Блатные и уличные песни

Семга Г. Ф.

С СУДЬБОЮ ПОБОРОТЬСЯ

Судьба во всем большу роль играет И от судьбы далёко не уйдешь. Она тобой повсюду управляет: Куда велит — покорно ты идешь. Друзья мои, судьбы скрывать не буду, Правдивым быть пред вами я хочу. Я буду петь с открытою душою, Что мне дала судьба — я вам скажу. Там далеко есть Родина родная, Где жил отец, не помню я его. И жаль одно, что в муках умирая, Не обнял он сыночка своего. Он с малых лет преступностью занимался И заболел чахоткою в тюрьме. Он молодым на каторге скончался И все наследство передал он мне. Чтоб легче жить, работала мамаша, Я ж потихоньку начал воровать. «Ты будешь вором, точно как папаша», — Твердила мне, роняя слезы, мать. Не слушал я мамаши наставленья И не молился Богу пред двором, Я исполнял судьбы своей веленья И шел тропой, проложенной отцом. Когда же мне семнадцать лет минуло, И принял уж меня преступный мир, Волною быстрою меня хлестнуло, Я ревизором стал чужих квартир. В ком сила есть с судьбою

побороться, Боритесь вы до самого конца. А я ослаб, поэтому придется Мне до конца идти тропой отца. Когда мне минуло лет шестнадцать, Умер тогда же мой отец. Не стал я матери бояться своей И сбился с пути да я вконец. Стал по трактирам я шататься, Научился водку пить. И воровать я научился, И стал я по тюрьмам жить. Старший брат мой был здоровый, Хотел он со мною на разбор пойти, Но, когда он увидел с кем знакомства я веду, Боялся ко мне он подойти. Двадцать первый год минуло — Во солдаты отдали. Солдатская служба надоела мне, Нашел я дорожку, как уйти. Уехал в город я Одессу, Нашел моих товарищей кружок. Продал я казенную шинельку, Купил себе вольный сюртучок. Едва ль я вечера дождался, Ушел к своим товарищам на скок. И сильно я с ними поругался, И выбил я раму из окна.

ДЕВУШКА

Это было давно, год примерно назад, Вез я девушку в тройке почтовой: Круглолица была, словно тополь, стройна И покрыта платочком пуховым. Попросила она, чтоб я песню ей спел. Я запел, и она зарыдала. Кони мчались стрелой, словно ветер шальной, Словно сила нечистая гнала. Вдруг казачий разъезд переехал нам путь, Наши кони, как вкопанные, встали. Кто-то выстрелил вдруг прямо в девичью грудь, И она, как цветочек, завяла. Перед смертью она рассказала мне все, Как из лагеря ночью сбежала. «Коль не смерть бы моя — я бы стала твоя, И навеки твоею осталась…» Видишь, парень, вдали холм высокий стоит, Холм высокий, поросший травою? А под этим холмом крошка-девушка спит, Унеся мое сердце с собою…

МАМА, МИЛАЯ МАМА

Вот сижу я на нарах, вспоминаю про детство, Вспоминаю про детство и отца своего… Ах, зачем меня мама отдала в воспиталку?.. Понадеялась мама: воспитают меня… А меня воспитали, как цыганскую шайку, Научили свободу больше жизни любить. Летом в жаркую пору угоняли нас в горы. В непосильной работе рвал я жилы свои. Летом в жаркую пору угоняли нас в горы. В непосильной работе тратил силы свои. Но однажды на воле разрешили напиться, Разрешили напиться холодной воды. Чья-то мама чужая нам воды подавала, Головой вслед кивала, утирая слезу. А наутро нас снова на работу погонят, Снова кирка с лопатой приласкают меня… Мама, милая мама! Ты сама виновата, Что ласкает лопата вместо мамы меня. Мама, милая мама! Ты сама виновата, Что ласкает лопата вместо мамы меня.

МНЕ ТЯЖЕЛО

Мне тяжело о прошлом вспоминать, Сидя в тюрьме весеннею порою. Там за стеной свобода дорогая, Сияет ярко солнце надо мной. Стремится сердце к Родине далекой, Которой я не видел много лет, Но не видать мне милой синеокой, Не для меня пришел весны рассвет. Я верный сын преступности, разврата. Не мучай сердце, красная весна! Остался путь в Орловский изолятор, Где изнывает в камерах шпана. Любимая найдет себе другого. Чему уж быть — того не миновать. Никто, никто не вспомнит про блатного, Прольет лишь только горьки слезы мать. Поплачет мать и, свыкнувшись с тоскою, Она поймет: напрасно сына ждать. Он был рожден, чтоб рано за стеною Чекистам жизнь безвинную отдать. Мне тяжело о прошлом вспоминать, Сидя в тюрьме весеннею порою. Там за стеной свобода дорогая, Сияет ярко солнце надо мной.

ДЗЫНЬ-ДЗЫНЬ

Жили-были два громила. Дзынь-дзынь-дзынь. Один — я, другой — Гаврила. Дзынь-дзынь-дзынь. Если нравимся мы вам. Драла-фу, драла-я. Приходите в гости к нам. Дзынь-дзара! Мы вам фокусы устроим. Дзынь-дзынь-дзынь. Без ключа замок откроем. Дзынь-дзынь-дзынь. Хавиру начисто возьмем. Драла-фу, драла-я. А потом на ней кирнем. Дзынь-дзара! Не успели мы кирнуть. Дзынь-дзынь-дзынь. А легавый тут как тут. Дзынь-дзынь-дзынь. Забирают в ГПУ. Драла-фу, драла-я. А потом везут в тюрьму. Дзынь-дзара. Девять месяцев проходят. Дзынь-дзынь-дзынь. Следствие к концу подходит. Дзынь-дзынь-дзынь. Собираются судить. Драла-фу, драла-я. Лет на десять посадить. Дзынь-дзара. Вот мы входим в светлый зал. Дзынь-дзынь-дзынь. Судьи все давно уж там. Дзынь-дзынь-дзынь. А налево прокурор. Драла-фу, драла-я. Он на морду чистый вор. Дзынь-дзара. Сидит справа заседатель. Дзынь-дзынь-дзынь. Мой старейший он приятель. Дзынь-дзынь-дзынь. А налево — заседатель. Драла-фу, драла-я. Он карманов выгребатель. Дзынь-дзара. Что сказать вам про судью. Дзынь-дзынь-дзынь. Знают — он берет. Даю. Дзынь-дзынь-дзынь. Получивши деньги в лапу. Драла-фу, драла-я. Станет он родным мне папой. Дзынь-дзара. Тут защитничек встает. Дзынь-дзынь-дзынь. И такую речь ведет. Дзынь-дзынь-дзынь: «Греха на душу не брать, Драла-фу, драла-я, Я прошу их оправдать». Дзынь-дзынь-дзынь. Ну проходит тут и час. Дзынь-дзынь-дзынь. Оправдали судьи нас. Дзынь-дзынь-дзынь. Ксивы на руки вручают. Драла-фу, драла-я. И на волю отправляют. Дзынь-дзара. Вот мы входим в ресторан. Дзынь-дзынь-дзынь. Гаврила — в рыло, я — в карман. Дзынь-дзынь-дзынь. Бочата рыжие срубили. Драла-фу, драла-я. А потом на них кутили. Дзынь-дзынь-дзынь. Жили-были два громила. Дзынь-дзынь-дзынь. Один — я, другой — Гаврила. Дзынь-дзынь-дзынь. Если нравитесь вы нам. Драла-фу, драла-я. Приходите в гости к нам. Дзынь-дзара!

С НОВЫМ ГОДОМ

Ровно стрелки в двенадцать сойдутся, Новый год вся встречает страна. Я хочу в этот час улыбнуться, С Новым годом поздравить тебя. На балу, возле елки играя, Среди юных друзей и подруг, Если можно, то вспомни, родная, Где находится верный твой друг. Если можно, то выпей немножко За того, кто в чужбине живет, За его дорогую свободу, За которой к тебе он придет. Мы с тобой далеко друг от друга, Нас и это с тобой не страшит. Я в тайге, а ты в солнечном крае, Но любовь среди нас будет жить. Я же дал тебе честное слово, Мой любимый, единственный друг! Я тебя никогда не забуду, Про меня, милый друг, не забудь! Ровно стрелки в двенадцать сойдутся, Новый год вся встречает страна. Я хочу в этот час улыбнуться, С Новым годом поздравить тебя.

ЗОНА

Ах ты, зона, зона — в три ряда колючка… А за зоной — роща вдаль зовет меня. А по небу синему — золотые тучки В сторону любимую всё меня манят. Ой ты, воля, воля, как тебя дождаться? Той поры счастливой, радостного дня? Выйду я на волю и к тебе прижмусь я… Знать бы, дорогая, доживу ли я? Ну а если даже захлебнусь я кровью, Упаду в предзонник с пулею в груди. Ты не плачь, родная! Слезы не помогут… Лучше ты проклятья им свои пошли. Меня зоны эти поломать не смогут, Ни шизо, ни крытка душу не сомнет. Я пройду по зонам воровскою мастью И дойду до дому, где родная ждет.

А СЛЕЗЫ КАТЯТСЯ

Сидю я цельный день в темнице, В окно тюремное глядю… А слезы катятся, братишка, постепенные По исхудалому мому лицу. Ходю я цельный день в халате — Одни сплошные рукава. Шапчонку я ношу, как видишь ты, на вате, Чтоб не зазябла голова. Готов я голыми руками Окно тюремное сломать, Да жаль, братишечка, я скован кандалами, Мне нипочем не убежать… Меня заметют часовые. Окликнут раз, окликнут два. Потом взведут они курки свои стальные И враз убьют они меня. Так что ж ты ходишь пред тюрьмою? Зачем ты мучаешь меня? Ведь ты гуляла, стерва, с кем попало! Совсем забыла про меня! Так не ходи ж ты пред тюрьмою И не звени подборами. Катись ты, девочка, к такой-то, стало быть, матери С такими разговорами!

ЧИСТАЯ ЛЮБОВЬ

Для меня всегда большое счастье, Я всегда благодарить готов, Что в твоем письме за словом «Здравствуй!» Есть еще немало теплых слов. И дороги, трудности осилив, В край далекий тундры и лесов Письма мне надежду приносили И, как воздух, чистую любовь. Ты, когда писала, верно знала, Что любовью, верностью своей Ты меня от холода спасала, Укрывала в тень среди ветвей. Если мне в этапах было трудно, Если колкий ветер дул в лицо, Ты всегда, и в праздники, и в будни, Мне на помощь слала письмецо. Снег и грязь топтали мои ноги. Ты меня повсюду берегла, Потому что эти все дороги Ты со мною об руку прошла. Для меня всегда большое счастье, Я всегда благодарить готов, Что в твоем письме за словом «Здравствуй!» Есть еще немало теплых слов.

КАПЕЛЬКА ЯДА

Ничего от тебя мне не надо, Только знай, что на этом веку Я в душе своей капельку яда Для тебя все равно сберегу. Только знай, что на этом веку Для тебя все равно сберегу… Мне хотелось тебя подстеречь У ворот твоих в полночь глухую, И в лопатки целованных плеч Засадить тебе сталь голубую. Я хотел тебя взять неусталую, Отнести под черемуху в сад, Где впервые меня напоила И в напиток подсыпала яд. Так играй же, проклятая гитара! Чтоб покойника бросило вдрожь… Наша жизнь — алкоголь и решетка, И цена ей — поломанный грош. А колючая проволока тоже Нам дана вместо роз и акаций. И сама проститутка-луна, Выплывая, смеется над нами. Ничего от тебя мне не надо, Только знай, что на этом веку Я в душе своей капельку яда Для тебя все равно сберегу. Только знай, что на этом веку Для тебя все равно сберегу…