Биврёст
Шрифт:
– Вы думаете, что выживете в этой заварушке?
– Мне придется. Кто статью-то писать будет? Эксклюзивный материал. А вы думаете выжить?
– «Его преклонный возраст и суровый нрав стали обузой для его народа, и он предпочел меч мукам болезни. Считая, что лучше испустить дух в бою, чем в кровати, он стремился встретить смерть, достойную свершенных им при жизни подвигов».
– Ага, и «именно поэтому он одинаково страстно желал как собственной смерти, так и смерти противника, и чтобы потери были одинаковы с обеих сторон». Я тоже могу цитировать «Деяния».
– Как приятно поговорить с начитанным собеседником.
– Увы, этой цитатой мое познание в дохеймской литературе и исчерпывается. Вы мне нравитесь, Ангейя-ас. Вы честны и прямолинейны. Истинный варден, истинный воин Асгарда. Могу выполнить одну вашу просьбу, если пожелаете. Честное скальдовское.
Бен
– Передаю свою просьбу для Матери Скай Ангейи-ас.
Скальд так захохотал, что эхо загуляло по стенам, и так же резко замолчал.
– Приехали.
Монорельс вздохнул и, скрипнув напоследок шестернями, встал над платформой из сетки. Бен спрыгнул, и сетка основательно прогнулась. Под ней в мутной жиже плескалась слепая уродливая рыба, мутировавшая от соприкосновения с Утгардом.
– Дальше – сам, – отчеканил скальд, стуча ногой по возвратному рычагу, торчащему из стены слишком низко. – Выйдешь из коллектора прямо к реке. Никуда не сворачивай. Слева тропа. Выйдешь наружу, найдешь еще раз слева тропу.
– Спасибо за помощь.
– Засунь себе спасибо куда подальше, кобылий сын, – проорал он, брызжа слюной. – Ворон в очи тебе бил выти волчьей!..
Его хулительные речи еще долго отражались от стен и вливались Бену в уши живительной силой крепкого скальдического поединка. Ремесло скальда не может разбивать оковы, крушить камни в песок и осушать моря, но может создать связь более прочную, чем каменные мосты и железные опоры: искусство облекать слова в поэзию соединяет людей пониманием красоты, чего-то бесполезного и безжалостного, но делающего людей людьми.
Впереди брезжил свет. Легкое пошлепывание капель рождало гулкое эхо. По стенам радужными кругами отражалась вода. Сначала Бен, слишком поглощенный желанием выбраться, не обратил внимания на промелькнувшую на краю зрения тень, исчезнувшую в одном из боковых тоннелей. Так давно он желал добраться до Хейма, так долго стремился, что расслабился и размяк. Шлепанье усилилось, а сбоку ощутимо потянуло свежим морозным утром. Бенедикт сдернул с себя вонючие тряпки, отпугивающие чистильщиков, но привлекающие внимание куда более грозного врага. Кто, как не крысолов, знает все повадки крыс?
Первый драугр, покачиваясь на иссохших синих ногах, медленно шагнул слева, занося когтистую руку для удара. Бен выхватил саблю, отсек лапу, получив сильную отдачу в плечо. Следующий выполз справа – он подволакивал ногу, но крепко прижимал к груди свежие ошметки чистильщика, заливая изморозь Утгарда кровью, кажущейся в полумраке черной. Полоснув драугра по груди, Бен увернулся от когтей и ударил тяжелым ботинком в вывихнутое колено. Тварь покачнулась и рухнула в сточный желоб подземной реки, подняв тучу брызг. Река забурлила, встрепенулась, пошла пузырями, завизжала на сотню глоток, заскрипела и смолкла. В тяжелой душной тишине Бенедикт покрылся липким потом. Словно увязший в смоле муравей, он невыносимо медленно развернулся лицом к выходу и, еле переставляя ноги, бросился к свету. Душераздирающий вопль, всплеск, топот сотен босых ног, треск льда гнали его в спину, не давая времени оглянуться, но он знал, что там. Бенедикт Ангейя, генерал-фельдмаршал Асгарда, переживший весь «Регинлейв», не помня себя от ужаса, со всего размаха врезался в преграждающую выход решетку, спасаясь от Крысиного короля, от мерзкой мешанины из переплетенных тел драугров. Кровь из рассеченной брови залила правый глаз, мешая обзору. Дергая погнутую им решетку как сумасшедший, Бен увидел перед собой лицо бывшей жены и ее горькую улыбку. Когда клубок тварей навалился на него, кромсая и вгрызаясь, решетка не выдержала, крякнула и ухнула вслед за сточными водами в красные от глины берега Ифинга, увлекая генерала за собой. Вытолкнутые силой инерции драугры взлетели в воздух визжащим синим комком и упали.
Чудом удержавшись плашмя на решетке скользкими от крови пальцами, Бен взглянул вниз, где, корчась, твари умирали теперь уже окончательно. Жалобно скрипя, решетка прогнулась ниже. Бен, почти ничего не видя, начал отползать назад. Медленно заполз и упал лицом в тающую грязь, судорожно застонав от многочисленных ран от когтей и зубов. Стиснув зубы, вправил вывихнутое плечо и, сняв искромсанный плащ, порвал на лоскуты, чтобы перевязать раны. Остатки он плотно обернул вокруг треснутых ребер. С досадой не обнаружив саблю, Ангейя равнодушно проследил, как решетка, вздохнув, оторвалась и, прогромыхав по камням, исчезла. Генерал выглянул из дыры и с раздражением
Светало. Тусклое солнце еле-еле ползло, не в силах разогнать изрыгаемый кораблем холод. От ходьбы болели ребра, хотя, когда Бен останавливался, чтобы отдышаться при спуске, хватаясь за тонкие стволы деревьев, становилось еще хуже. С тоской признавая, что стареет, он оступился, зацепился за куст и свалился с песчаного обрыва, обнажавшего корни уродливых деревьев. Сплевывая грязь и кровь, Ангейя тяжело сел в яме, на дне которой гнили какие-то тряпки, мусор и картофельные очистки. Совсем близко раздался звук приближающегося грузовика. Бен замер. Мотор заглох, хлопнула дверца.
– Где-то здесь. Точно, биргир тебя, – хрипло каркнул голос.
– Тебе показалось, хелев ты сын! – заорал второй. – Мимо барьеров и крыса не прошмыгнет.
Переругиваясь, они то отдалялись, то приближались, и когда Бен уже решил, что ему в кои-то веки повезло, в лицо ударил яркий луч фонарика.
– Вот ты где! – держащий фонарик мужчина плюнул Бену на ногу. – Я же говорил!
– Фу, ну и воняет он! Ты откуда, мужик? – спросил второй, рыжий варден с мечом, почесывая шелушащуюся кожу на щеке.
– Да он же помирает! – захохотал первый. – Посмотри на эту рожу.
– И куда его? К грудастой докторше или к альву?
– Предпочитаю дамочку: она хоть и поехавшая, но смотреть приятно. А от этого с металлической рукой у меня мурашки.
– Согласен, – подытожил второй, хватая Бенедикта, сознание которого уплывало, под руки. – Крепкий старикашка, – донеслось как из-под воды.
Очнулся генерал-фельдмаршал от жуткого холода и не менее жуткой боли в ребрах и тряски грузовика по щебенке. Сколько прошло времени – Бен не понял, но мотор заглох, и дверцы распахнулись. Жмурясь от слабого электрического света, он разглядел только два темных силуэта, прежде чем получил на голову плотный душный мешок, смердящий машинным маслом и железом. Стянутые веревкой руки уже через минуту начали болеть. Его за плечо вели по гудящему от работы двигателей полу куда-то в недра корабля. Бенедикт пытался считать повороты и ступеньки, но сознание путалось, его знобило – так не должно было быть от простых царапин. Его втолкнули в комнату. С трудом устояв на ногах, он зажмурился, когда с глаз резко убрали мешок. Светлая каюта с парой коек и многочисленными приборами служила лабораторией или лазаретом. Его привязали к кровати и молча предоставили лихорадке грызть его изнутри. Бен пару раз дернулся, но ремни закрепили на славу. Через пару часов, а может, и дней ему на лоб легла прохладная тонкая ладонь и склонилось расплывчатое лицо в обрамлении светлых волос.
– Лара? – пробормотал Бен пересохшими потрескавшимися губами. – Внучка?
– Это Санни, Ангейя-ас, – улыбнулось лицо. – Вы заразились чумой, но не бойтесь, я удалю зараженный глаз, и все будет в порядке. Я подготовлю вас к операции.
Бен выздоравливал быстро. Прошли сутки – не больше, а температура спала. Видеть одним глазом было непривычно, но Санни Ай хорошо заботилась о нем. Он пытался задавать вопросы, но доктор вежливо уклонялась. На четвертый день двое в черном вытащили ослабевшего и исхудавшего после болезни генерала в одних штанах и поволокли на палубу. Моргая от яркости света и снега, Бен не сразу понял, что деревянный эшафот, сколоченный как руна «альгиз», как дерево, приготовлен для него. Переступая босыми ногами от холода, Бенедикт с отрешенным спокойствием смотрел на выстроившихся людей Хейма со знаком «Ока» на спине. В общей массе солдат выделялся хилый очкарик – альв с протезом на правой руке. Его монашеская ряса изрядно полиняла и прохудилась, а символ единства одного в девяти мирах на груди вышили поверх другими нитками. Монах махнул рукой, и Бена споро привязали к руне вниз головой. Ощущая холод голой спиной, Бенедикт закрыл единственный глаз, готовясь к любому исходу, будь то пытки или смерть. Медленно падал снежок, голова отяжелела от прилившей к мозгам крови – так шли минуты.