Бледное солнце Сиверии
Шрифт:
Потом мы вместе рухнули в снег…
17
Я катился, и катился, и катился… Моя голова болталась, как язык в колоколе. Она несколько раз ударялась обо что-то твёрдое.
Ощущение такое, словно я погружаюсь под воду, пытаюсь вынырнуть и снова ухожу ко дну. Разум цеплялся за всё, что хоть как-то могло вытянуть его из тёмных глубин забытья.
— Эй! Эй! Слышишь меня? — громко зазвучала звонкая пощёчина. Я сначала услышал её, а потом только
Мутный туман чуть развеялся. Надо мной сидел последний из ратников.
— Живой, — как-то радостно выдохнул он.
Я чуть огляделся. Теперь стало ясно, что так сильно давило мне на грудь. Это было тело Асыки.
— Ты его убил! Ты его убил! — на испуганном лице ратника отразилось сразу и восхищение, и ужас, и растерянность.
— Помоги мне вылезти, — прохрипел я.
Левая рука совсем не слушалась. Мало того, она полностью онемела, хотя пальцы (я специально попробовал) шевелились.
Понадобилось немало усилий, чтобы выбраться из-под тяжёлой туши орка.
— Мы остались вдвоём? — спросил я, хотя итак понимал, что это факт.
— Да… да… Ты его убил! Ты завалил Асыку!
— Чего ты раскаркался, как ворона на заборе?
— Ну, это… ты… ты…
Кажется, ратника трусило. Он-то вставал, то садился, то вдруг куда-то собирался идти. Затем останавливался и снова садился, хватая себя за голову.
Со стороны стойбища послышались какие-то звуки. Ветер на несколько мгновений переменился, и мне этого оказалось вполне достаточно, чтобы понять: там, на плато, идёт бой.
— Плохо! — заявил я ратнику. — Мы тут, а там вовсю сражение… Плохо! Наша группка… вернее, всё, что от неё осталось…
Я выругался и сплюнул на снег.
Буран чуть поутих. Небо посветлело, и снег теперь пошёл плотными хлопьями.
— Вот что… Как тебя зовут?
— Я… меня… ты…
— Имя!
— Боян… я Боян… Божилов.
— Зуренец?
— Да…
Я попытался подняться и огляделся. Тела убитых острожников уже заносило снегом. Полчаса, и здесь ничто не будет напоминать о сражении.
— Подай топор, — приказал я Бояну. — Живее…
Ратник закрутился на месте, а потом осторожно приблизился к Асыке. Вытянуть оружие оказалось не таким уж и простым делом, но чуть помучившись, Божилов смог вырвать из окоченевших пальцев орка скеггокс.
Я внимательно смотрел на топор и с каждой секундой убеждался, что это не орочье оружие. Длинное топорище… гладкое, полированное дерево, потемневшее от времени… Кажется, это был ясень…
Но Нихаз с этим топорищем! Вот сам топор — вот что заслуживало отдельного разговора. Такого качества исполнения мне ещё видеть не приходилось. Да и материал, судя по всему, был отменный.
Я провёл пальцем по лезвию, ощущая легкие зазубринки по всей его длине, от «носка» до загнутой «бороды»… На полотне были отлиты
Я взял скеггокс под «шейку». Не тяжёлый… Думал, будет иначе… Вроде и отлично центрирован.
— Вот что, братец, — вернулся я к ратнику. — Нам с тобой надо торопиться к своим в стойбище. Но прежде…
Я кивнул на Асыку. Боян не понимал. Или не хотел понимать.
— Надо отрубить ему голову, — пояснил я. — И сделаешь это ты. У меня рука повреждена.
— Я?.. Я?.. как же…
— Да возьми себя в руки!
Мы оттянули тело орка в сторону и положили его голову на небольшой валун. Божилов принял топор дрожащими руками и с четвертого удара смог разрубить шею.
— Ты оружие в руках держал? Топорная работа! — возмущался я, приподнимая искромсанную голову Асыки. — Заверни её во что-нибудь.
Боян бросил топор. Я меж тем собрал своё оружие. Затем снял с пояса орка ножны для скеггокса (действовать одной рукой было весьма затруднительно) и прицепил себе. Божилов завернул голову и стоял над ней с широко раскрытыми немигающими глазами.
— Ты там спишь? — сурово спросил я. — Хватай свёрток, и живо идём в стойбище.
Ветер периодически утихал, и до моих ушей по-прежнему доносились звуки битвы. Не знаю, какая сейчас польза будет от меня (левая рука не работает, следовательно, стрелять из лука не смогу; да и рубиться уже двумя мечами тоже не получится), но всё же моё место должно быть сейчас наверху.
Полчаса трудного подъёма и мы с Божиловым вышли к восточным воротам.
В стойбище, что говорится, царил полный хаос. Я пару минут пытался разобраться, а Боян растерянно крутил головой и постоянно бормотал:
— О, Сарн! Помоги… Сарн… Что делать, Бор? — закричал он мне.
Я увидел небольшую группу наших ратников у горевшего шатра. Они добивали нескольких орков. За ними стояла урядница. Судя по её полусогнутой позе, и судя по тому, как она прижимает правую руку к животу, Мила была ранена.
— Туда! — вскомандовал я.
Мы быстрым шагом добрались до своих, и я приблизился к Огоньковой.
— Какова ситуация? — спросил я.
Мила подняла бледное лицо и сквозь зубы проговорила:
— Упорные… суки…
Огонькова на вид была совсем плохонька. Помощи урядница не просила, не в её правилах, а я не отчего-то не рискнул об этом поинтересоваться.
— Мирон тебе покажет… Вот, что… Бор… — Мила тяжело дышала, — весь грех этот (тут урядница кивнула на полуразрушенное стойбище) я беру на себя. А ты… доведи дело до конца. Помоги ребятам…
Какой грех? Что она имела в виду?
Додумать не успел. Выросший словно из-под земли десятник позвал за собой.
— Они засели вон меж теми шатрами, — подскочил десятник Мирон. — Хорошо там заперлись. Не подобраться.