
– Какой операции? – встрепенулся Дариор.
– Вот, теперь перейдём к вопросу номер два. Наступило, наконец, то, чего мы так долго ждали. Надворному советнику удалось обнаружить логово «Серых». Расскажите.
Василевский гордо откашлялся и заговорил, в основном обращаясь к Дариору, ибо остальным эта история была известна:
– Вчера утром мы с Семёном расклеивали листовки вокруг Хитровской площади. Вдруг я заметил отряд «Серых» – вёл их сам Февральский. Проследовав за ними, я обнаружил в версте от Хитровки вход в подземное помещение. Я следил за входом до вечера. И бьюсь об заклад: это их логово.