Бладхаунд. Играя на инстинктах
Шрифт:
Бладхаунд сунул руки под плащ и извлек на свет камы, аккуратно положил их пол у стены, затем начал раздеваться. Сняв даже нижнее белье, он бросил всю одежду прямо у входа и прошлепал босыми ногами к тому месту, где раньше стояла кровать.
– Лайя нито аар три шиан, – проговорил Марк, поднеся удлинившийся на глазах ноготь указательного пальца правой руки к запястью левой. – Ашиах ноор тэнна, – ноготь глубоко впился в кожу, вмиг рассекая ее. – Тиан эреба!
Он простоял так примерно полминуты, закрыв глаза, пока черно-алая кровь из его вен стекала на пол тягучим непрерывным потоком. Затем регенерация благословленного Порчей тела взяла верх и кровотечение
С каждым новым знаком, с каждым последующим штрихом он ощущал, как эмонит из рукотворного кратера начинает стягиваться к нему. Волосы на теле охотника встали дыбом, вены набухли чернотой, мышцы закаменели. Он почувствовал холод, выходивший за пределы человеческих ощущений, и если бы открыл глаза, то увидел бы, как единственный люминотон на потолке покрывается тонкой коркой изморози.
Когда он закончил выводить последний символ Кровавой Энграммы, его руки и ноги тряслись, словно в припадке, а в голове гудело так, что охотник ничего больше не слышал кроме стаккато своего обезумевшего сердца. Собравшись с силами, он завершил Энграмму, заключив все символы и себя самого в круг – столь ровный, какие у него в Академии не получались даже с циркулем.
Охотник с хрустом распрямился, чувствуя, как эмонит переполняет его и вот-вот разорвет изнутри каждый атом вибрирующего в запредельном экстазе тела. Он неистового завопил, ибо последние слова заклинания надлежало произносить именно так – криком. А потом что-то лопнуло в глубине космоса – с таким звуком ломается лед на луже, когда прохожий наступает на него каблуком. Но этот звук слышал только Бладхаунд, да еще может с десяток существ на всей планете.
Он раскинул руки в стороны, разрывая реальность пополам и добровольно принимая на себя роль ворот между двумя мирами. С другой стороны его уже ждали – щупальца окровавленной тьмы выплеснулись из тела Бладхаунда, проходя сквозь его плоть иллюзорными сгустками темной материи и приносят ему непередаваемые страдания. Он кричал и содрогался всем телом, но знал, что нельзя сходить с места, иначе ритуал прервется и все будет зря.
Щупальца распластались по комнате, опутали в ней все поверхности и предметы. Они жадно выпивали эмонит, который щедрым потоком вливался в помещение, будто вода в воронку. А когда ни капли не осталось, щупальца в слепой злобе хлестнули по стенам, оставив на них глубокие трещины и проломив доски пола в нескольких местах. Кровать едва не переломилась пополам, а от холодильника остался только неравномерно покореженный эллипс ржавого металла.
Напоследок щупальца облизали тело Марка и схлопнулись в нем, возвращаясь в родной мир. Парень тут же рухнул на колени и его вырвало желчью. Мышцы свела судорога, он завалился на бок и его вырвало снова – в этот раз к желчи примешалась алая кровь и немного мутной черной жидкости, которая теперь тоже бежала по его венам.
Охотник знал, как это называется. Откат. Возвратный удар энергии после мощного заклинания. Он принес Храму Тайн небывалую жертву и будет вознагражден, но – позже, когда на той стороне полученные в ходе ритуала души скуют кандалами забвения, а на их тонкие трепещущие шеи наденут обручи непрекращающейся ни на миг боли. Так это работает – когда приносишь в жертву одного человека, все проходит быстро и плату ты получаешь сразу. Но сегодня он переправил на ту сторону десятки тысяч и это займет время. Что ж, и в аду страдают от бюрократии!
Перед глазами все плыло, руки не хотели слушаться,
Наконец, Бладхаунд затянул свое окончательно одеревеневшее тело на кровать. С тихим вздохом он раскинулся на простынях, покрытых пятнами, о происхождении которых лучше даже не думать, и последние слова, сорвавшиеся с его губ, сложились в заклинание Темного Заговора. А потом он провалился во тьму. И в той тьме его ждали демоны, жадные и злые. И эти демоны почтительно склонились перед ним.
ГЛАВА XI. ДЬЯВОЛ УКАЖЕТ ПУТЬ
Марк очнулся и встал, не вполне понимая, что за пространство разворачивается вокруг него. Все пребывало в неестественном замедленном движении, как если бы он смог увидеть стекание зеркала, запертого в раме из человеческой кости.
Парень сделал шаг вперед, но оказалось, что он движется одновременно в нескольких направлениях. Привычная сетка декартовых координат дала сбой, и Марк понял, что вот-вот подступит тошнота, его голова закружится и он упадет, скатившись в бездну, к основаниям пульсирующих стен и спиралевидных колон, уходящих куда-то вдаль за пределы его зрения.
Но мозг как-то ухитрился подстроиться под это безумие и охотник сделал еще один шаг, раскинув руки в стороны, чтобы создать для себя иллюзию равновесия. Он чувствовал запах железа и серебра, гноя и желчи. Но это не пугало, не отвращало, а почему-то казалось естественным. Он хотел обернуться, чтобы посмотреть на ложе, с которого поднялся, но это оказалось слишком трудной задачей для его координации, привыкшей к трехмерному пространству.
Охотничье чутье не работало, он едва ощущал собственное тело, а зрение продолжало играть в шарады, но Марк знал, что ему не нужно оставаться на месте. Ему нужно идти… вперед? И он шел, мимо чьих-то закольцованных стенаний, которые повторялись раз за разом на высокой ноте, точно сирены на лайтерах Стражей. Он шел мимо провалов, которые срывались в невидимый с такого расстояния потолок нескончаемыми потоками крови. Он видел боль, которая в этом мире заменила темную материю, заполнив пространство между ядрами атомов и их электронами на искривленных в причудливом танце орбиталях.
Он продолжал идти, лишь условно осознавая, что движется по циклопическому залу, а рядом с ним есть еще кто-то, возможно – такой же как он. Но едва охотник пытался скосить глаза в бок, как перспектива тут же менялась и оказывалось, что он смотрит себе под ноги или вверх. Поэтому чужие движения он мог улавливать лишь на периферии зрения. Это должно было раздражать или даже вызывать гнев, но Марк ничего не чувствовал. Или скорее не понимал, что чувствует.
Наконец, он прошел сквозь высокие двери, которые выглядели как разомкнувшаяся и вновь сомкнувшаяся за его спиной мембрана, иссеченная алыми и черными прожилками, в глубине которых струилось что-то белесое, живое. Он вновь едва не упал (а может и упал), когда понял, что зал, из которого он вышел, был лишь пылинкой в этом чудовищном титаническом мире, где любое движение одновременно напоминало и течение и вибрацию.