Блатные и уличные песни

Семга Г. Ф.

К ГОЛУБОГЛАЗОЙ

Я пишу тебе, голубоглазая, Может быть, последнее письмо. Никому о нем ты не рассказывай — Для тебя написано оно. Суд идет, и наш процесс кончается, И судья выносит приговор, Но чему-то глупо улыбается Старый ярославский прокурор. И защита тоже улыбается, Даже улыбается конвой. Слышу: приговор наш отменяется, Заменяют мне расстрел тюрьмой. Слышу я, что ты, голубоглазая, С фраерами начала гулять, Слышу я, что ты, голубоглазая, Рестораны стала посещать. Так гуляй, гуляй, моя хорошая! Отсижу я свой недолгий срок. Пой, гитара, пой, подруга верная, Мне не нужно больше ничего.

ПРОЩАЙ И ПОЗАБУДЬ

Прощай, Валёночек, мой маленький кутеночек! Прощай, Валеночек, быть может, навсегда! Я сел в кичман, а сам не знаю я — надолго ли… Прощай, Валеночек, и позабудь меня! Ты будь по-прежнему веселая,

счастливая, Из головы ты, детка, выкинь образ мой. Найди по нраву себе мальчика хорошего И полюби его всем сердцем и душой. Меня ж прости, что сделал нехорошее. Жаль, не могу тебя к своей груди прижать. В последний раз забыл взглянуть в глаза невинные, В последний раз забыл обнять, поцеловать. Прощай, Валеночек, мой маленький кутеночек! Прощай, Валеночек, быть может, навсегда! Я сел в кичман, а сам не знаю я — надолго ли. Прощай, Валеночек, и позабудь меня!

РАЗЛУКА

Далеко-далеко спрятан Север далекий… Каждый знает о том, что побеги невмочь, Не под силу тайга с снегом самым глубоким, Заполярная темная и холодная ночь. Виноват я во всем! Сколько раз ты просила Бросить кличку такую, что так гордо звучит. Обманула судьба, нас тюрьма разлучила И разбила о черный и холодный гранит. Сердце мое с тобой встречи желает, Но дороги к тебе я никак не найду. Не в последний раз ты мальчишку ласкаешь… Скоро, скоро этапом я на Север уйду. Снова вора найдешь, а меня ты забудешь. Так люби, дорогая, и теперь я непрочь, Может быть, вечерком он тебе все расскажет Про тайгу заполярную и холодную ночь. Далеко-далеко спрятан Север далекий… Каждый знает о том, что побеги невмочь, Не под силу тайга с снегом самым глубоким, Заполярная темная и холодная ночь.

МАМА ДОРОГАЯ

Здравствуй, мама дорогая, неужели Не узнала ты родимого сынка? В юности меня ты провожала, дорогая мама, А теперь встречаешь старика. «Где ж, ты, сокол ясный мой, скитался? Где ж, ты сокол ясный, пропадал? Отчего домой не возвращался? Жив был — почему же не писал? Может быть, ты был зарыт землею За Печорой, быстрою рекой? И с тех пор болит мое сердечко, Обливаюсь жгучей я слезой…» Не был, мама, я зарыт землею, А со смертью долго рядом жил. В рудниках, на шахтах, дорогая мама, Очень много горя пережил. Лагерь наш, мамаша, был построен За Печорой, быстрою рекой, Думал о свободе, дорогая мама, Обливаясь жгучею слезой. Снова эти пыльные вагоны, Снова стук колес, неровный бой, Снова опустевшие перроны И собак конвойных злобный вой. Вот теперь срок отбыл и вернулся… Видишь пред собою ты сынка. В юности меня ты провожала, дорогая мама, А теперь встречаешь старика.

СЫН ВЕРНЕТСЯ…

Тает над заливом лед весною, В городе деревья расцветут… Только нас с тобою под конвоем В лагеря на Север увезут. Снова эти крытые вагоны И колес неровный перебой, Снова опустевшие перроны И собак протяжный злобный вой. Днем и ночью там по ним шагают Часовых усталые шаги. Вспомни, друг, как нас с тобой встречали В лагерях угрюмые огни. Я не знаю, что это такое, Все забыли наши имена, И никто не скажет, только мама Скажет, что «у сына седина». Скажет, что «мой сын еще вернется», А кто любит — долго будет ждать. Может быть, когда-нибудь придется Эту боль, как матери, узнать. Расцветут утоптанные розы. Сын вернется с лагеря домой. На глазах непрошеные слезы Потому, что сын совсем седой. «Я по тебе соскучилась, Сережа, Истосковалась по тебе, сыночек мой. Ты пишешь мне, что ты скучаешь тоже, А в сентябре воротишься домой. Ты пишешь мне, что ты по горло занят, А лагерь выглядит угрюмым и немым, А здесь у нас в городе, в Рязани, Вишневый сад расцвел, что белый дым. Наступит день, и выгонят скотину. Зазеленеет в поле сочная трава, А под окном кудрявую рябину Отец срубил по пьянке на дрова. По бугоркам, по низким косогоркам Плывет, качаясь, распутница-луна. По вечерам поют девчата хором, И по тебе скучает не одна. Идешь домой, облепят словно мухи: «Скажи-ка, тетя, когда придет Сергей?» А у одной поблескивают слезы. Любовь и страсть давно минувших дней. Ну вот и все, писать тебе кончаю, Ну до свиданья, сыночек дорогой! До сентября, до скорого свиданья, А в сентябре уж ты воротишься домой.» Настал сентябрь, и пишет сын мамаше: «Напрасно, маменька, ты ждешь меня домой. Суд лагерей судил меня поновой, И не увидеться уж больше нам с тобой. В этап далекий нас скоро угоняют, Где срок немалый мне придется коротать. На Приамурских железных магистралях Туннель глубокий придется мне копать. Друзей, подруг, мамаша, мне не надо — Друзья, подруги позабыли все меня. Кирка с лопатой — родные мои братья, А тачка — верная законная жена. Придешь с работы усталый и разбитый, А спать придется на каменном полу, А часовой, паскуда, тварь, не скажет: «Постой, сынок, соломки подстелю». Прости ж, мамаша, за все мои ошибки, За то, что я порой не слушался тебя. Я думал, что тюрьма — всё это шутки, И этой шуткой я погубил себя».

ПЕСНЯ О МИЛОЙ СВОБОДЕ

Вечер лишь только настанет, С решки не сходит жиган, Песня о милой свободе Льется по всем корпусам. Цирик на вышке кемарит, Того и гляди упадет. Ах! Эта песня жигана Спать никому не дает. Начальник в своем кабинете Места себе не найдет. Ах! Эта песня жигана Всех за живое берет. Черная роза — разлука, Красная роза — конвой, Желтая роза — измена, Нас разлучают с тобой. Мать по сыночку скучает, Карточку сына возьмет И материнской слезою Все его фото зальет. Снова поновой свобода, Женщины, карты, вино. Ах! Эта жизнь воровская — Как это все нелегко.

ТЮРЬМА

Проснешься утром — город еще спит, Не спит тюрьма, она давно проснулась, А сердце так в груди болит, Как будто пламень к сердцу прикоснулся. Гляжу в окно, мне сильно сжало грудь, Она болит от нестерпимой боли. А небо синее чуть-чуть Напомнит мне, что есть на свете воля. И от тоски невольно запоешь, Как будто этим душу обогреешь… О, вечный страх, что ты в тюрьме умрешь! А не умрешь — так с горя поседеешь. Пойдешь гулять, а на тебя кричат, Ты к этой брани понемногу привыкаешь И, по привычке руки взяв назад, Глаза невольно в землю опускаешь. А если ты в строю заговоришь — Тебя из строя выдернут клещами. А вечерком они к тебе придут, В холодный карцер вызовут с вещами. И от тоски ты невольно запоешь, Как будто этим душу обогреешь… О, вечный страх, что ты в тюрьме умрешь! А не умрешь, так с горя поседеешь.

ВЕРНОСТЬ

Нам вчера прислали из Угро дурную весть: Нам вчера сказали, что Алешка вышел весь. Как же так, ведь он еще вчера нам говорил: «Вот сыграю свадьбу, и на недельку загудим». Но не состоялся этот свадебный гудеж, Потому что Лешке засадили в спину нож. Потому что Лешка не в первый раз уже Зашивает раны свои новые в душе. Для кого ж он душу, как рубашку, залатал, Чтобы в пьяной драке его убила сволота! Если бы не это — мы б к нему на свадьбу шли, А с ножом в лопатках мусора его нашли. Что ж, поубивается девчонка, поревет, Чуть-чуть посомневается, и слезы оботрет, А потом без стука отворит другому дверь… Ты прости, Алешка, — ну все равно ж тебе теперь! И однажды ночью ей приснится страшный сон — Будто к ним в квартиру вновь явился он: «Замуж за другого ты вышла — не беда, Но ведь это ж он меня ножом в лопатку, он тогда!» И, проснувшись ночью, услыхав такую весть, Побежит на кладбище, отыщет серый крест И могильный камень окропит своей слезой… «Ты прости, Алешка, ты забери меня с собой! Я тогда не знала кто тебя убил, А теперь вот знаю, и нету больше сил, И ударом в сердце покончу дни свои». И в одной могиле будут вместе спать они. Мы их похороним — чего уж тут рыдать! И в одной могиле они вместе будут спать. Им людская радость вовсе не видна. В памяти осталась только белая весна.

ЭТАП НА СЕВЕР

Этап на Север — срока огромные, Кого ни спросишь, у всех — Указ. Взгляни, взгляни в лицо мое суровое, Взгляни, быть может, в последний раз. А завтра скажут тебе, моя любимая, Или напишет товарищ мой… Не плачь, не плачь, моя подруга милая, Я не вернусь уже домой. А завтра я покину Пресню, Уйду с этапом на Воркуту. И под конвоем своей работой тяжкою, Быть может, смерть себе найду. Друзья накроют мой труп бушлатиком, На холм высокий меня снесут И похоронят душу мою жиганскую, А сами грустно пропоют: Этап на Север — срока огромные, Кого ни спросишь, у всех — Указ. Взгляни, взгляни в лицо мое суровое, Взгляни, быть может, в последний раз.

ТАЙНА

Скучно и мрачно в больнице тюремной. Сумрачный день сквозь решетку глядит. Бедная Оля тихонько проснулась, Видит — мамаша стоит: «Бедная мама, прости, дорогая, Дочку-воровку свою! Я умираю так гордо и смело, Тайну скрывая свою. Он сплитовал, а меня задержали И в уголовку меня привели. Долго допрашивал агент из МУРа: «С кем ты вчера на мокрухе была?» Я отвечала так гордо и смело: «Это душевная тайна моя!» Били легавые, били наганом, Бил и начальник в то время меня, Я отвечала так гордо и смело: «Это душевная тайна моя!» Милая мама, прости, дорогая, Скоро умру теперь я. Если увидишь ты вора на воле, То передай, что, любя, умерла».