Блэк Сити
Шрифт:
Пение прекращается, и Первосвященник приглашает нас выйти вперед.
— Что нам полагается делать? — спрашиваю Эвангелину.
— Мы все должны сказать вслух о том, что нам больше всего запомнилось связанное с Аннорой, чтобы это осталось в нашей памяти.
Сигур говорит первым:
— Я запомню твои поцелуи.
Эвангелина с трудом заставляет себя заговорить:
— Я запомню твою доброту.
Следующий отец:
— Я запомню твой смех.
А затем Первосвященник называет мое имя. Я смотрю на мамино
— Я запомню, что ты всегда со мной, — говорю я.
Первосвященник берет погребальную урну, которую я уже видел, и передает её Сигуру. А потом он из-за пояса вынимает из ножен церемониальный нож.
— Что они делают? — шепчу я.
— Тебе не обязательно на это смотреть, — говорит Эвангелина.
Первосвященник заносит нож над маминым телом.
— Нет! — кричу я.
Священник погружает нож в мамину грудь.
— Это часть ритуала, — объясняет Эвангелина. — Её двойное сердце извлекут и отдадут её Кровной половинке.
Я утыкаюсь лицом в папино плечо. Эвангелина была права; я не хочу это видеть. Папа гладит меня по спине.
— Все закончилось, — шепчет мне папа минуту спустя.
Я набираюсь смелости, и смотрю на маму. Она снова накрыта саваном. Сигур помещает крышку на урну и предлагает взять урну отцу.
Папа качает головой.
— У меня есть Эш. Он лучшая часть Анноры. Забирай ее сердце; оно принадлежит тебе. И всегда принадлежало.
Сигур слабо улыбается и прижимает урну к груди.
Дверь открывается и серебристый свет падает прямо на алтарь, в то время как Эвангелина выскальзывает из помещения. Папа с Сигуром заняты беседой между собой; они не замечают, как я ухожу, несколькими минутами спустя. Мне просто нужно выйти на свежий воздух.
Я обнаруживаю Эвангелину рядом с пустой обезьяньей клеткой. Мы прогуливаемся по зоопарку, проходя вдоль клеток. В какой-то момент, Эвангелина берет меня за руку, и я переплетаю её пальцы со своими, нуждаясь в утешении. Несмотря на то, что эти ощущения приятны и естественны, мне все еще хочется, чтобы здесь прямо сейчас была Натали.
— Церемония не была затяжной. Аннора была бы довольна. — Эвангелина смахнула слезы со своих глаз. — Не могу поверить, что её больше нет.
Я не знаю что сказать, чтобы её утешить.
— Знаешь, а ведь именно я привела твою маму к вам домой, — говорит она.
— Спасибо, — говорю я.
— Это было самое меньшее, что я могла для неё сделать. Она столько лет присматривала за мной. Я её любила.
— Почему ты никогда не говорила Сигуру, что мама была больна? — спрашиваю её.
Она опускает ресницы:
— Боялась, что он меня во всем обвинит.
— Почему? Как её укусили? — спрашиваю я. Этот вопрос мучил меня последние несколько недель.
— Это был один из Разъяренных в больнице. Я работала в палате, а она зашла, чтобы попрощаться, после того, как у неё вышел спор с Сигуром. На неё напал Разъяренный... Все произошло так быстро. Это всём я виновата. Она не должна была приходить, чтобы попрощаться.
— Ты не виновата. Кроме того, в конце концов, не это её убило, — говорю я, и у меня внутри закипает ярость, когда я вспоминаю о Грегори. — Что они теперь сделают с её телом?
— Они вынесут её тело наружу перед самым рассветом. Солнце сожжет её останки.
От этой мысли мне становится не по себе.
— Она сейчас в Небытие, в лучшем месте, — говорит Эвангелина.
— Ты и в самом деле в это веришь?
Она кивает.
Над головой пролетает птица, которая напоминает мне о том дне, когда мы с Натали сидели на крыше штаб-квартиры Стражей, а над нами пролетел ворон. Мое сердце ноет от боли, когда я думаю о том дне, о том, что я чувствовал, обнимая её, как она целовала меня.
— Что ты теперь собираешься делать? — спрашивает Эвангелина.
— Что ты имеешь в виду? — спрашиваю я.
— Ты вернешься обратно или останешься с нами?
Я даже не думал о том, чтобы остаться в Легионе. Но почему бы мне не остаться? Что меня удерживает на людской стороне стены? Моя мама умерла, папе будет безопаснее без меня, и Жук все поймет. Есть только одна причина, по которой мне стоит вернуться. Натали.
— Ты ведь думаешь о ней, не так ли? — спрашивает Эвангелина.
— Это так очевидно?
— Для меня — да. — Глаза Эвангелины сужаются в щелочки. — Разве ты не понимаешь, что она предательница? Она знала о яде Бастетов, но не рассказала тебе.
— Натали сказала, что у неё не было возможности...
— Не будь наивным, Эш. Она просто защищает свою мать. Натали — Страж. Снаружи и внутри. Не забывай об этом, — отвечает Эвангелина.
— Не правда. Она не такая, как они.
— Не ведись на её ложь. Она играла с тобой, как с дурачком.
— Я в это не верю, — упрямлюсь я.
— Как ты можешь все еще хотеть быть с ней? — спрашивает Эвангелина.
— Потому что я все еще люблю её, — говорю я.
— Ты не любишь её. Тебе только кажется, что любишь, потому что у неё моё сердце.
— Может у неё твое сердце, но я люблю её не из-за этого, — говорю. — Это не только физическая связь. Это нечто глубже. Может ты и моя Кровная половинка, но она моя Душевная половинка. А это гораздо сильнее.
Эвангелина прикасается к моей груди.
— У нас могла бы быть такая связь, Эш, если бы та просто дал мне шанс. Я бы никогда не лгала тебе и не предавала. Ей нельзя доверять — она опасна.