Благородна и благочестива
Шрифт:
Усыпанная мелким жёлтым песком тропа к боковому входу дворца показалась вечностью.
Камилла не только ощущала неприятный холод напряжённой руки советника под рукой – она почти не слышала, о чём переговаривались в их процессии, и оттого чувствовала себя не менее далёкой от происходящего, чем если бы плелась позади. Но зато невольные наблюдатели так не думали. Пока они шли, им встретились несколько прогуливавшихся пар, с каждой из которых ллейна Бианка здоровалась кивком, не останавливаясь для переговоров. Но удивлённые взгляды придворных, скользнув по высокорожденным ллейнам, неизменно останавливались
Даже Камилла слышала шепотки за спиной, когда они проходили мимо. Румянец стал единственным признаком волнения; помогали мысли о замке, землях, богатстве и о том, что она сделает всё, чтобы прибрать это к рукам. Второго шанса не будет – это Камилла понимала. Если покупатель уходит – рассчитывать на возвращение не стоит.
– Омуш проводит вас в отведённые покои, прекрасная Бианка, – улыбнулся королевский советник, едва они поравнялись с дворцом. У входа уже ждал немолодой и неулыбчивый слуга, коротко поклонившийся, когда его назвали. – С нетерпением ожидаю вас за ужином.
Путь по дворцовым коридорам, полным цветов в подставках, гобеленов, мраморных лестниц, скульптур и стражи, показался Камилле очень длинным – но очень разнообразным. На встречающуюся челядь и высокорожденных дочь Золтана Эйросского уже не глазела так уж откровенно, больше – на огромные окна, из которых лился свет предзакатного солнца, роскошное убранство и такие широкие залы, что в них одних, казалось, уместился бы весь её родной городишко.
В коридоре восточного жилого крыла, где, по словам Салавата, разместили гостей, случилась заминка: сидевшие на мягком диване богато одетые ллейны приподнялись при появлении ллейны Бианки с дочерью и Камиллой, и почти одинаково всплеснули руками.
– Ллейна Бианка!
В ожидании, пока благородные девицы обменяются шумными приветствиями, Камилла осмотрела обеих. Платья оказались богатыми, со множеством блестящих камушков и в кружевах, замысловатые прически пестрели цветами и перьями, а лица оказались разукрашены, похожи друг на друга и приятны глазу, только уж больно заносчивы и высокомерны. Перед ллейной Бианкой, впрочем, обе растекались патокой.
– Мы уж переживали, что вы не успеете на праздник, – трещала одна из них. – Но когда светлейший ллей советник велел вам с дочерью отвести лучшие покои…
– Нас с сестрой переселили в другой конец, – подключилась вторая. – Хотя мы при дворе уж полгода и имеем право на лучшие комнаты!
– Гостей много, – поморщилась первая. – Его величество созвал всю знать, даже из дальних провинций приехали местные… пэры. Вот покоев и не хватает!
– Желаете разместиться в наших? – с доброй улыбкой предложила ллейна Бианка. – Нам с дочерью… и нашей гостье не нужны большие комнаты.
Слуга ллея Салавата, Омуш, обеспокоенно переступил с ноги на ногу, глянул на встрепенувшихся девиц.
– Вы серьёзно? Уступите? – едва не взвизгнула от переигранного восторга одна из них. – Ах, ллейна Бианка, вы сама доброта и щедрость! Но мы не можем… ведь ллей советник велел вам, лично…
– Это самое малое, что я могу сделать для кузин своего покойного мужа, – мягко улыбнулась Бианка. – Прошу вас, Ромина, Рогнеда… не отказывайтесь.
Ромина и Рогнеда отказываться от роскошного подарка не собирались.
Ллейна Бианка велела горничной затворить общие двери в их смежные покои и распорядилась подать воды для омовения. Камилла, которая всё время суматохи тихонько простояла в углу, с интересом разглядывала богатую приемную выменянных у сестёр покоев. Осторожно заглянула и в две смежные спальни. В одну, побольше, ллейна Бианка распорядилась перенести мягкий диван из приемной, и собиралась занять её с дочерью. Вторую любезно предоставили Камилле – по словам ллейны Бианки, пока ей не отведут собственных покоев.
– Я похлопочу об этом, сразу после аудиенции, – пообещала она. – Как только его величество проведёт обряд крови.
– Всё ещё сомневаетесь, что я говорю правду? – догадалась Камилла. – Это ничего, – тут же заверила нахмурившуюся Бианку она, – мэм Фаиль тоже всегда проверял монеты на зуб.
– Мама, – позвала Одетта, позволяя камеристке снять с себя плащ и ослабить шнуровку платья, – почему же ты отдала лучшие покои кузинам отца? Ведь сам ллей Салават отвёл их нам.
– Именно поэтому, – вздохнула Бианка, снимая с плеч чудесную накидку. – Не желаю, чтобы нас слушали чужие уши, а через потайную дверь приходили ночные посетители. Ступай, – кивнула дочери ллейна. – Приведи себя в порядок перед ужином.
Одетта, как и предполагала Камилла, оказалась на редкость тихой и послушной дочерью. Младше самой Камиллы года на три, Одетта казалась ей ребёнком, воздушным и нежным, как мягкое облачко.
Камилла не помнила, чтобы она сама хоть когда-нибудь была такой же. Тихой, послушной или же мягкой.
– На ужин ты не пойдёшь, – проронила Бианка, как только дочь с камеристкой отошли в небольшую смежную залу, служившую купальней. – И я попрошу тебя не покидать покоев. Ведь о твоём присутствии никто во дворце не знает, кроме ллея Салавата. Я обращусь к его величеству после ужина и попрошу, чтобы он провёл аудиенцию до празднества, иначе после – станет не до тебя. Эдна, наша камеристка, поможет с омовением и побудет рядом, на случай, если что понадобится.
– Это верно, – кивнула Камилла. – Незнакомому человеку доверять не следует. Но вряд ли я пробралась в самое сердце дворца с дурной историей, чтобы стянуть у вас драгоценности, светлейшая ллейна.
– Я не беспокоюсь о драгоценностях, – нахмурилась Бианка. – Я беспокоюсь о тебе.
Камилла насторожилась, мигом понимая: благородная не шутит. И встревожена, судя по потемневшим глазам, всерьёз.
– Я верю, что вижу перед собой дочь Золтана, – тяжело, через силу выталкивая слова, выговорила Бианка. – И дело не в твоей устойчивости к магии. Привычки и движения сложно подделать, дитя. Твой отец… мы росли вместе. Никто не знал Золтана лучше, чем я. И я… прекрасно помню, как он точно так же, как ты, поджимал губы… как дёргал щекой… как опирался плечом о косяк – вот так, как делаешь это сейчас ты, хотя это совсем не по-женски и пахнет дурным воспитанием…