Битва в пути
Шрифт:
Дружеская твердость этого упрека заставила Бахирева остановиться и посмотреть в лицо старика. «Добрейшие усы. И это лицо я когда-то принял за лицо вора. Эх, убить, убить меня мало!» Он с трудом выдавил:
— Я вам позвоню. После работы…
Он подходил к моторному цеху. Надо явиться к своему новому начальству, Рославлеву. Ему вспомнилось, как он впервые вошел в кабинет Рославлева и краснолицый грубый мужчина даже головы не повернул, едва пошевелил щетинистыми бровями в ответ на приветствие главного инженера. А сейчас в этот кабинет приходится входить уже не главным, а изгнанным, из милости оставленным в сменных. Зык Рославлева доносился из-за двери.
«Мужик отличный, — думал Бахирев, — но рубака, жёсток, требователен, без всяких душевных тонкостей. Как у нас теперь получится?» Волнуясь, он взялся за дверную ручку.
В комнате было много людей. Рославлев сидел за столом, лицо его было налито кровью, он распекал кого-то. Увидев Бахирева, он оборвал себя на полуслове, усиленно заморгал и встал навстречу.
— Дмитрий Алексеевич! Проходи. Садись У нас тут разговор относительно шестишпиндельного.
Не прекращая говорить, он подвинул свой стул Бахиреву, а сам сел с краю. Когда Вальган приходил в цехи. он обычно садился на место начальника цеха, Бахирев же и будучи главным инженером не имел этой привычки. Тронутый жестом Рославлева, еще не понимая, как держаться, Бахирев неловко сел.
— Тут вот какое есть предложение, — продолжал начальник цеха. — Заменить одношпиндельную головку шес-тишпиндельной вот таким манером. Или таким…
Он набрасывал схемы, а Бахирев понимал: Рославлев дает ему время оправиться, незаметно и мягко помогает войти в круг новой жизни.
— Я полагаю, по второй схеме лучше, — негромко произнес Бахирев.
— Так вот, ребята, — решительно сказал Рославлев рабочим, — Дмитрий Алексеевич считает, что по второй схеме лучше. Так и будем делать, как он советует.
И снова мгновенно вспомнилось Бахиреву его первое появление в этой комнате. «Если вы считаете, что так нужно, то вы и делайте», — не задумываясь, обрезал тогда Рославлев главного инженера.
Бахирев не был склонен к нежностям, но сейчас ему хотелось обхватить и стиснуть до боли краснолицего, щетинистобрового великана со звероподобным, зычным голосом.
Шло обычное цеховое совещание, но за каждым словом Бахирев чувствовал — не один Рославлев, но и другие твердо а спокойно подчеркивают свое к нему уважение и стараются незаметно облегчить этот трудный для него час.
Совещание закончилось, и Бахирев с Рославлевым остались вдвоем.
— Я для тебя тут оборудовал, — сказал Роолавлез, а Бахирев заметил в углу стол, которого раньше не было.
Бахирева позвали к телефону.
— Дмитрий Алексеевич? — Он узнал голос Сагурова. — Мы тут беспокоимся насчет пескодувки. Хотелось бы посоветоваться. Когда к нам заглянете?
— Так ведь я теперь не главный инженер.
— От всего, что прогрессивно, ниточки к вам тянутся. Вы в этом отношении для нас главней главного.
Никогда прежде Сагуров не говорил ему таких откровенно лестных слов и таким ласкающим голосом. Можно было подумать: льстит. Но зачем льстить изгнанному, снятому?
Едва повесил трубку Сагуров, как позвонила инженер по металлокерамике:
— Дмитрий Алексеевич, с трудом разыскала вас! Как же без вас металлокерамика? Порошок прислали некачественный. Надо посоветоваться.
Простые слова о керамическом порошке и не соответствующая им горячая сердечность в голосе. Положив трубку, он встретил улыбающийся взгляд Рославлева.
— Видишь? — назидательно и даже с непонятным торжеством сказал начальник цеха. — Главный инженер — это не звание! Это авторитет!
Ровно в девять ему позвонил Чубасов и бодро пошутил:
— Как ты там? Начальник цеха создает тебе условия?.. Даже стол поставил? Скажи ему, чтобы был на высоте. В конце смены приду проверить.
Телефон не умолкал. Молодой басок Зябликова, срывающийся на дискант, проговорил:
— Можно еще укоротить плечо рычага в креплении противовеса. Я сделал набросок. Когда принести вам, Дмитрий Алексеевич?
Разговор о противовесах и рычагах, а в баске, перемежающемся с дискантом, непонятная взволнованность И Бахирев в ответ уже с горькой сладостью повторил: — Ведь я же теперь не главный инженер.
Когда Зябликов повесил трубку, Бахирев растерянно оглянулся на Рославлева:
— Я не понимаю… Чего они мне звонят?
— Балбесина ты вихрастая! — зыкнул на него Рославлев. — И на самом деле не стоило бы с тобой так разговаривать, коли ты не понимаешь! Ты возьми в толк, что раньше не все тебя знали так, как я, к примеру. А теперь ты показываешь коллективу, чего ты стоишь. Все знают, что легче бы тебе уйти, что и место сыскал бы и должность поинтереснее сменного инженера. Шкодливый пес бежит с того места, где нашкодил. Ты не побежал. Ты остался. Ты нa все лихо пошел, лишь бы остаться! Значит, заводом дорожишь, делом дорожишь, значит, либо чувствуешь правоту, либо хочешь честно исправить ошибку. Понимают. Переживают за тебя. Люди ж ведь!
Бахирев стиснул железные рославлевские плечи.
— Митя, ты скажи, что тебе еще тут устроить? Ведь ты теперь вроде как бы подпольный главный инженер, А у меня вроде твоя подпольная штаб-квартира. Валяй предъявляй ко мне свои жесткие требования! — Рославлев басил, улыбался, шагал по кабинету, делая вид, что новая ситуация доставляет ему великое удовольствие.
Бахирев расчувствовался, молчал и смотрел на него влюбленно.
— Ну, что ты, право, Митя? — сказал Рославлев, смущаясь от его взгляда. — Ведь это — дело временное. Мы так это и понимаем. И я тебя серьезно прошу: предъявляй требования, говори, что тебе от меня надо для пользы дела.
— Я у тебя в кабинете рассиживаться не собираюсь, — улыбнулся Бахирев. — Ты забываешь, что я сменный инженер.
— Ну, ну, ну! — пробасил Рославлев. — В общем, я тебе скажу: ты парень правильный.
Он ушел. Бахирев, взволнованный, стоял у окна, пытаясь вникнуть в неожиданности этого утра. Из сборочного выползали тракторы. Он вспомнил свои первые дни на заводе и себя, одинокого, угрюмого, беседующего с трактором. Как он был противен тогда — мрачный, зазнавшийся! И какая ложь — одиночество! Тот, кто борется стойко, борется за нужное для народа дело, тот не может остаться одиноким! Наоборот. Только тот и познает дружбу: Даже на заводе, где он проработал полжизни, он не ощущал так, как сегодня, чистоты немногословного, почти фронтового товарищества. Это и понятно. Там не приходилось так бороться.