Благородна и благочестива
Шрифт:
Камилла дёрнула щекой и выпрямилась, неохотно отрываясь от косяка.
– И если глаза и сердце не обманывают меня, то ты в большой опасности, дитя.
– Из-за прений с Эйросским замком? – понятливо кивнула Камилла. – На Рыжих Островах из-за наследства тоже частенько дрались. Даже до кровопролития доходило. В смысле, – задумавшись, поправила себя дочь Рыжего барона, – каждый раз доходило.
Ллейна Бианка покачала головой, с горечью и недоумением разглядывая Камиллу – так, словно вновь увидела.
– Твой отец совсем ничего не рассказывал?
Камилла отвела взгляд и привычно дёрнула щекой, некстати вспомнив, что именно так Рыжий барон и делал, когда избегал откровенных бесед.
– Батюшка сторонился праздных разговоров о прошлой жизни, а потому и не рассказывал. Да и дома не так уж часто появлялся, – не стала церемониться Камилла. А что? И правду сказала, и на жалость пробила. – Всё леса от нечисти зачищал да местным помогал. Полагаю, сбегал от неудачного выбора да грязного быта, как мог, светлейшая ллейна.
– Ох, Золтан…
Бианка сокрушённо покачала головой, прислушалась к плесканиям в купальне и решительно выпрямилась.
– Я распоряжусь, чтобы в покои принесли ужин, – быстро заговорила она. – Эдна поможет с одеждой, мы вернёмся ближе к полуночи. Не покидай покоев, – снова предупредила ллейна Бианка. – Мы поговорим сразу, как только я и Одетта вернёмся с ужина. Услуга за услугу, Камилла. Так, кажется, говорят на Островах? Я помогу тебе с аудиенцией у его величества, а ты – расскажешь мне всё, чем жил твой отец до того, как исчез.
– Дело, – согласилась Камилла. – Можно вопрос?
– Разумеется.
– Батюшка, верно, обошёлся с вами не очень учтиво, когда сбежал себ знает куда, – проницательно заметила Камилла. – Возможно, даже помолвку сорвал. Почему вы мне помогаете?
Бианка обречённо выдохнула и потёрла виски пальцами. Взглянула на Камиллу бесконечно усталым взглядом.
– Твой отец всегда был мне дорог. Его выбор – не причина для ненависти. Я всё так же любила Золтана и желала ему лучшего, даже когда он объявил о собственном выборе прилюдно. Как сестра может желать брату дурного?.. Я надеялась только… что Золтан не жалеет о скоропалительном решении – и что он счастлив. Но даже если бы я и хранила обиду – с чего бы мне желать зла тебе? Ты едва ли в чём-то виновата, дитя.
Камилла подумала, что редкие из её знакомых полагали бы так же. Пожалуй, даже никто бы не полагал. Вслух дочь Рыжего барона заметила:
– Учитель говорил, что мой дед жив. Вы знаете ллея Тадеуша?
– Знала, – снова погрустнела ллейна Бианка. – После моего замужества мы почти не держали связь, а теперь, после приключившегося с ним несчастья… мне до сих пор сложно в это поверить. Впрочем, я верю, что он сильно страдал из-за сумасбродства сына. Возможно, это в конце концов и лишило его разума.
– Нерадостно, – заметила Камилла, подсчитывая собственные шансы на успех. Все они так или иначе сходились на ллейне Бианке – и на невиданном шансе, отпущенном ей судьбой. – Не смею вас задерживать, светлейшая ллейна. Из комнат – ни ногой, – предвосхитила
***
Сборы благородных ллейн продолжались не менее двух часов – Камилла даже задремать на стуле успела, и уже не стыдилась требовательного урчания в желудке. Кто ж знал, что еда во дворце строго под расчёт и в оговоренное время, она здесь как бы неучтённый гость, и под сень королевского замка лучше вообще приходить с набитым животом?
– Мы готовы, – задержалась на пороге ллейна Бианка, а дочь Золтана Эйросского вздрогнула и проснулась. – Прости, что тебе придётся в одиночестве коротать вечер.
– Ночь уже, – не подумав, сонно отозвалась Камилла. – Не заскучаю.
Дочь Золтана Эйросского разглядела наконец ллейну Бианку, в серебристом платье и с богатым ожерельем на шее, затем ллейну Одетту, виновато улыбавшуюся ей из-за спины матери, в нежно-сиреневом платье и без всяких украшений; скользнула взглядом по тщательно уложенным волосам благородных и невольно выпрямилась, одёргивая засаленный рукав собственного платья.
– Хорошего вечера, ллейна Бианка, – вежливо пожелала Камилла. – Ллейна Одетта.
Обе улыбнулись ей на прощание, а камеристка Эдна и личная горничная ллейны Бианки принялись за уборку. Двери закрылись, оставив шлейф духов и воздушных тканей снаружи, и Камилла облегчённо выдохнула, тотчас выдав своё местоположение.
– А, гостья! – вспомнила Эдна, с прищуром оглядывая девицу. Хозяйка общалась с Камиллой учтиво, но у камеристки оказалось собственное мерило человеческой ценности. – Что ж… значит, будем и из вас делать ллейну.
– А я кто? – поразилась такой наглости Камилла.
– А по вам, дорогая, этого ещё не скажешь, – поставила точку в беседе Эдна, не вдаваясь в подробности.
Спустя целую вечность омовения и прихорашивания Камилла признала, что камеристка, верно, дело своё знала и была не так уж и неправа, отпуская своеобразный укол в сторону дочери Рыжего барона. Потому что отражение, которое Камилла видела теперь в зеркале, столь сильно отличалось от привычного, что она крутилась возле него так и эдак, веря и не веря собственным глазам.
Кожу, натёртую до скрипа, горничная и камеристка умаслили благовониями и воздушными белыми снадобьями, после которых та стала мягкой, шелковистой на ощупь и невероятно ароматной. Лицо подверглось куда более сложным манёврам, после чего брови Камиллы стали чуть тоньше, ресницы – гуще, а кожа приобрела удивительный персиковый оттенок. И самое главное – на ней каким-то чудом не проявлялось больше ненавистных веснушек.
– Госпожа предложила вам собственное домашнее платье для ночного отдыха, – сухо и коротко, но вежливо просветила Камиллу Эдна, помогая ей надеть светло-зелёное одеяние небесной красоты. Оно оказалось расшито мелкими блёстками у ворота и волочилось по полу, да и в рукавах подвисало, но Камилла отказалась его снимать и примерять что-либо более подходящее. В таком не дома – на бал не стыдно идти.