Блондинка вокруг света или I did it my way
Шрифт:
— Я в третьем номере. Если что…
Режиссёр хочет, чтобы сцена была как можно более буффонадной и жанровой. Я наигрываю, нет мочи. Трачу, что называется, себя.
В общем, как говорится, погружаюсь в творчество, чтобы забыться.
После съёмок возвращаюсь в дом. Все домочадцы в гостиной, мой бойфренд задаёт мне вопрос о том, как я провела сегодняшний день (очередная попытка завязать разговор с общественностью). Я рассказываю. Никто не реагирует. Только соседка бросает:
— В костюме кошки? Это отвратительно.
Мой бойфренд пропускает это мимо ушей. Дальше в гостиной происходит типовая беседа, к которой мы демонстративно не приглашены.
Соседка:
— Мы решили стать более сознательными и сделать первый шаг к вегетарианству. Больше никаких сосисок! Теперь мы будем есть только хороший стейк.
— Очень хорошо, — отвечает сноха, — хорошо, прежде всего, для вас самих!
Да, это очень хорошо! Да здравствует вегетарианство! Я-то думала, такое бывает только в анекдотах. Эти граждане считают, что корова выживает, после того как у неё вырезают стейк. Вот сосиска, та действительно опасна для здоровья животного. А всё остальное кто будет есть? Делают шаг к вегетарианству, употребляя только лучшие куски. Какое браконьерское отношение! Я ухожу в комнату. Мой бойфренд на меня злится.
Вообще, отношение к продуктам в заевшихся странах очень вольное. Половина ещё не остывшей курицы летит в мусорный контейнер.
— Почему?
— Завтра она будет невкусная.
Зачем же ты заграбастала целую курицу, если тебе на следующий день невкусно? Ты что, надеялась сожрать её всю? Зачем ты набрала столько овощей, если через три дня всё это идёт в компост? Зачем ты набираешь ещё и ещё? Потому, что ты можешь? Почему тогда ты с таким самодовольством разговариваешь о проблемах экологии и голодных детях Африки? Разговариваешь так, как будто ты по их сторону баррикад, обличаешь Уоллстрит. Ты сама и есть «Уоллстрит». Да нет, ешь всё что хочешь и сколько хочешь, но не надкусывай ты все котлеты, которые не сможешь сожрать. Будь ты, в конце концов, хоть немного ответственной за ресурсы природы. Не переводи продукты в мусор. Многие из вас уже не только на мясоедов — на людоедов похожи…
Так, стоп! Надо просто готовиться к переезду. Бойфренд злится ещё больше.
Как-то выбираемся с бойфрендом на знаменитый гей-парад Сан-Франциско. Очень красочное зрелище! Самые разные варианты пар. По улицам ходят нежные, томные мужчины «в глазах поволока» и сильные женщины в клетчатых фланелевых рубахах. Всюду замысловатые, экстравагантные костюмы и колоритная раскраска. Много обуви на платформе.
Мужчина моей мечты продолжает срывать на мне плохое настроение.
— Хей, мэн, ты бы лучше держал её крепче! Мы идём! — вопит кучка сильных разноцветных женщин.
Я думаю про себя: «Действительно, после таких вот „мужчин мечты“ женщины и становятся лесбиянками…»
Не удивлюсь, если у каждой из них было вот по такому… А уж двое «мечт» точно конвертируют вашу ориентацию.
К тому моменту я уже совсем привыкла, что на меня либо постоянно орут, либо бросают косые взгляды. И почти поверила, что это за то, что я «настолько некоммуникабельна и асоциальна».
У меня больше нет иллюзий. Я понимаю, что мужчина мечты совсем и не мечта, и не подарок. Что он завёл меня, как домашнее животное, и, по первоначальному проекту, я должна была исполнять забавные куплеты для увеселения его семьи. Эти забавные куплеты, а вовсе не моё мнение, и должны были стать моим «активным вкладом в наши общие дела». И поскольку я сопротивляюсь, стараюсь сохранить свою идентификацию, не хочу надевать форменную местную одежду, которую он мне покупает, и думать так, как здесь принято думать, у нас и возникает «недопонимание».
Но никто не без дефектов. Нужно мириться с человеческими недостатками. Идеальных мужчин не бывает. У него всё ещё полно достоинств: золотые руки, доброта, щедрость, чувствительность… Надо только уговорить его переехать…
Изредка выезжаю в Сан-Франциско. Дома сидеть нет мочи. Однажды меня заносит в гей-район Кастро. Сан-Франциско, вообще, считается гей-столицей Америки. С виду нормальный район, ничего особенного. Ну, раз приехала, надо хоть выпить. Захожу в бар, беру кружечку нефильтрованного. Рядом сидит небритый томный дяденька, с пузиком, недельной небритостью и глазами с поволокой. Знакомимся. Он гей. Недельная небритость и кружка пива посреди бела дня — это оттого, что недавно он пережил размолвку со своим бойфрендом и теперь у него разбито сердце. Он чувствует себя толстым и некрасивым.
— Добро пожаловать в клуб! У меня тоже разбито сердце, и я тоже чувствую себя толстой и некрасивой.
Мы жалуемся друг другу на негодяев-мужчин, которые делают с нами, что хотят.
— Ну, надо же! — продолжает уже подвыпивший новый знакомый. — Все мои серьёзные отношения были с евреями, и каждого из них звали Дэйв.
Дэйв недавно прислал ему эсэмэску, спрашивал, как дела. Наверное, скучает. Мой непутёвый тоже эсэмэсит.
Ну, вечер приближается, все в бар, мы из бара. Поболтали девчонки — и у обеих легче на душе.
— Удачи с Дэйвом!
— И тебе удачи!
Сан-Франциско — город широких взглядов, очень терпимый к меньшинствам. Вплоть до того, что пару раз приходится объясняться, почему я белая, да ещё и не лесбиянка. Объясняться, почти стыдясь своей белой гетеросексуальности, как консервативности и фундаментализма.
В ближайшем окружении друзей разражается драма. Американка индийского происхождения желает развестись со своим мужем ирландского происхождения, потому что хочет иметь коричневого (не белого) ребёнка. (Первый ребёнок у них неожиданно получился белый и рыжий, как сам ирландец.)
Белые тихонько, вполголоса обсуждают этот вопрос:
— Что, если бы подобное сказала белая женщина? Её бы обвинили в расизме.
Да, что говорить, вот слова той же самой соседки, американки-мексиканки, человека широких взглядов:
— Что это? Фу, это пища белых. Мы такого не едим, — говорит она, морща нос.
Если бы я сказала: «Такос? Фу, это пища коричневых. Мы, белые, такого не едим…»
Я улыбаюсь этой мысли. Меня бы тут же растащили по кускам всей толпой, и коричневые, и чёрные, и даже белые. Вот как их вымуштровали, заставили растекаться сладенькой, неискренней кашкой.
Но мне так говорить не придётся. Я официально заявляю:
— Я люблю мексиканскую еду и мексиканскую культуру.
Я вообще люблю еду. И жизнь была бы скучна, если бы была однообразна.
В полный голос белые на несправедливость указать не могут. Могут только шушукаться. Указание на расизм по отношению к белому расценивается как расизм. Обвинение в расизме здесь — очень тяжёлое обвинение. Двойные стандарты в вопросах расизма в широком ходу.
У нас подобное происходит в России. Уже очень не модно сказать «я — русская». Сейчас говорят «я — россиянка». А я вот — русская! Ну, и россиянка тоже, но во вторую очередь.