Блондинка вокруг света или I did it my way
Шрифт:
Я спрошу брата:
— Скажи, брат. Как ты думаешь, брат, это честно?
Брат отвечает быстро и складно:
— Он взрослый человек и сам решает, как ему тратить деньги, — брат ждал этого вопроса и знал, как на него отвечать. Он, конечно, думает, что победил в этой дискуссии. Вот так, с одной фразы. Какая удобная позиция невмешательства. Какая прекрасная, не взаимная братская любовь!
Итак, я тащу сумку через коридор. Как-то неожиданно мне становится всё равно и даже весело.
Мой бойфренд начинает рыдать и причитать, он любит рыдать и причитать и называет это чувствительностью.
Я не могу бросить его вот так! Он столько сделал для наших отношений! Ну, почему я не вижу всех тех жертв, которые он принёс ради меня?! Он не перестаёт благодарить судьбу за встречу со мной. Нет, на такой волне он меня не отпустит!
Он хватает телефон, звонит в авиакомпанию и отменяет мой полёт, теряя больше половины стоимости билета…
Я ещё долго ошарашенно сижу на чемоданах… Я больше не буду их разбирать. За последние пять лет мне случилось разобрать дорожную сумку всего один раз, здесь, в Сан-Франциско. И, как оказалось, напрасно. Мне стыдно перед чемоданами.
Но мне уже наплевать. У меня появляется иммунитет. И мне лень делать резкие движения. Через некоторое время мне всё равно придётся выехать из США, якобы чтобы обновить визу. Я лелею мысль, как совсем скоро исчезну в жарких безднах Мексики. Как я буду ходить по пляжу, поблёскивая мускулами своего здорового, загорелого тела. Как вечером буду окунаться в сальсу, настоящую, латиноамериканскую, а не надуманную сальсу тщеславной снохи…
А вы все тут маринуйтесь в собственной желчи. А сейчас я просто буду хихикать и делать свои дела. Месть хороша на холодную голову. Жаль, что когда голова холодная, месть больше не приносит удовлетворения. Я как бы наблюдаю сама себя с высоты птичьего полёта.
Ещё сильнее поднажимаю на гаммы. Гитара — моё всё. Единственный друг, утешитель и способ медитации. Она меня ещё отблагодарит за внимание. Так же берусь за самоучитель испанского. Это тоже помогает.
Время от времени меня вызывают на съёмки маленьких телепроектов в Сан-Фра.
Теперь на крик я отвечаю криком. Ты больше не плюнешь в моё открытое сердце. Твой плевок отрикошетит от моего равнодушия. Земля обетованная в моём равнодушии! Ангелы живут в раю. Ты создал ад — получай демона.
Я демонстративно шумно готовлю еду для себя и мою тарелки только за собой. Сковородки снохи теперь могут стоять немытыми неделю и больше. Происходит маленький сдвиг: мой будущий экс тоже отказывается мыть эти сковородки. Я выгляжу хорошо. Я знаю, что готовлю побег. Свободная женщина всегда выглядит лучше невольницы. Настоящий побег не терпит суеты.
«Что, самка, я слишком хороша для того, чтобы тебе нравиться?»
Очень скоро после окончательного банкротства, на последние деньги, собранные от продажи кое-какого имущества, мы предпринимаем поездку в Техас, где ему обещают очень хорошую работу. Всего год-два такой работы, и он сможет вернуться к бизнесу. Я убеждаю его не продавать машину, в случае необходимости в ней можно спать. Всё не на картонке. В какой-то момент мне становится его жалко. Все от него отвернулись, как я и предсказывала. И я буду такой подлой стервой, если сделаю то же самое. Возможно, этот человек — мой крест, и мне его нести? Вот оно, большое, наивное сердце великорусской женщины!
На прощание сестра в законе требует, чтобы мы как следует помыли санузел.
— За собой, — добавляет она.
В детском саду таких девочек называют врединами, брезгливо наморщив нос. В её лице столько самодовольного удовлетворения, что я рада больше никогда не увидеть это лицо, иначе я за себя не ручаюсь. Действительно, я рада, что уезжаю до того, как, не удержавшись, огрела её чем-нибудь. Хотя ей это и было бы полезно, мне совершенно ни к чему.
Мы едем через всю Калифорнию. Заглядываем в живописный, ландшафтный Биг-Сюр, Санта-Барбару, останавливаемся в Лос-Анджелесе, фотографируемся в Голливуде. Спать приходится в машине, денег нет даже на стоянку, и мы ищем пустыри. Кто сказал, что Калифорния жаркое место? Это конец декабря, и ночью в Лос-Анджелесе ноль градусов, плюс пронизывающий кости ветер.
Жарим яичницу на туристической плитке, ледяной ветер с океана задувает пламя, но на рестораны денег тоже нет.
У нас кончается бензин. Происходит это на том отрезке дороги шестьдесят шесть (root sixty six), в Калифорнии, где автозаправок нет на протяжении более ста миль. Без бензина не работает даже печка в машине. Но никто не хочет останавливаться. Водителей можно понять: вокруг ни души, только два маргинала на тёмной калифорнийской дороге, замотанные в одеяла. Нам грозит смерть от холода. Через пару часов нас, околевающих, подхватывает и подвозит к заправке мексиканец, везущий радиоактивный груз. Он знает, что такое быть изгоем, ведь ему с его машиной не разрешено останавливаться близ населённых пунктов.
Наконец, Калифорния кончается, дальше Аризона. Делаем остановку в Гранд-Каньоне. Там ещё холоднее: к ночи — минус семь градусов по Цельсию. Но ничего, главное, поесть, а дальше — в спальный мешок из гусиного пуха, и никакой мороз не страшен.
Гранд-Каньон днём великолепен, похож на горы наоборот. Нет ощущения, что стоишь на краю оврага. Есть ощущение, что стоишь на вершине горы, где-нибудь на Ладакхе.
Немного теплеть начинает в районе Феникса. Дальше штат Нью-Мексико и Техас. Техас похож на пустыню, и днём здесь тепло, а вот ночью всё так же холодно. Начиная с Нью-Мексико, я иногда сажусь за руль.
Лучший способ ознакомиться с фауной Америки — просто прогуляться по хайвею за городом, там вы увидите самых различных особей, размазанных по полотну дороги. Нигде в мире я не видела столько сбитых животных. Вообще, в Америке природа более нетронутая, чем в Евразии. Я думаю, потому, что её размазывали всего лишь в течение последних пятисот лет, а не целые тысячелетия.
Мы добираемся до Хьюстона в одиннадцать часов вечера тридцать первого декабря. Он еле разговаривает со мной. Закидываем грязные вещи в общественную стиральную машину дешёвого мотеля, жуём остывший фастфуд и ложимся спать под взрывы новогоднего салюта. По задумке, эта поездка должна была наладить наши отношения. Я верила в это не больше, чем в чудо. И если можно было ещё что-то в наших отношениях испортить, поездка это сделала. Тот, кто был когда-то мужчиной моей мечты, моим рыцарем в сверкающих доспехах, моим бубновым королём, моим эльфом в чашечке цветка, моей Ласточкой, которая подхватит меня, когда я почти разобьюсь об асфальт, на протяжении всей поездки орал на меня за то, что «ветер задул огонь плитки», что нечего ему «говорить, что это последняя заправка», что «он сам знает, когда заправляться», что «кончился бензин» и что «нечего на него так смотреть».
После мучительной агонии последняя надежда затихла, вся в ранах и кровоподтёках. Я знаю, что уже давным-давно испила эту чашу до дна, исчерпала лимит дозволенного, и больше у меня нет никаких обязательств. По крайней мере, никто не скажет, что я, как всегда, сбежала при первых трудностях. Больше я не хочу здесь сидеть, обрастая несчастьем.
«Умей сделать себя счастливой сама. Каждый — творец своего счастья». Откуда он это взял? Это он уже где-то слышал. Это кто-то говорил ему про него самого, и он всё забыть не может.