Битва королев
Шрифт:
Симон был настолько поражен, что сперва даже не выказал радости.
– Не могу поверить…
– Я выбрала подходящий момент. Он был на седьмом небе от счастья, так он восторгается своей невестой. Я ему польстила. Генрих всегда был падок на лесть.
– Бог мой! – вдруг ожил Симон. – Значит, скоро ты будешь моей женой?
– Да, причем медлить нам нельзя. Он может передумать.
– Это правда. Тогда поженимся сразу после Рождества. О, ты умнейшая из принцесс!
– Ты скоро обнаружишь, что я проявляю
– Я уже предвижу, что моя жена окажется крепким орешком.
Элеонор с пленительной улыбкой пожала плечами.
Но вместе с радостью и тревога поселилась в их душах. В молчании они продолжили путь по лесу и набрели на часовню, будто спрятавшуюся в лесной чаще, поджидая их. Именно Элеонор настояла, чтобы они здесь спешились, привязали лошадей и возблагодарили у алтаря Господа, а также попросили его помогать в дальнейшем.
– Это верно, помощь Всевышнего нам не помешает, – резонно заметил Симон.
В часовне было сумрачно, тускло светила одинокая лампада. Они преклонили колени у алтаря и помолились.
Когда Элеонор подняла глаза и взгляд ее упал на распятие, она вдруг перенеслась мысленно в недалекое прошлое и вспомнила, как стояла она так же на коленях перед распятием бок о бок с архиепископом Кентерберийским. Дрожь пробрала ее, она не могла никак с собой справиться. Ведь в тот день она сказала, что примет обет целомудрия и посвятит себя служению Богу. Как она была легкомысленна!
Но ведь в то время она еще не встретила Симона.
Никто не принуждал ее давать обещание, которое она позднее нарушила. Как отнесется Господь к клятвопреступнице? Не послал ли Он на землю Симона как искушение, испытывая ее твердость?
Нет-нет! Зачем ей сейчас об этом думать?
Они поднялись с колен, и когда Симон взял ее за руку и повел из сумрачной часовни к выходу, к свету и теплу, он очень удивился, почему она так дрожит. И спросил ее об этом.
– Там было так холодно… в часовне.
Больше она ничего ему не сказала.
Холодно было и в январский день, когда Элеонор стояла рядом с братом, и король отдавал свою сестру замуж за рыцаря де Монфора, предварительно заставив священника поклясться соблюдать тайну.
Она не могла поверить своему счастью, но в то же время страх, охвативший ее в той далекой лесной часовне, не отпускал Элеонор.
Она напрасно убеждала себя, что грех ее ничтожен, что слова, сказанные ею Эдмунду, сорвались с ее языка случайно, в приступе острой тоски и неверия в возможность найти родственную душу в окружающем ее жестоком и корыстном мире. Эдмунд вряд ли воспринял их как обещание стать затворницей… А если нет?
Элеонор вспомнила суровое аскетичное лицо праведника. Люди, обрекающие себя на самопожертвование, могут быть очень
Глупо, конечно, с ее стороны портить себе праздник подобными размышлениями. Все складывается так хорошо. Генрих дал согласие на их брак и даже самолично участвует в свадебной церемонии. Но ведь он ничего не знает о том давнем разговоре, о сцене, разыгравшейся перед распятием.
А когда Эдмунд расскажет ему…
Нет! Она отказывалась даже думать о том, что тогда произойдет.
На выходе из храма Генрих ощутил некоторое раскаяние по поводу содеянного, и это отразилось на его лице. Желая осчастливить любимую сестренку, не поступил ли он с излишней поспешностью? Его стали одолевать сомнения.
Он произнес резко:
– Никому ни слова! Все держите в секрете!
Элеонор с искренним пылким чувством поцеловала руку короля.
– Дорогой брат, благороднейший из королей! Я никогда не забуду того, что вы сделали для меня!
Это, казалось, удовлетворило Генриха, но только на время… пока он вновь не стал терзать себя сомнениями.
С каждой неделей холода усиливались. Ветер со свистом врывался в дворцовые покои, и их обитателей не могли согреть даже огромные поленья, пылавшие в каминах.
Джоанна все мучительней захлебывалась кашлем, и, когда Александр прислал гонца с вопросом, чем вызвано ее столь долгое отсутствие, она пришла в полное отчаяние, но тотчас стала готовиться к отъезду.
Элеонор много времени проводила с сестрой. Джоанна знала о состоявшейся свадьбе, и ей было радостно видеть сестру счастливой.
«Как хорошо, что есть кто-то, с кем можно поделиться сокровенной тайной!» – признавалась Элеонор Симону.
Бедная Джоанна! Если бы только она могла познать такое блаженство! Конечно, Александр совсем не то, что Симон. Элеонор удивляло, почему замужество Джоанны считалось удачным. Да, конечно, у Джоанны было все – все, кроме счастья.
«Как странна и причудлива жизнь!» – размышляла Элеонор.
Они разговаривали в холодной комнате. Элеонор съежилась на стуле, а Джоанна лежала на кушетке, укрытая несколькими шкурами, и все равно не могла согреться.
– Тебе нельзя сейчас уезжать, – сказала Элеонор. – Подожди хотя бы, пока не потеплеет.
– Александр уже потерял терпение. Мне надо было вернуться еще до наступления зимы.
– Чепуха. Почему ты не можешь погостить у брата со своей семьей столько, сколько тебе захочется?
– Моя семья не здесь, а в Шотландии. Я должна жить там. Но я была счастлива повидать Генри и рада, что ты теперь опять замужем.
– Только я обязана держать это в секрете.
– А тебе это, по-моему, даже нравится. Признайся! Не придает ли подобная ситуация пикантность вашим отношениям?