Блатные и уличные песни, Семга Г. Ф.

Блатные и уличные песни

2009 г.

6.25 + -

рейтинг книги

Шрифт:

МУРКА

Прибыла в Одессу банда из Амура, В банде были урки, шулера. Банда занималась черными делами, И за ней следила Губчека. В банде была баба, звали ее Мурка, Сильная и ловкая была. Даже злые урки — все боялись Мурки, Воровскую жизнь она вела. Дни сменяли ночи темного кошмара, Много стало с банды залетать. Ну как узнать скорее — кто же стал легавым, Чтобы за измену покарать? Раз пошли на дело, выпить захотелось, Мы зашли в фартовый ресторан. Вижу в зале бара — там танцует пара: Мурка и какой-то юный франт. Я к ней подбегаю, за руку хватаю, Но она не хочет говорить. И тогда малина Кольке-уркагану Приказала Мурку погубить. Мурка, в чем же дело? Что ты не имела? Разве не хватало барахла? Ну что тебя заставило спутаться с легавыми И пойти работать в Губчека? В темном переулке встретил Колька Мурку: «Здравствуй, моя Мурка, и прощай, Ты зашухарила нашу всю малину И за это пулю получай!» Вдруг

раздался выстрел, Мурка зашаталась, И на землю рухнула она. Больше она не встанет, шухер не поднимет, И о том узнают в Губчека! Черный ворон крячет, мое сердце плачет, Мое сердце плачет и болит… В темном переулке, где гуляют урки, Мурка окровавлена лежит…

НАМ ПЕЛ СОЛОВЕЙ

Луной озарены зеркальные воды, Где, детка, сидели с тобою вдвоем. Так тихо и нежно забилось сердечко, Не мог я сказать ни о чем. Поверь, дорогая, что я ведь не сокол, Чтоб вечно на воле летать, Чтоб вечно тобой любоваться, родная, Любить и к груди прижимать. Гуляй, моя детка, пока я на воле, Пока я на воле — я твой. А может случится, я буду в неволе, Тобой завладеет другой. И, может, умру за решеткой тюремной, За крепким тюремным замком. Меня похоронят на ближнем кладбище, И ты не узнаешь о том. Но, если поправлюсь и выйду на волю, И будет в груди веселей, Мы встретимся снова в той самой аллее, Где, помнишь, нам пел соловей…

ПРОСТИ, ДОРОГАЯ

Ах! Пойте вы, клавиши, пойте! Ах! Вы, звуки, неситесь быстрей… Перед Богом страницу откройте О несчастной вы жизни моей. Не таким я на свет уродился, Не таким родила меня мать. Часто плакал в душе одиноко, И душа моя знала покой. И вот выпала доля мне злая: Срок отбыл я в проклятой тюрьме, Изнуренный болезнью, чахоткой, Был я выпущен в третьей весне. Злые люди завидовать стали, Что судьба нас так рано свела, А мы горя с тобою не знали, И ты, детка, любила меня. Наше счастье разбить порешили, Нарушили семейный покой, От тебя меня, детка, отняли… Ах! Зачем я несчастный такой? Я впервые с тобой повстречался И увлекся твоей красотой. Я жиганскою клятвой поклялся: «Неразлучны мы, детка, с тобой!» Я, как коршун, по свету скитался, Для тебя все добычи искал: Воровством, грабежом занимался, А теперь за решетку попал. Ты прости же, прости, дорогая, Что ты в жизни обманута мной, Что виновата жизнь воровская — Свой конец ты нашла роковой.

СУДЬБА

Огни притона заманчиво мигали, И джаз Утесова по-прежнему звучал. Там за столом девицы совесть пропивали, Мужчины пивом заливали свою грусть. А в стороне сидел один парнишка, Он был дитя с изысканной душой. Он молодой, но жизнь его разбита. Попал в притон, куда заброшен был судьбой. Малютка рос, и мать его кормила, Сама не съест — для сына сбережет, С рукой протянутой у паперти стояла, Дрожа от холода, в лохмотьях без пальто. А вырос сын, с ворами он спознался, Стал пить, кутить, ночами дома не бывать, Стал посещать он притоны, балаганы И позабыл свою старушку мать. А мать больная в нетопленом подвале. Болит у матери истерзанная грудь, Болит у матери. Болеет о сыночке, Не в силах руку за копейкой протянуть. Вот шум и стук, и двери отворились, Заходит сын, изысканно одет. Упал на грудь, сказал: «Мамаша, здравствуй!» И больше вымолвить он ничего не смог. А мать больная на локте приподнялась: «Зачем пришел ты душу мне терзать? Тут без тебя уже немало слез пролито И за тобой, сынок, придется проливать». «О, мама, нет! Пришел просить прощенья! О, мама, нет! Прошу тебя, прости! Я вор, убийца, я весь обрызган кровью. Я атаман разбойничьей семьи». Наутро мать с того темного подвала В гробу дубовом на кладбище снесли, А ее сына с шайкою бандитов За преступление к расстрелу повели.

ОТЕЦ ПРОКУРОР

Бледнея, заря озарила Тот старый кладбищенский двор, А там над сырою могилой Рыдает молоденький вор: «Ах, мамочка, милая мама, Зачем ты так рано ушла? На сердце мне тяжкую рану Твоя смерть пером нанесла». Склонились плакучие ивы, Утешить пытаясь юнца. Он вырос ребенком счастливым, Хоть рос без отца-подлеца. И вот на скамье подсудимых Молоденький парень сидит И голубыми глазами На прокурора глядит. А тот неуклонно и жестко Толкает под вышку его. Убийцу он видит в подростке И что ему смерть одного. К стене, мол, и без разговора: «По мне и отца бы в тюрьму, За то, что, мол, вырастил вора. Таким с нами жить ни к чему!» Парнишке в конце слово дали, Все стихли, мол, что скажет вор? И в зале слова прозвучали: «Отец мой был ты, прокурор!» Его увели, расстреляли Под старой тюремной стеной. А вечером судьи гуляли, Грустил лишь один прокурор. «Сын ты мой, милый сыночек… Зачем ты так долго молчал? Если б я знал, что ты сын мой, Я бы тебя оправдал». Бледнея, заря озарила Тот старый кладбищенский двор, А там над могилою сына Повесился сам прокурор.

ДОРОГА

Ах, волюшка, добрая воля! Ах, счастье мое далеко! Свободы я, воли не вижу, В тюрьме я сижу ни за что. Вот слышим: этап назначают. По камерам слухи идут. Ах, братцы, куда отправляют? Нас строить канал повезут. Мы ехали долго и скорбно, Вдруг поезд как вкопанный встал. Кругом все леса да болота. И здесь будем строить канал. Дорогу построили быстро. Дорога была широка, А сколько костей на дороге? Вся кровью она залита. А кровь эта ала, кипуча — По рельсам блестящим бежит. За жизнь уркагана и вора Другой будет счастливо жить.

ГЛАЗА ДИКОЙ СТРАСТИ

Как-то раз в саду Девушку одну Завлекал он песнями и лаской И сказал, шутя: «Девочка моя, Девочка с глазами дикой страсти…» Говорит она: «Я хочу вина И мечтаю о красивой паре. Чем мне пить до дна, Лучше уж одна. И зачем мне нужен нищий парень». Мальчик стал ходить, По девочке грустить. По ночам не спал, а все томился. Чтоб с девчонкой жить, С деньгами надо быть! И тогда уж мальчик порешился: Год он воровал И наконец попал В камеру с железною решеткой. Письма получал, С жадностью читал, А писала та ему красотка: «Все идут года, Уж я не молода И мечтаю о семейном счастье. Больше никогда Не пиши сюда — Все равно не буду отвечать я!» Года через три Он вышел из тюрьмы, Вышел из тюрьмы, из заточенья. Долго он стоял, Думал и гадал И пришел к такому заключенью: Ночью в три часа Сладко спит она И не слышит, как беда крадется. Приоткрывши дверь, Он стоял как зверь — То нахмурится, то улыбнется. Финский нож в руках. Слышит он вдруг: «Ах!» Нарушает тишину ночную. Вся в крови она, Бледна, как луна, И запел он песенку такую: «Завтра вот опять Дадут лет двадцать пять И увезут меня в края чужие. Там пройдут года, Вся молодость моя, Но кого любил — в живых не будет». Как-то раз в саду Девушку одну Завлекал он песнями и лаской И сказал, шутя: «Девочка моя, Девочка с глазами дикой страсти…»

Я ВЕРНУСЬ

Ты не стой, у ворот поджидая, Не смотри на дорогу с тоской… Я вернусь, лишь когда подметает Ветер листья, что дворник метлой. И пойду по знакомой дорожке, Где кончается старый наш сад, И, быть может, в морозном окошке Я увижу твой ласковый взгляд. А, быть может, в суровую зиму Я в окошко к тебе постучусь. Дверь откроешь — меня не узнаешь. Я к губам твоим нежно прильну. Дверь откроешь — меня не узнаешь, Я спрошу: «Как жила без меня, Как растила любимого сына, Как ты мужа с неволи ждала?» А пока, а пока — до свиданья, Расти сына, чтобы вырос большой… Я вернусь, лишь когда подметает Ветер листья, что дворник метлой.

ПОЛУГОЛАЯ КРАСА

А ты хохочешь, ты всё хохочешь… Кто-то снял тебя в полный рост. Хороводишься, с кем захочешь, За семь тысяч отсюда верст. А у меня (что у меня здесь?) — снег да вьюга, И мороз берет в тиски, Но мне жарче, чем тебе на юге, От ревности и от тоски. Весь простуженный, обмороженный Я сквозь ватник пронесу Тело нежное, фото южное, Полуголую твою красу. А ты хохочешь, ты все хохочешь… Кто-то снял тебя в полный рост. Хорохоришься, с кем захочешь, За семь тысяч отсюда верст.

КАТОРЖАНЕ

День и ночь над тайгою завывают метели. Дикий Север суров, безнадежен и лют. По глубоким снегам конвоиры в шинелях В неизвестно куда заключенных ведут. Красноярское небо над голодным этапом… Молодым арестантам ветры песни поют. Их ласкают бураны, утешают приклады, А в далеком пути пить воды не дают. «Ненаглядная мама, что за дяди в бушлатах В оцепленье штыков всё идут и идут?» «Это — дети России, это — в прошлом солдаты, Защищали детей и седых стариков. Это — дети России, это — в прошлом солдаты, Что геройски разбили под Сталинградом врага». По щекам каторжаней слезы катятся градом, А в далеком пути пить воды не дают. «Ненаглядная мама, что за дяди в бушлатах. По угрюмым дорогам всё идут и идут?» «Это — дети России, это — в прошлом солдаты, Что геройски разбили у рейхстага врага».

1 2 3 4 5 6 7-16