Бизнес ангел
Шрифт:
Веня, наконец, вышел из ординаторской и сказал:
– Пошли.
Он словно был здесь много раз и сразу уверенно повёл меня в палату. Но тут впечатлений всего предыдущего периода мне, видимо, настолько хватило, что я выскочила из неё, как ошпаренная. Там лежало, наверное, человек пятнадцать: взрослых всех возрастов и пола и детей вперемешку. Койки стояли настолько впритык друг к другу, что не коснуться, переворачиваясь, локтём другого человека было невозможно. И вокруг больные дети всех возрастов и неопрятные, какие-то растрёпанные взрослые, а также неприятные запахи и откровенная грязь. Кровать, которую хотели нам предложить, была со сломанной железной ножкой. Того и гляди, с неё вместе с ребёнком можно было просто рухнуть, неудачно повернувшись.
Я вылетела оттуда пулей и, умоляя, словно он единственный, кто сейчас мог что-то изменить, в слезах прошептала Вене:
– Я не смогу здесь остаться в таких условиях, что нам делать? Помоги! Пожалуйста! Умоляю, может, есть какие-то другие больницы?
Он ответил строго:
– Стой здесь…
Не знаю, что Веня там говорил, какими деньгами или словами он смог убедить врачей, но через некоторое время он вышел и сказал:
– Всё хорошо, я всё решил.
И нам дали отдельную палату ровно напротив той перенаселённой. Она была безумно грязной, окна просто чёрные от копоти, но это было мне уже совершенно всё равно. Потому что я была безумно рада и счастлива, что не буду находиться в той жуткой толпе детей и взрослых в общей палате. Почему на меня это всё произвело такое угрожающее впечатление? Потому что на Севере все больницы идеально отремонтированы, палаты, коридоры и все помещения очень светлые, чистые и просторные, нефтяной бюджет был гигантским и на больницах не скупились. Поэтому контраст был слишком сильным. Я просто никогда не видела такого, и для меня это был настоящий шок и ужас, помноженный на всё пережитое и даже ещё не до конца осознанное ранее. Видимо, нервы сдали и не выдержали. Тем более что по характеру я интроверт, мне хорошо только в кругу близких, мне физически плохо находиться в незнакомой толпе.
Оставшись один на один в отдельной палате, в которой – о, фантастика! – был даже собственный санузел, я положила сына спать и начала генеральную уборку. Привезенная с собой пелёнка для ребёнка пошла в ход и как тряпка для пыли, и для мытья окон, и как половая тряпка. Она, конечно же, не отстиралась потом ни порошком, ни отбеливателем. Но всё это было для меня неважно. Ещё находясь под гнётом испытанных эмоций, я кинулась драить кровать, стены, окна, полы этого помещения и единственную мебель для ребёнка – пеленальный столик. Это успокаивало. Драила с силой, до скрипа. После мытья чернющих окон, наконец, стал виден дневной свет. Солнца не было, но это было и не важно, словно жизнь, та самая – обычная жизнь обычных людей, ворвалась сквозь окно прямо в палату и хоть на какое-то время приобщила и меня к такому простому и обыденному счастью, которое мы все не осознаем, пока не потеряем.
Открытая форточка окна наполнила мою палату звуками улицы: гудящие автомобили, шум трассы не спящего сутками Ленинского проспекта. То, что так часто всех раздражает, меня успокоило своей оголтелой энергией жизни. Тем, что хоть у кого-то там сейчас всё хорошо. И хоть в нашем северном городе таких оживленных трасс в то время было не встретить, я отмывала стены и окна с большим энтузиазмом и радостью слышать этот гудящий шум. В наивной надежде на то, что это Москва и здесь обязательно произойдет какое-нибудь чудо, в котором врачи точно найдут решение, как из больного ребёнка сделать здорового.
Деньги решают…
Прошло две недели. Но никто не приходил. Совсем. Ни один врач, ни один специалист к нам просто ни разу не зашел. Я выходила из палаты на обед, завтрак и ужин, а также в магазин за памперсами для ребёнка при больнице, расположенный на первом этаже. Всё остальное время проводила в палате. Посетителей у меня не было. Поэтому странно, что меня словно потеряли и позабыли все на свете.
Я всё это время терпеливо ждала, не зная, как себя в таких случаях вести. Я человек очень терпеливый, но и моё терпение не могло быть бесконечным. Так можно и годы прожить в этой больнице, пока тебя хоть кто-то заметит. И я решила спросить других мамочек в холле, почему никто ко мне не приходит. Ответ был неожиданным:
– Ты что, с Луны свалилась? Иди, сунь врачу деньги в руку, и все сразу к тебе придут.
Я пошла в ординаторскую и, неловко пихая прямо в ладонь деньги, дала врачу 500 рублей. Делать это мне никогда ранее не приходилось, поэтому чувствовала я себя, прямо скажем, очень смущенно. Но зря переживала, купюра исчезла в руках, как в знаменитых фокусах Коперфильда, я даже не успела заметить, как её в руке доктора уже не было. Ну а самое важное, это сработало!
Уже через 5 минут началось многогранное обследование: МРТ, осмотр окулиста, ЭЭГ, осмотр невролога, осмотр педиатра. Я была в шоке! Оказывается, в Москве без денег, если негде жить, можно пожить в больнице! Я думаю, меня там и год, и два никто бы не заметил. Так-то 500 рублей, как потом оказалось, деньги для московских врачей слишком маленькие. Но, может, они уже ставки ставили, когда же я к ним приду, наконец, с хоть какими-то деньгами? Поэтому обследование даже с этой малой суммы началось основательное.
Как мне сказали потом мамочки, давать нужно было по столько минимум и каждому доктору отдельно. Этого я не спросила сразу. Вот они, наверное, удивились, что другим врачам я давать деньги не стала. Для первого обследования, видимо, авансом, как самой непонятливой, мне и этих денег хватило. Движение вокруг нас с сыном вдруг стало неожиданно активным.
После всех пугалок странным стало то, что МРТ мозга показала у сына идеальный результат. Совершенно пропорциональный мозг здорового ребёнка. Так сказал пожилой профессор. Никаких кист, ни лишней жидкости или отклонений в строении мозга сына нет. ЭЭГ показала более-менее тоже приличный результат, консультация педиатра – снова всё отлично. Невролог же обнаружила отсутствие нескольких врожденных рефлексов, но сказала, что бывает всякое, многие детки сначала не имеют тех или иных рефлексов, а потом всё налаживается. Нужны массажи, физио и каждый месяц контрольный осмотр хорошего невролога. Если же они не появятся, то мы подключим более серьезное лечение с уколами. Его можно проводить, только когда остальное не помогло, так как это лечение имеет побочный эффект – вызывает судороги. Пока же ничего критического она не увидела, тем более, по её словам, «слепые» от рождения дети всегда развиваются гораздо позже сверстников.
Звездой этого дня стал окулист. Вишустин Алексей Владимирович. Он и сейчас работает в Москве, возможно, даже там же. По крайней мере, в Интернете его можно найти как действующего врача-окулиста.
Так вот, окулист Вишустин на осмотре почему-то был достаточно весел. Словно это анекдот, он, удивленно улыбаясь, произнес, глядя специальным микроскопом сыну в тот глазик, который у него хоть маленький, но всё-таки был:
– Оооо, да тут ещё и глазное дно есть… Интересно, конечно. Зрачок есть, радужка какая попало… Забавно…
Ему реально было очень смешно и весело. Эдакий своеобразный прикол, которого он ещё не видел, видимо, в своей профессиональной практике. Я попросила его пояснить. Он сразу осёкся и понял, что переборщил по отношению ко мне со своей реакцией, и произнес уже более сдержанно:
– Одного глаза нет совсем, на его месте образовалась киста, благодаря которой лицо выглядит симметрично. Веки тоже есть. Второй глаз – микрофтальм – это сильно уменьшенный глаз, в котором всё сформировалось неправильно: зрачок треугольный, радужка искривлена. Но как ни странно при таких патологиях, есть глазное дно и предположительно улавливается еле-еле очень-очень яркий свет. Надо наблюдать. Но шансов, что ребенок будет когда-либо видеть, нет. По обоим глазам такого шанса нет.