Битвы за корону. Прекрасная полячка
Шрифт:
Правда, пришлось самому немного задержаться в обители. Так сказать, во избежание конфликтов, ибо настоятель, узнав о том, чем собираются заняться мои люди, пришел в такое возмущение — еле угомонил, пообещав, что заплачу за восстановление стен.
Некоторое время ушло и на поиски кельи, где проживала тогда царица. Увы, но из нынешних обитателей этого никто толком не знал, указав мне целый пяток, притом в трех разных зданиях. Хорошо, я сам помнил нужную примету и распорядился искать кресты, которыми Анна Алексеевна, спасаясь от ночных кошмаров, расчертила сверху донизу свежеоштукатуренные стены в своей келье. Кресты или накорябанную ею же на одной из стен Исусову молитву: «Господи Исусе Христе, сыне божий, помилуй мя…»
Нашли быстро, в течение получаса.
— Можно приступать, — скомандовал я и, показывая пример, первым шарахнул здоровенным молотом, взятым в местной кузнице, в стену.
Удары пришлись прямо по тексту молитвы. Куски штукатурки посыпались на пол. Кажется, достаточно. Дальнейшим займется моя полусотня, а мне пора поспешать — два десятка гвардейцев в седлах, и не хватает одного меня.
Глава 39
ВЕДЬМА
До той небольшой деревни мы добрались вечером. Это была третья по счету на нашем пути, но если в первых двух детвора нас встречала уже на околице, то тут никого. Я было подумал, что это из-за позднего времени. Ночи-то в этих краях скоро станут белыми, и поди пойми, сколько натикало. Но тут единственная улица сделала резкий крюк, и, когда мы миновали поворот, причина загадочного безлюдья выяснилась сама собой. Впереди нас по проселочной дороге шла целая процессия. Судя по количеству домов в деревне (полтора десятка), участвовало в ней все взрослое население в составе примерно полусотни человек. Направлялись они в ту же сторону, что и мы, и были столь сильно увлечены, что нас поначалу никто не приметил.
Происходящее мне сразу и решительно не понравилось. Не люблю, когда толпой на одного, точнее, на одну. Тем более эта одна — женщина, и, судя по развевающимся полуседым лохмам, пожилая, если не преклонного возраста. Ладно, те двое здоровенных мужиков, которые, бесцеремонно ухватив за руки, тащат ее куда-то за собой. Пускай они и не обращают внимания, успевает она перебирать ногами или те волочатся, загребая пыль с проселочной дороги, но хоть не бьют ее. А вот прочие усердствовали не на шутку. Ругань, плевки, кто, подскочив, дернет за волосы, а кто кинет чем-нибудь. Хорошо, тяжелее палки, да и то небольшой, ничего никому на дороге не попадалось, а то было бы как в песне у Высоцкого: метнут, гадюки, каменюку, и нету Кука. А много ли старой надо?
Не хотелось влезать в местные разборки, но стало не по себе от этого безобразия, и я легонько ускорил ход своего коня, решив вмешаться. К тому же и со временем был порядок — никаких задержек, ибо нам в любом случае оставаться здесь на ночлег.
Первой обернулась к нам именно она, а уж следом и остальные, мгновенно застывшие в растерянности. А я не сводил со старухи глаз. Такое ощущение, что я ее где-то видел, но не пойму где. А ведь должен вспомнить — слишком колоритная у нее внешность. Одни лохмы чего стоят, наполовину закрывающие лицо. Да и остальное — грязная как не знаю что, одежда — одно название, да и разодрано все на ней так, что непонятно, каким образом эти клочки, мелкие и покрупнее, еще держатся на изможденном теле.
«Ладно, попозже вспомню», — отмахнулся я и жизнерадостно рявкнул:
— Ну и что тут у вас за сыр-бор?
Старуха вновь сообразила первой. Остальные продолжали оторопело таращиться на наш небольшой отрядик, а она вырвала руки из мужичьих лап и стремительно скользнула ко мне, обхватив мой сапог и прижавшись к нему щекой. И все молча, без единого слова. Ну и куда теперь бросать ее на произвол толпы, коль она сама выбрала меня в заступники? Я, конечно, не адвокат, чтоб защищать виновных, но вдруг вины на ней вовсе нет. Точнее, не вдруг, а наверняка, поскольку для такой старой наиболее вероятное обвинение одно — колдовство. А вон, метрах в двадцати впереди, и наглядное подтверждение тому — вкопанный в землю столбик, обложенный вязанками хвороста.
Мужики, от которых она ускользнула, наконец-то очнувшись от замешательства, ринулись вдогон, но я успел спрыгнуть на землю. Левее и чуть сзади тут как тут вырос Дубец, далее кряжистый Одинец, подле него Курнос и Изот Зимник, а правее Кочеток и Зольник… Словом, полтора десятка — пятеро оставались в седлах, приняв у остальных поводья. И у каждого правая рука эдак многозначительно лежит на рукояти сабли, а левая задумчиво поглаживает приклад пищали. Фитили, разумеется, не зажжены, но кто ж из деревенских разбирается в таких тонкостях. И мужики, не добежав до нас пяти метров, чуть потоптавшись, почти столь же резво направились обратно.
— Так что случилось-то? Крестный ход наоборот?
Мой невольный каламбур обстановки не разрядил. Толпа продолжала весьма неодобрительно взирать на нас. Вслух, правда, своего неодобрения никто не высказывал — чувствовали, чревато. Посему они просто угрюмо молчали.
— Мне спросить у них в третий раз или не стоит? — задумчиво протянул я, слегка повернув голову к своим гвардейцам.
— Ведьма она, княже. Приблудилась тут с прошлого лета и пакостит. А у нас ныне терпежу не стало, вот мы ее и того… — Вперед выступил низенький мужичонка с такой длинной бородой, что мне поневоле пришла на ум детская сказка. Да-да, именно та, где мужичок с ноготок, а борода с локоток. Кстати, его, как выяснилось чуть позже, действительно звали Локотком.
Однако, к превеликому его изумлению, я не удовлетворился столь коротким пояснением. Пришлось Локотку, выполнявшему обязанности старосты, выложить на-гора ее конкретные преступления. Излагал он их весьма красочно, начав с трех погибших: один утонул в трясине (по наущению ведьмы болотник расстарался), второй утоп в реке (снова ведьма, но на сей раз стакнувшись с водяным), а третьего зашибло бревном при строительстве избы.
— А тут кто из нечисти поработал? — осведомился я. — Не она же сама их ворочала.
— Да мало ли с кем она шашни крутит. Нешто мы всякую нечисть могем сосчитать, — пренебрежительно отмахнулся староста.
— Это верно, — согласился я. — Ну а что еще?
Локоток вздохнул и, укоризненно покачав головой, выразительно посмотрел на меня, словно спрашивая: «А разве мало?» Но, напоровшись на мой не менее выразительный, хотя и безмолвный ответ: «Мало», принялся уныло перечислять дальше. Остальные грехи «проклятущей злыдни» оказались рангом помельче. Прошлогодний неурожай, заблудившаяся в лесу корова (леший по просьбе ведьмы поработал), задранная волками, и совсем ерунда.
Привел Локоток в качестве неопровержимого доказательства ее ведьмачества и еще один факт. Придя в деревню откуда-то с севера, говорить по-русски она до сих пор толком не научилась, разве понимать, когда ей что-то говорят, отсюда и прозвище, но когда предрекала кому-то, то изъяснялась весьма толково.
— Ах да, — спохватился он под самый конец. Оказывается, имелось двое умирающих от нутряных болезней, кои, разумеется, тоже наслала на них окаянная Немка, как ее тут прозвали.
— Ну догадки к делу не подошьешь, — резонно возразил я. — А есть ли какие-либо существенные доказательства, что все это — ее рук дело? Или у вас в деревне до нее никто не помирал, не хворал, коровы не пропадали и урожаи всегда были на загляденье?