Блондинка. Том I
Шрифт:
— «Мисс Золотые Мечты» должна принадлежать всем и каждому!
Норма Джин возражала:
— Просто боюсь, вдруг меня кто-то сфотографирует. А так пусть себе смотрят, мне не жалко.
Глаза и уши мира. Придет день — и они станут единственным ее убежищем и утешением. Но этот день еще не настал.
Примерно в это же время Норма Джин приобрела новую машину — лимонно-зеленый «кадиллак»-седан с широкой, словно скалящей зубы в улыбке хромированной решеткой спереди и сильно выдающимися хвостовыми стабилизаторами. Резина фирмы «Уайтволл», радиоантенна длиной в шесть футов, сиденья и салон, обтянутые натуральной кожей. Купила она машину через знакомого какого-то знакомого Эдди Дж. Поторговавшись, тому удалось сбить цену до семисот долларов. Автомобиль стоял припаркованный рядом с ее домом, и Норма Джин взглянула на него холодновато-одобрительным
— Почему так дешево? — спросила она.
— Почему? — ответил Эдди Дж. — Да потому, что мой друг Бью является давнишним поклонником «Мэрилин Монро». Говорит, что «запал» на нее в «Асфальтовых джунглях». Но глаз положил еще раньше, когда она была «Мисс Изделия из Бумаги», что-то в этом роде. По его словам, ты была совершенно ослепительной блондинкой в бумажном купальнике и туфлях на высоченных каблуках. И что купальник будто бы вдруг загорелся. Помнишь?
Норма Джин рассмеялась, но продолжала задавать вопросы. (Иногда Норма бывала настырной, как бульдог. Как какой-нибудь персонаж из «Гроздьев гнева».)
— Где находится этот твой дружок Бью в данную минуту? Нельзя ли с ним познакомиться?
Эдди Дж. лишь пожал плечами. И ответил с подкупающей уклончивостью:
— Где Бью? В данную минуту? Бью там, где не чувствует себя социальным изгоем ввиду отсутствия колес. Бью там, где ему, грубо говоря, хорошо и уютно.
У Нормы Джин были еще вопросы, но Эдди Дж. заткнул ей рот в прямом смысле — крепко прижался губами к ее губам. Они были одни в новой еще не конца обставленной квартире. Редко доводилось Норме Джин оказаться наедине с одним из своих любовников! Редко глядела она на Эдди в отсутствие Касса или, напротив — на Касса в отсутствие Эдди. В такие моменты отсутствие второго казалось особенно ощутимым, и она с плохо скрываемым беспокойством ждала, когда тот, другой, войдет в комнату. Ей почти казалось, она слышит шаги на лестнице, но почему-то никто не входил. Ей казалось, она слышит слабое побрякиванье, предшествующее телефонному звонку. Но звонка не следовало. Эдди Дж. грубо сгреб Норму Джин в объятия, больно сдавил ребра, она едва дышала. Змееобразный язык Эдди Дж. оказался у нее во рту, а потому Норма Джин не успела запротестовать.
Это нехорошо, неправильно — заниматься любовью без Касса! Да как они только осмелились прикоснуться друг к другу без Касса?..
Похоже, Эдди Дж. не на шутку разозлился. В гневе он был страшен. Эдди Дж., погубивший свою карьеру тем, что нарочно путал свои реплики на прослушиваниях, приезжал на репетиции с опозданием или не являлся вовсе, или опаздывал и являлся вдребезги пьяным, но все же чаще всего не появлялся вовсе, — сейчас этот самый Эдди Дж. нависал над Нормой Джин, словно разгневанный ангел мести. Горящие карие глаза, встрепанные темные волосы и бледное его лицо показались ей неотразимо прекрасными. Эдди Дж. сноровисто повалил Норму Джин прямо на пол, на ничем не застеленный голый деревянный пол. Им владело собачье желание спариться и немедленно. Он грубо раздвинул руками ее колени и бедра и вошел в нее. И Норму Джин пронзило чувство стыда и еще — сожаления. Сожаления, что то был не Касс Чаплин, которого она любила. Не Касс Чаплин, за которого хотела выйти замуж, не Касс Чаплин, предназначенный стать отцом ее ребенка. И в то же время она знала, что любит и Эдди Дж. тоже.
Высокий, около шести футов ростом, и вместе с тем компактно сложенный, унаследовавший от знаменитого отца крепкую мускулистую фигуру, мужчина с бледным миловидным и капризным личиком избалованного ребенка, с мясистыми всегда недовольно надутыми губами, созданными, казалось, для самых изощренных ласк. Сама не осознавая, что делает, Норма Джин так и впилась в Эдди Дж. Обвила его руками, ногами, стройными бедрами в синяках и царапинах. В синяках и царапинах от любви. Уж очень изголодалась она по любви. И по теплому сладкому ощущению, что как воздушный шар раздувалось в нижней части живота. И она вся открывалась навстречу этому волшебному ощущению, она, которая всегда чувствовала себя там такой зажатой. Ибо для нее именно там находилась запретная зона мыслей и чувств, мыслей, которые нехорошо, неприлично даже просто произносить вслух; именно там, в нижней части живота находились потайные местечки, названия которых — влагалище, чрево, матка— всегда казались какими-то неадекватными. А прочие неприличные и грубые названия тех же местечек— какими-то карикатурными и придуманными врагом. Шар раздувался и раздувался. Спина Нормы Джин была изогнута луком и изгибалась и напрягалась все больше и больше. Она извивалась и билась в судорогах на жестком деревянном полу, голова моталась
Вот чем любила заниматься Роза. Роза любила трахаться, и чтобы ее трахали! Если, конечно, мужчина знал свое дело.
Норма Джин вскрикнула и непременно откусила бы Эдди Дж. нижнюю губу, чувствуя, как все мышцы ее тела сокращаются, понимая, что она вот-вот кончит. Но хитрый Эдди Дж. догадался, во что может вылиться оргазм этой изголодавшейся по любви девушки, — быстро приподнял голову и избежал тем самым укуса.
Вообще-то ее ни в коем случае нельзя было назвать хорошей трахальщицей. Кажется, она так толком и не разобралась, как это делается. Да и по части минета тоже бша не очень; ты просто трахал ее в рот, и следует признать, то был совершенно прелестный, очень аппетитный ротик. Но ты делал всю работу исключительно сам, а она не желала прилагать никаких устий. Наверное, просто потому, что у нее быю преувеличенное представление о самой себе, о том, кто она есть или кем вскорости станет: секс-символом номер один двадцатого века. Да и другие говорили о ней примерно то же самое — что она просто лежала, как колода, как труп, скрестив ручки на груди. Но с Кассом и со мной все было с точностью до наоборот — она так заводилась, просто с ума сходила! Нет, никакого ритма в том не было. Она даже призналась нам, что в детстве никогда не занималась мастурбацией (пришлось нам ее научить!). Может, именно поэтому у нее и было такое роскошное тело, на которое она только и знала, что пялиться в зеркало. И потому оно ей как бы и не принадлежало вовсе, и она ни черта неумела им пользоваться, этим своим телом. Смешно!.. И еще в ее оргазме было нечто паническое, как у человека, который ищет и не может найти выход. А все вокруг кричат и пытаются оттолкнуть его от двери.
Когда час спустя, заслышав шаги Касса, оба они проснулись, очнулись от полуобморочного сна, Норма Джин уже забыла, что собиралась спросить у Эдди Дж. о лимонно-зеленом «кадиллаке». А ведь она хотела спросить что-то очень важное, и вот теперь напрочь забыла.
Касс смотрел на них и улыбался. А потом вздохнул.
— Вы, двое! Спят, прямо как ангелочки! Похоже на скульптуру Лаокоона со змеями. Но только эти змеи не душат мальчиков, а трахаются с ними. И после все засыпают, сплетаясь в объятиях. И именно таким образом, а не каким-нибудь другим, становятся бессмертными!
Под засаленным чехлом на заднем сиденье своего нового автомобиля Норма Джин обнаружила россыпь мелких темных пятнышек. Кровь? А под грязным пластиковым ковриком на полу Норма Джин нашла конверт из плотной желтой бумаги, а в нем — унции четыре белого мелкозернистого порошка. Опиум?..
Она лизнула его кончиком языка. Порошок оказался совершенно безвкусным.
Но когда она показала свою находку Эдди Дж., тот быстро вырвал конверт у нее из рук. Потом подмигнул ей и сказал:
— Спасибо, Норма! Пусть это будет нашей маленькой тайной.
— Мне кажется, у Розы был ребенок. И этот ребенок умер.
Она была упряма, но улыбалась. Бессознательно (или все же сознательно?) поглаживала груди. Иногда даже стискивала их в ладонях и снова принималась поглаживать и ласкать себя — медленно, задумчиво, как будто это помогало ей думать. А потом рука опускалась ниже, к развилке между бедрами, отчетливо обрисовывающейся под плотно облегающей юбкой.
Словно она занималась любовью с самой собой прямо у нас на глазах. Как маленькая девочка или животное, вылизывающее свои потайные местечки или трущееся обо что попало.
Относительно актерского состава «Ниагары», как это и принято в Голливуде, разгорелись нешуточные споры. Первый касался исполнительницы главной женской роли, «Мэрилин Монро». Говорили, что она совсем не умеет играть, но, с другой стороны, ей в общем-то и не нужно играть, поскольку в образе этой слегка заикающейся Розы Лумис она была как бы сама собой. И что якобы именно благодаря этому заиканию студийные боссы выбрали ее на эту роль, и в первую очередь — сам мистер Зет. (Ибо всем и каждому в Голливуде было прекрасно известно, что все боссы, начиная от мистера Зет, презирали Мэрилин Монро, считали ее жалкой бродяжкой, чуть ли не проституткой, годящейся разве что на роли в порнофильмах.) Имелось и еще одно, более радикальное мнение, распространяемое в основном студийными режиссерами и мужчинами-актерами. А сводилось оно к тому, что Мэрилин является прирожденной актрисой, естественной до гениальности, как бы там ни было принято определять эту самую «гениальность». И что актерскому мастерству она училась, как учатся плавать. Бросают человека в воду, и он начинает барахтаться, отчаянно махать руками и работать ногами. И вдруг понимает, что плывет. Плавание, то есть актерское мастерство, пришло к ней естественным путем!