Благими намерениями
Шрифт:
У крайнего дом я остановился. Вроде подойдет — это и домом назвать сложно. Беднейшая покосившаяся халупа, в которой хороший хозяин и скот держать не станет — здесь уж точно ни староста, ни полицай жить не станет. Я пинком отворил калитку, чуть не завалив при этом всю секцию забора, и, взяв наперевес винтовку, вошел во двор.
— Открывай! — крикнул я как можно более противным голосом и грохнул прикладом в жалобно заскрипевшую дверь. Тишина…
— Открывай, грю! Полиция! — повторил я, снова ударив в дверь. — А то щас дверь вынесу!
Внутри что-то прошуршало, потом снова тишина. Я принялся лупить ногой в дверь, ругая на чем свет стоит «сволочей, не имеющих никакого уважения к власти». Чувствовал себя при этом полным подонком. Нет, действительно, вооруженный громила, который ломится в дверь к беззащитным крестьянам… Еще большей сволочью я почувствовал себя, когда дверь все же открылась. На пороге стояла древняя бабка. Латаная-перелатаная темная юбка, на плечах — драный мужской пиджак, черный засаленный платок, из-под которого на сморщенном лице испуганно поблескивают маленькие глазки. Блин, нехорошо-то как… Но надо продолжать играть.
— Ты что, старуха, оглохла совсем? Я тут битый час стоять должен? — Внутри все дрожало от желания самому себе дать в морду, но я старался говорить как можно более грубо. — Староста в каком доме живет?
Бабка продолжала испуганно молчать — только хлопала глазами. Может, она действительно глухая? Или я ее так перепугал? Как бы еще с сердцем у нее после моего ночного визита чего не стало…
— То как до церкви дойдешь, — наконец выдавила из себя старушка, — через три хаты старосты дом и будет. За зеленым забором.
— А звать его как?
— Семеном.
Не сказав ни слова — не мог я ничего уже сказать, настолько противно мне все это было, — я развернулся и вышел на улицу к остальным, которые стояли у калитки и поджидали меня. Калитку я аккуратно закрыл — да, не подходит к образу, но после всего заставлять бабушку еще идти закрывать калитку… Повернувшись, я заметил, что остальные смотрят на меня как-то странно. Неодобрительно. Генрих — тот вообще чуть ли не качает головой. И только Ян странно спокоен.
Все так же нагло мы пошли дальше. Оглянувшись, будто ненароком, я заметил, что давешняя старушка все стоит на пороге и смотрит нам вслед. Извини, бабуля, подумал я, но так надо. Мы миновали церковь. Вскоре должен показаться и дом старосты.
— Не стрелять, — прошептал я. — Старосту и полицаев забираем с собой и расстреляем в лесу.
— Это зачем? — так же шепотом спросил Алик, который шел впереди меня.
— Потому что староста и полицаи — представители немецкой власти, и если убьем их здесь, — пояснил я, — жителям села не поздоровится. А если они просто исчезнут — вопросов к людям быть не должно. Еще и многие скажут, что в ночь, когда те исчезли, в село вошел отряд полицаев. Все ясно?
— Получается, — прошептал Антон, — мы еще и на самих полицаев подозрение наведем! Хитро!
Все засмеялись, будто над удачной шуткой. А вот и зеленый забор. Пришли. Домик-то у старосты и впрямь ничего. Можно было и Генриха послушать. Если и не самый богатый, то точно один из первых на селе. Здоровенная такая хата, под крышей резные наличники, аккуратные ставни, дорожка от резной калитки к дому… И забор совсем не похож на тот покосившийся, который окружал дом давешней бабки. Одним словом — богач. Местный олигарх, не иначе. Ничего, родной, жиреть тебе недолго осталось. Я аккуратно, гораздо более почтительно, чем предыдущую, открыл калитку. Хотя очень хотелось, чтоб все было наоборот — это сюда, а не к той несчастной старухе надо вламываться громко и с матом. Мы вошли во двор. Залаял и зазвенел цепью, вылетев из будки, пес.
— А ну цыц, так тебя! — гаркнул я. — Эй, хозяин! Есть кто дома?
Пес все не унимался — все так же бросался, рвя цепь, но для того, чтобы достать нас, та была слишком короткой. В одном из окон появился свет, и через пару минут дверь открылась. На пороге стоял крепкий мужик в добротной белой рубахе, серых штанах и босой.
— Чего надо? — спросил он, нацеливая на нас карабин. Тут же из-за его плеча выглянула дородная женщина. Блин, а об этом я не подумал. Все планы по тихому похищению старосты и полицаев строились на том, что, кроме них, никого по домам не будет. И что теперь делать? Не убивать же бабу! И оставить ее нельзя… Придется что-то придумать.
— Доброй ночи, хозяин! — крикнул я. — Пса своего убери. Не видишь — свои.
Разглядев повязку, которую я будто случайно выставил напоказ, староста немного опустил карабин, но все же держал наготове.
— Свои по ночам не ходют, — проворчал он. — Вы чего по темноте приперлись? Документы есть?
— А то, думаешь, нам охота в такое время тут ходить, — недовольно парировал я, протягивая старосте один из трофейных аусвайсов, принадлежавший убитому на лесопилке полицаю. — Из Коросятина нас прислали. Назавтра хутора досматривать будем. Мы, кстати, когда сюда шли, ваших встретили. Савелия с Михаилом. Так те тоже не особо рады были, что по такой погоде их в Коросятин ехать заставили. Особенно Михаил.
— А чего ж они с вами не пришли? — Староста, прочитав и вернув аусвайс, опустил карабин и пошел успокаивать собаку.
— Так то ж нам приказ был сюда идти. А им — наоборот. В Коросятин идти приказали. А там уже скажут, что делать, — ответил я в спину старосте.
— Ладно, проходите до хаты. Зинка, на стол поесть собери!
Изнутри дом выглядел не хуже, чем снаружи. Просторно, чистенько, аккуратненько… Все вылизано-вычищено. В прихожей на деревянной вешалке висит верхняя одежда, у порога ровненько стоит обувь. Половичок на полу… А в углу, на маленькой лавке, сидит девчушка в какой-то хламиде и испуганно на нас смотрит. Маленькая, лет двенадцати. Платьице чистое, но определить его изначальные цвет и форму уже невозможно, настолько оно вылинявшее и залатанное разноцветными лоскутками. И вдобавок ко всему худющая — просто ужас. Острый нос да непослушная светлая челка из-под серого платка торчат.
— Лялька это, — пояснил вошедший в дом староста. — Сирота местная. Взял ее к себе, чтоб Зинке по хозяйству помогала. Разувайтесь здесь и проходите.
— Добрый ты мужик, Семен. — Я хлопнул старосту по плечу и принялся стаскивать сапоги. — Из наших есть еще в селе кто?
— Живка и Тарас остались. Они у себя по домам сейчас.
— Так кликни их, — сказал я, проходя в дом. — И оружие пусть возьмут. Разговор есть.
— А чего не кликнуть? — пожал плечами староста. — Лялька, позови Живку и Тараса. И скажи, чтоб оружие взяли.