Битва королев
Шрифт:
– Я вытрясу душу из негодяя! – кипятился Ричард.
– Ради Бога, но сестру ты здорово огорчишь. Этот малый ей по сердцу.
– Нищий авантюрист… и принцесса, наша сестра! Что может быть между ними общего?
– Перестань, Ричард. Они души друг в друге не чают. Ведь ты женился на той, кого сам выбрал, не забывай об этом. И я не возражал… А Элеонор мы отдали за Маршала, когда это было нужно государству, не спросив ее. Дадим же ей на этот раз пожить в любви с тем, кого она выбрала.
– …и
– Это лишь мое предположение, – уточнил Генрих осторожно.
Будто подхваченный бурей, Ричард вылетел из королевских покоев, оставив брата рассерженным и уязвленным.
«Ричард вел себя так, словно король он, а не я», – с обидой подумал Генрих, но тут же мысленно рассмеялся, вспомнив о стареющей супруге Ричарда и о собственной юной соблазнительной королеве.
Эдмунд Рич, архиепископ Кентерберийский, прибыл к королю, чтобы объявить о своей озабоченности по поводу замужества принцессы Элеонор.
– У меня есть особые причины для беспокойства, – начал беседу архиепископ.
– Брак был заключен по всем правилам, – заверил его король. – Я сам присутствовал на церемонии.
– То, что я намерен сказать вам, весьма печально, – сказал Эдмунд. – Ваша сестра, вдова Уильяма Маршала, дала обет безбрачия и нарушила его. В глазах Господа это смертный грех.
Генрих ощутил невыносимую тоску. Почему они все не оставят Элеонор и де Монфора в покое? Неужели им ненавистно видеть молодую пару счастливой? Или настолько их мучает зависть, что они готовы любыми способами разрушить их счастье?
Конечно, Эдмунд – святой праведник. Волосяные вериги исцарапали его кожу, он исхлестал себя завязанными в узлы веревками. Он почти ничего не ест, никогда не спит в кровати. Ночи проводит в молитвах, стоя на коленях. Нельзя ожидать от подобного человека, чтобы он одобрил плотское влечение Элеонор и Симона друг к другу. Его возражениями можно было бы и пренебречь, но…
Но если и вправду, Элеонор дала обет безбрачия, то о чем она думала, когда нарушила его? Ужас!
– Я ничего не знал об этом, архиепископ, – поспешно произнес Генрих.
– Она дала его в моем присутствии. Неважно, что мы были наедине, без свидетелей. Обет есть обет, и она подвергла свою бессмертную душу большой опасности.
– Я не думаю, что Господь так уж сурово отнесется к ней. Вы знаете, что за Маршала ее выдали замуж еще неразумным ребенком. А нового мужа она искренне полюбила…
– Милорд, я вижу, что вы не поняли ничего из того, что я вам сказал. Может ли так быть, что вы, король, забыли о своих обязанностях перед церковью? Если это так, то неудивительно, почему наше королевство охвачено смутой.
«Проклятье на твою голову, настырный святоша!» – подумал
– Я поговорю с сестрой, – пообещал Генрих.
– Этого мало, милорд! Ей надо получить специальное освобождение от обета у Папы Римского.
Генрих вздохнул и… послал за сестрой.
Элеонор с трепетом вошла в покои короля. Она пребывала в постоянной тревоге с тех пор, как стало известно о ее замужестве.
Симон сказал, что им надо готовиться к бегству из страны. Сам он посетил Ричарда и униженно молил его о прощении. Он принес с собой подарки и попытался объяснить новообретенному шурину, что поступками его руководила лишь безумная любовь к Элеонор. Ричард дары принял, все выслушал и предупредил, что у Симона могут возникнуть трения с архиепископом по поводу какого-то дурацкого обета, данного Элеонор когда-то давным-давно.
– От церкви следует ожидать самых больших неприятностей. Попы – зловредные люди.
Между двумя мужчинами возникло некое взаимопонимание. Ричарду пришло в голову, что, если бароны, сплотившись вокруг него, пойдут войной на короля, Симон де Монфор станет полезным союзником.
Он сказал, что готов понять чувства Симона и знает сестру свою как женщину, обладающую сильной волей и самостоятельным складом ума, несмотря на молодость. Если она задумала выйти замуж за де Монфора, то тому, конечно, ничего не оставалось, как только подчиниться ее желаниям. Из таких пут уже не выберешься!
Тут они оба рассмеялись, и гнев Ричарда совсем улетучился.
Но не так просто было умилостивить праведного архиепископа. Колени Элеонор дрожали, когда она предстала перед старцем. Его огненные очи пронзали, казалось, ее мозг. В памяти ожила сцена их совместного коленопреклонения, она вновь воочию увидела свет, излучаемый распятием.
Генрих сказал:
– Архиепископ сообщил мне печальные новости.
Элеонор постаралась взглянуть в лицо старца с решимостью, уповая на то, что он не заметит, как она дрожит с головы до ног.
– Очевидно, – начал Эдмунд, – вы забыли, леди, данный вами обет…
– Я не воспринимала это как обет, милорд.
– Значит, вы дали обет, который на деле не считали обетом? Я попросил бы вас не усугублять дерзкими и легкомысленными заявлениями вашу вину перед Господом. Грехов за вами числится и так немало.
– Я была молода и неопытна. Я только сказала тогда, что в женской обители мне будет спокойнее.
– Осторожнее, леди! Ложь вашу слышат небеса.
Элеонор пропустила мимо ушей восклицание священника и продолжила с отчаянной решимостью: