Благими намерениями
Шрифт:
– Дома, – буркнул в ответ Дмитрий Евсеевич, и Владимир уловил в его голосе ноту раздражения. – Спит братец ваш.
– Пьян, что ли?
– В стельку-с.
– Ясно, – нахмурился на секунду Владимир. При последнем их расставании Антон тоже был нетрезв. – Что со светом?
– Так электричество теперь редко бывает.
– А с водой как?
– Также. Но мы про запас набираем. Правда, вам свезло: и вода есть, и напор неплохой, можно попробовать колонку зажечь.
– Будь добр.
Дмитрий Евсеевич ушёл, унеся свечу, и Владимир, оставшись один в тёмной гостиной,
Минут через пятнадцать старик вернулся.
– Готово, Владимир Алексеевич.
– Спасибо. – Владимир встал, раскрыл свой чемоданчик, вынул часть вещей. – Я помоюсь пока, а ты, пожалуйста, распорядись, чтобы Алевтина мне поесть собрала чего-нибудь и постель приготовила. Да скажи, чтоб долго с едой не возилась – горячего не надо, – крикнул Владимир уже из ванной.
Старик засеменил в сторону кухни.
Когда Владимир пришёл в столовую, стол уже был накрыт.
– Здравствуй, Алевтина, – Владимир сел за стол.
– Здравствуйте, Владимир Алексеевич! С приездом вас.
– Спасибо.
– Чаю желаете или вина? – спросила Алевтина, подвигая Владимиру тарелки с закусками.
– Чаю.
Дмитрий Евсеевич, ожидая распоряжений, сидел тут же в столовой, на стуле, в правом ближнем от входа углу.
– Спасибо, Алевтина. Отдыхай, – сказал Владимир, когда она принесла чай. – И ты, Евсеич, тоже иди спать. Нечего меня как драгоценность рассматривать, – усмехнулся он. – Спасибо, и уж извините, что сон ваш потревожил.
Евсеич ещё с минуту посидел, раздумывая.
– Что же, коли распоряжений не будет более, тогда спокойной ночи вам, – сказал он, вставая, наконец.
Поев, Владимир отправился в свою комнату. Разделся, форму аккуратно повесил на спинку стула, потушил свечу и, лёгши в постель, почти мгновенно уснул.
Утром, ещё не открыв глаза, он различил разнообразные мелкие звуки, доносившиеся сквозь закрытую дверь: Евсеевич и Алевтина уже беспокоились по хозяйству. Владимир понимал, что главной причиной этой суеты был он и улыбнулся милой заботливости прислуги. Приведя себя в порядок, он заглянул в комнату старшего брата.
Антон спал на размётанной простыне, спиной к двери, зябко свернувшись калачиком: одеяло сползло на пол и лежало рядом с кроватью.
Владимир тронул плечо брата. Тот отреагировал на удивление чутко, резко повернув голову, уставился на него непонимающим взглядом. Владимир рассмеялся.
– Доброе утро!
– Владимир! Ты как здесь? – Антон развернулся, сел на кровати, сонно растирая лицо, потом обнял себя руками.
– Нечаянный отпуск вышел, – ответил Владимир, с улыбкой глядя на брата, силившегося держать открытыми неумолимо слипающиеся глаза. – Ладно, ты вставай, умывайся, а я тебя в столовой подожду. Там и поговорим.
Владимир вышел из комнаты.
Антон вошёл в столовую через двадцать минут, одетый в светло-коричневый домашний костюм, гладко причёсанный, чисто выбритый. Тонкие пижонские усики резко чернели на бледной коже.
Антон подошёл к вставшему ему навстречу Владимиру. Они крепко обнялись.
– Ну, здравствуй, дорогой, – сказал Антон, обдавая брата ароматом одеколона. – Дай хоть посмотрю на тебя, – он слегка отстранился, – а то вваливаешься в комнату, как снег на голову.
Владимир улыбнулся, и они сели за стол.
– Алевтина! – крикнул Антон. – Подавай завтрак!
Дмитрий Евсеевич помогал Алевтине внести тарелки.
– Это что за ящик, Евсеич? – спросил Антон, указывая глазами на стоявший в дальнем углу столовой деревянный короб.
– Так дружки ваши вчера вместе с вами, беспамятным, доставили. Сказали, «кузаня» какая-то.
– «Мукузани», – рассмеялся Антон, встал, подошёл к коробу и вынул из него одну из обложенных сеном бутылок. – Алевтина, принеси-ка нам бокалы! Ну, князь, ай да молодец! – продолжал усмехаться Антон. – Не обманул всё-таки.
– Что ещё за князь? – спросил Владимир.
– Грузинский князь Мачабели.
Алевтина принесла бокалы, и Антон налил в них играющее на свету рубиновое вино.
– Ну, с приездом, братец, – протянул свой бокал Антон и, чокнувшись, сделал глоток. – Ах, хорошо винцо, хорошо! Я этому вину сейчас, если признаться, Володя, больше чем тебе рад, – сказал Антон после очередного глотка и снова рассмеялся. – Головушка моя страдает. Так какими судьбами? – он взглянул на брата.
– Оказия, – улыбнулся Владимир. – Следую к новому месту службы, в Гельсингфорс.
– Чего так?
– В дозоре с противником встретились. Ну, постреляли друг по другу, как полагается. Не скажу, что серьёзно, но народ у нас немного посекло; меня вот тоже по руке зацепило.
Антону только сейчас стало ясно то, что сразу бросилось в глаза, но чему он как-то не придал значения: Владимир все манипуляции, требующие участия рук, в основном, совершал левой рукой, хотя был правшой.
– Людей много потеряли?
– Да все живы остались. Когда к нам помощь подоспела, германец уже ушёл. Так что нас на буксире в базу вернули, правда, я этого не помню: в себя пришёл уже в госпитале. Пока лечился, корабль отремонтировался и снова ушёл в море – время сейчас напряжённое – соответственно, вместо меня другой офицер был назначен.
– Понятно…
– А как давно родители в Москве? И почему им вообще там быть понадобилось?
– Тут, Володенька, после отречения царя весь город на ушах стоял, а уж про политические бурления и говорить нечего. Главный кадет, Милюков, теперь-то во Временном правительстве министром, а значит, и партия его играет нынче одну из ведущих ролей. Вот отцу и привалила работёнка, взлетел он по партийной линии, – многозначительно приподнял брови Антон, – приглашён на работу в Московский отдел центрального комитета партии. А маму он решил взять с собой, как только узнал, что уезжает не на короткий срок. И, скажу тебе, уезжал он к новому месту работы в очень даже хорошем расположении духа.